Мы сделали это. Перезагрузка

Оля Чехова

— Я уверена, что Кудинов пиздит, — безапелляционно заявляет Лола и, закончив кому-то яростно строчить на моём ноутбуке, с агрессивным выражением лица жмёт кнопку «отправить». — Как можно поверить человеку, который обрюхатил девушку, а после десять лет морозится от отцовства? Как ребёнок, выросший без бати, отвечаю: никак. Такие люди — конченые отморозки. Уверена, он обосрался от твоих слов и быстро перевёл стрелки на Святова.

Вечер вторника мы решили провести в моей комнате с пиццей и бутылкой дешёвого шампанского. За окном накрапывал мелкий дождь, и штора на карнизе колыхалась от дуновения свежего ветра. В комнате застыл полумрак от затянутого тучами неба, и повис запах мокрого асфальта вперемешку с ароматом горячего сыра. Отца нет дома — плановая вечерняя тренировка.

Лола, развалившись на стуле, захватила в рабство мой ноутбук, Анжела легла на кровать в обнимку с телефоном, который проверяет каждые три минуты, а я, пытаясь оттереть с джинс пятно томатного соуса, который пролил на меня Киса, рассказала в подробностях встречу с Кудиновым. Лола тут же рассмеялась, заявив, что слова ёбыря-террориста не стоят и обосранного фантика, а Анжела только качала головой и хмурилась. Рита присоединиться не смогла из-за вечерней клиентки в салоне, поэтому весь рассказ мы записали для неё в голосовом сообщении. Она пока не дослушала до конца, но уже успела написать, что Кудинов — конченная мразь. В этом с ней, конечно же, не поспоришь.

— Лола права, — говорит Анжела, откладывая телефон в сторону. — Ему выгодно всё свалить на Валю, ведь уже понятно, что вы расстались. Как он там сказал? Мстительные бывшие? Я бы тоже на месте бывших мстила ему. Он же... — Бабич мнётся, подбирая слово. — Отвратительный.

— Да гандон он, Анж, — хмыкает Лола и, крутанувшись на стуле, бьёт кулаками по столу. — От него Ольга потому и залетела, потому что гандон в гандонах не нуждается. Как вам такой каламбур?

— Вообще пушка, — отмахиваюсь я от хихикающей подруги. — Но что, если он не врёт? Ну, согласитесь: зачем Раулю подсыпать мне наркоту?

— Потому что по-другому ты бы ему не дала? — парирует вопросом вопрос Гараева. — Тут и дебилу понятно. Нет в нём ничего святого, вот почему. А ты уши развесила и уже готова всех собак на Святова спустить. Окстись, подруга.

— Ещё вчера вы утверждали, что Валю надо первым делом проверить, — напоминаю я подругам и, зайдя в ванную комнату, сую джинсы в стиральную машинку. Залив в отверстия гель и кондиционер для стирки, захлопываю дверцу и жму «старт». Машинка тут же оживает и начинает тихо тарахтеть, закачивая в барабан воду. Вернувшись в комнату, я заканчиваю свою мысль: — А сегодня так яро его защищаете.

— Вчера мы не знали, что Кудинов был у Локона, — пожимает плечами Анжела.

— Именно, — поддакивает Лола, отрывая от пиццы треугольник. Кругляш салями падает на стол, но она тут же подхватывает его и отправляет в рот под мой осуждающий взгляд. — Да я потом протру, не сверли во мне дырку. Короче, это сто пудов был Рауль. Нечего и думать. Хотя, со Святовым тоже надо поговорить. Может, он что-то видел. Хотя, — Лола ехидно усмехается, — уверена, запомнил он только то, как ты почти трахнулась с Кудиновым.

В ответ я только закатываю глаза и опускаюсь на пол рядом с кроватью, опираясь спиной в изножье. Анжела снова хватается за телефон, и Гараева, развернувшись, бьёт пяткой по матрасу рядом с нашей подругой. Бабич вздрагивает, и телефон падает на пол.

— Слышь, ты уже затрахала со своим Кантом чатиться, пока с нами сидишь.

— Ты же сама с кем-то переписывалась только что, — возмущённо отвечает Анжела, и я сую ей поднятый с пола телефон.

— Я отвечала на коммент упырю, который пишет, что по Святому Писанию нельзя писать фанфики, — раздражённо цедит Лола и запихивает остаток пиццы целиком в рот. Продолжает она уже с набитым ртом: — А кто, нахуй, сказал, что нельзя? Так Боженька в Библии написал, что ли? Никаких фанфиков про Еву и Адама? Пруфы, чувак, гони пруфы.

Мы с Анжелой переглядываемся и хихикаем. Наше веселье возмущает Лолу: в нас летят ручки и побрякушки, от которых мы отбиваемся вскинутыми руками.

— Думаю, — выдавливаю я сквозь хохот, — проблема не в том, что ты пишешь фанфик по Библии, а в том, что змей-искуситель в твоей истории — сексуальный двухметровый мужик, которого хочет трахнуть Ева.

— Не вижу в этом проблему, — фыркает Гараева и вытирает жирные пальцы о салфетку. — Ева и так, и сяк покусилась на запретный плод.

— Ага, — хихикает Анжела. — Сразу на два наливных яблочка.

— Так что, я отвлекаюсь по делу, — резюмирует Лола, когда мы, наконец, успокаиваемся. — А ты скоро в своём телефоне дыру настучишь.

— Да я... — тут же тускнеет Анжела. Её улыбка меркнет, и она опускает полный тоски взгляд на молчаливо лежащий телефон. — Забейте.

— Ну нет. — Я поднимаюсь с пола и сажусь рядом, обхватив тонкие плечи подруги. — Рассказывай, что не так.

— У его жены сегодня день рождения, — выдыхает Анж, не поднимая на нас глаза. — Я зашла с фейка к ней в инсту, и они в её историях такие... счастливые.

Я бросаю взгляд на Лолу, которая схватила ещё один кусок пиццы и подъехала на стуле ближе к кровати. Протянув ногу, она легонько толкает Бабич в колено — жест почти ласковый.

Анжела редко говорит с нами о своих запретных отношениях. Она и без нас прекрасно знает, что это неправильно. У Романа Арнольдовича прекрасная жена — начмед в больнице, где работают Лола с матерью — и двое детей. Старший в этом году заканчивает одиннадцатый класс, а его батя крутит шашни со студенткой, на три года старше его сына. Более мерзкой ситуации и придумать сложно. Но Анжела по уши влетела в Сенина, и никакие доводы разума не перевешивают голос первой серьёзной любви.

Самое грустное, что Сенин даже не собирается разводиться с женой, чтобы без пряток жить с Бабич. До тех пор, пока Анжела не решится раз и навсегда порвать с профессором, она обречена быть любовницей без каких-либо прав и претензий.

Поэтому Анжела в последнее время часто витает в облаках — думает о том, что ей не суждено по-настоящему быть с человеком, которого она любит.

— Анж, — мягко треплю я подругу и жмусь щекой к её плечу, — ты тоже будешь счастлива.

— Но не с ним, — тихо выдыхает Бабич, едва не плача.

— К сожалению, — качаю я головой, чувствуя, как у самой к глазам подступают слёзы.

Бросаю взгляд на Лолу: она, уставившись невидящим взглядом в окно, медленно жуёт пиццу. Наверняка о своём прошлом вспоминает. У всех нас есть сожаления за плечами, но на кого-то они давят сильнее других.

— Может, посмотрим что-нибудь? — предлагаю я, желая хоть как-то разогнать атмосферу точки, отвлечь Анжелу да заодно и Лолу, так некстати погрузившуюся в тяжёлые воспоминания.

— Только не слащавую мелодраму, — морщится Лола, продолжая пялиться в окно. — Вы обе опять начнёте реветь, а я умру от кринжа.

— Может «Слово пацана» глянем? — предлагает Анжела, аккуратно потирая накрашенные глаза. — Это не мелодрама.

— Ага, — фыркает Гараева, — мы его уже раз пять посмотрели. И вы каждый раз рыдаете на смерти Ералаша и изнасиловании Айгуль.

— В первые два раза ты тоже плакала, — напоминаю я подруге о том, как она тряслась в истерике и швыряла сопливые салфетки в плазму.

— Это от неожиданности. Оба раза. — Анжела содрогается от хрюкающего смеха, а Лола демонстрирует ей средний палец. — Слышь, будешь надо мной ржать — я всеку.

Гараева никогда своих грозных обещаний насилия не исполняет, поэтому мы от души хохочем и пародируем, как именно Лола рыдала над смертями двух персонажей из сериала.

— Ладно, — хмыкает, надувшись, Лола, — врубайте это ваше «Слово пацана». Немного успею посмотреть до пары.

Она сама отсоединяет мой ноутбук от питания, ногой расталкивает разбросанные подушки и усаживается между мной и Бабич.

Первая серия заканчивается быстро. Большую часть времени мы болтаем, обсуждая красавчиков-актёров. Нам с Анжелой больше всего нравятся Марат и Турбо, а вот Лола не перестаёт восхищаться актёрской игрой Кологривого.

— Ну, согласитесь, — выдаёт Гараева, когда на экране появляются титры под «Пыялу», — он же красавчик.

— А я, кстати, заметила, — говорю я, ставя на паузу, — что Кащей очень похож на нашего Гену.

Выражение лица, с которым Лола поворачивается ко мне, невозможно описать. Смесь яростного возмущения и осуждения.

— Не смей сравнивать прекрасного, великолепного и изумительного Никиту с этим щербатым нариком! Чехова, ты что, с кровати упала?

— А что, — задумчиво произносит Анжела, наматывая прядь волос на палец, — Оля права. Определённое сходство между ними есть.

— Да вы что, сговорились?! — кричит Лола возмущённо и, скинув ноутбук на кровать, вскакивает на ноги. — Я вам запрещаю даже произносить это богохульство вслух!

— Сказала та, кто превратила Змея-искусителя в сексуального мужика, — фыркаю я, удобнее усаживаясь на кровати и складывая руки на животе.

— Во-первых, — тычет в меня пальцем Лола, остановившись посреди комнаты, — заткнись. Во-вторых, Сатана принял облик змея, но нигде не сказано, что он не мог также обратиться и в секси-мужика, понятно? И вообще, чего я с вами разговариваю? Очевидно, что у вас нет вкуса — вам нравится ублюдок-Турбо.

— Вот даже не начинай, — предупреждающе вскидываю я ладонь. — Рите тоже Турбо нравится. Трое против одного.

— Даже если сотня мух скажет, что говно — это вкусно, я всё равно не буду считать также, — пафосно заявляет Лола, и я хмурюсь, сведя брови к переносице. — А вы позорите феминизм, девки.

— Гараева, бля, — приподнимаюсь я на кровати. — Угомонись. Подерёмся же.

— Вставай, — жестом велит Гараева и принимает боевую стойку, откинув длинные волосы на спину, — махаться будем. Только помни — пацаны ногами не бьют.

Услыхав шум со стороны балкона, я поднимаю руку, велев Лоле замолчать. Она удивлённо вскидывает брови, оборачивается к окну и громко стонет.

— Ну, блять, только его не хватало.

Причина язвительного недовольства Гараевой спрыгивает на пол моего балкона, отряхивает футболку и, толкнув ногой дверь, входит в комнату.

— Ебать, и вы тоже тут, — кривится он, заметив девчонок. — Всё, девичник закончился, съебитесь.

— Кислов, а ты не охуел ли в край? — с ехидной улыбкой интересуется Лола, которая, разумеется, никуда съёбывать не собирается.

— Возможно, — не спорит Киса, — но всё равно съёбывай. О, — его рот округляется, а глаза загораются голодным блеском, — пицца!

Он пытается схватить кусок, а Лола бросается в атаку на коробку, защищая её от загребущих рук. Между ними завязывается потасовка, а мы с Анжелой, переглянувшись, закатываем глаза.

— По классике жанра, — шепчет Анж, — они в итоге должны замутить.

Я смеюсь. Что верно, то верно. Киса и Лола — зеркальные отражения друг друга. И это же их бесит. Нам всегда претят качества в других людях, которые мы сами в себе принять не можем.

Победа, кажется, за Кисой, ведь он-таки сумел отхватить кусок из остатков пиццы. Но тут он громко вскрикивает, схватившись за копчик. Лола от души и со всей силы пнула парня под зад.

— Ты чё, совсем ебанулась?

— Ты на эту пиццу не скидывался, — фыркает Лола, сдувая упавшую прядь волос с лица.

— Я за счёт Чеховой хаваю, — отмахнулся от неё Киса и, продолжая почёсывать пострадавший зад, подходит к кровати. Склонившись, он заглядывает в экран ноутбука. — Чё смотрите?

— «Слово пацана», — отвечаю я и открываю рот, вытянув шею — намекаю, чтобы друг дал угоститься пиццей.

И вместо того, чтобы по-человечески протянуть кусок, Киса почти заталкивает его мне в рот, из-за чего я от носа до подбородка оказываюсь перемазанная в соусе.

— Придурок, — ворчу я, чавкая и вытираясь салфеткой. — Ты чё пришёл? У тебя же смена в баре.

— Бабич какого-то додика на стажировку притащил, — отвечает Киса, облизывая пальцы, унизанные чёрными кольцами. — Вот Педик его весь день и пытает. А меня отпустил, потому что я, видите ли, им мешаю.

Педиком Киса зовёт Игоря Наумова, управляющего баром, который принадлежит отцу Анжелы. Его никто и никогда не палил с другим мужчиной, но Кислов как-то увидел, что Игорь делает себе маску из огурцов, и с тех пор за глаза зовёт его только так. Да и есть в поведении мужчины что-то жеманное.

— Дай угадаю, — с усмешкой откидываюсь я обратно на подушку и укладываю ногу на ногу, — ты не смог удержаться от едких комментариев, и поэтому Игорь тебя и отпустил?

— Не, ну а чё, — фыркает Киса, падая на кровать рядом и вынуждая нас с Анжелой потесниться, — этот еблан даже лайм порезать не может. У него все ножи тупые. Вот я и решил, что он должен поплакать, ведь единственный тупой здесь он.

— Это Паша, — вклинивается Бабич. — Мой двоюродный брат. Тётя попросила папу устроить его на работу, чтобы он перестал целыми днями играть в приставку.

— Ставлю жопу, — скалится Киса, вытягивая нитки из моей разношенной футболки, — что завтра на смену он не выйдет.

— Да когда тебя уже кто-нибудь отстрапонит, чтобы ты успокоился, — громко ворчит Лола, поднимая с пола свой рюкзак. На что Киса молча вскидывает средний палец. — Ладно, я погнала, через полчаса пара.

— Какой еблан ходит на вечерние пары? — в недоумении вскидывает голову Киса. И его лицо тут же украшает дьявольская улыбка. — А, вижу, вопросов больше нет.

— Про ебланов не знаю, — усмехнувшись, отвечает Лола и, опустив голову вниз, собирает волосы в пучок на затылке. — Но нормальные люди хотят получить образование, а не всю жизнь ебашить в баре, наливая водку всяким алкашам.

— Да, ты права, — с абсолютно серьёзным видом кивает Киса. — А вот убирать говно за пердящими стариками — вот это уровень, понимаю.

— Ты сам таким же будешь, Кислов. Старым и пердящим, — премило улыбается Лола в ответ на выпад. — А если не начнёшь фильтровать базар, то кто-нибудь отправит тебя на койку недееспособных уже в ближайшее время.

— Ты куда шла? — вскидывает пальцы Кисы в сторону двери. — Нахуй? Вот и пиздуй.

— Да отъебись ты уже от неё, — толкаю я друга в бок, на что он закатывает глаза и кладёт голову мне на плечо, волосами щекоча шею.

— Я тоже пойду, — выдыхает Анжела, с кряхтением поднимаясь с кровати. От её движений матрас ходит ходуном и я скатываюсь на Кису, который опускает ладонь мне на талию, чтобы удержать. — Сегодня на ужин придут Кудиновы.

От упоминания фамилии мы с девчонками молчаливо переглядываемся, и я тут же спрашиваю, чтобы Киса не заподозрил в нашем молчании неладное:

— Все придут?

— Нет, — качает головой Анж, ведя моей расчёской по волосам, — Рауля, вроде, не будет.

В ответ я только киваю и скидываю на кровать ладонь Кисы, которая слишком долго лежит на моём животе.

— Ты долго прихорашиваться будешь? — нетерпеливо спрашивает Лола, глядя на Бабич, решившую перед выходом нанести на губы блеск. — Если опоздаю, Чьен-По заставит меня переписывать очередную балладу. А поверь, — она понижает голос до угрожающе низкого, — я этого делать не хочу.

Чьеном-По востоковедчики называют Баракова Тимура Джафаровича. Парадокс в том, что Чьен-По из легендарного мультфильма «Мулан» — высокий, крупный и жизнерадостный буддист, в то время как Тимур Джафарович — маленький, щуплый и очень вредный старикашка. И Лола не шутит про перепись баллады. Этот вечно всем недовольный карлик и не такие издевательства способен.

— Да иду я, иду, — отвечает Анж и причмокивает губами, глядя на своё отражение в зеркале и закручивая тюбик с блеском. — Не ворчи, я тебя всё равно на машине подкину.

— Ты же шампанское пила, — хмурюсь я.

— И что? — улыбается Анжела, закидывая сумку на плечо. — От пары глотков ничего не будет.

Я с сомнение гляжу на три пустых бутылки под столом рядом с ещё неначатой. Парой глотков это точно не назовёшь. Но Анж уже вынимает из кармана ключи от Марчика с пушистым розовым брелком.

— Ладно, Олькинс, — Гараева, игнорируя существование Кислова, наклоняется, чтобы чмокнуть меня в щёку меня, затем то же делает и Бабич, — до завтра. И, Оль, поставь на балконе ловушки. А то крысы повадились шастать.

— Иди на-а-аху-у-уй! — нараспев кричит Киса ей вслед, когда девочки выходят в коридор. Следом раздаётся звук хлопнувшей двери, и квартира погружается в тишину.

— Чем займёмся? — вытянувшись во весь рост, интересуется парень. — Пивка хряпнем?

— Мне шампанского хватило, — качаю я головой и, перевернувшись на живот, потягиваюсь, разминая затёкшие позвонки. — Да и завтра на пары.

— Когда это нам мешало, — отвечает Киса, широко зевая. — Завтра у меня первым матан, значит можно ехать ко второй паре.

Минут десять мы валяемся и болтаем о всякой чепухе: работе, учёбе и университетских сплетнях. Меня начинает постепенно вырубать. В носу застыл запах соли и мокрого асфальта, остывшего теста и пузыриков шампанского и почти выветрившийся парфюм Кисы.

Друг продолжает болтать, рассказывая, как новый стажёр перевернул пустой поднос, нагнулся, чтобы поднять, влетел затылком в барную стойку и снова уронил. Хриплый смех ласкает слух, и я невольно закрываю глаза, подложив руки под щёку.

В полудрёме кажется, что Киса убирает волосы с моего лица. Мягко заправляет за ухо и ведёт пальцами по шее и плечу. За его фантомными движениями следуют мурашки, и я невольно вздыхаю. От близости с телом парня моё наливается странным теплом. Хочется свернуться калачиком и прижаться ближе. Туда, где бьётся сердце.

Из надвигающегося сна меня вырывает дверной звонок. Я вздрагиваю и от неожиданности вскидываю голову. Затылок пронзает тупая боль, над ухом раздаётся клацание зубов — подскочив, я влетела головой в челюсть Кисы.

— Пиздец ты ужаленная, — ворчит парень, потирая челюсть и шевеля ею. — Кто припёрся?

— Понятия не имею, — отвечаю я, поднимаясь с кровати. Перевалившись через застонавшего от моего веса Кису, поднимаюсь на ноги и спешу в коридор.

Звонок повторяется, на этот раз настойчивее.

— Иду! — кричу я и едва не падаю о папину командировочную сумку, за каким-то хреном валяющуюся на полу.

Хватаюсь за замок, но тот не поддаётся. Вспоминаю, что не закрывала дверь за девчонками, и опускаю ручку. Раскрыв дверь, я удивлённо застываю, увидев Хэнка. Его одежда мокрая, а влажные волосы сильно вьются.

— Хэнк? Ты чего?

— Я пройти могу? — как-то невесело усмехнувшись, отвечает он вопросом на вопрос. — Я замёрз, как собака.

— Конечно. — Я стопорюсь, чтобы пропустить друга, и он, отряхнув воду с куртки, заходит в квартиру. — Ты опять без зонта.

— Он мне без надобности.

Из всех моих друзей-парней один только Мел понимает, что зонт, так-то, в нашем городе вещь необходимая. Остальные же игнорируют. Киса вообще говорит, что с зонтами только педики ходят. Настоящие мужики мужественно мокнут под ливнем, а потом болеют целый месяц, потому что ленятся лечиться.

— Киса тоже пришёл, — говорю я, закрывая дверь и поворачивая верхний замок.

— Да? — вскидывает брови Хэнк, снимая обувь на коврике. — У него разве не смена в баре?

— Он заебал Игоря, и тот его отправил домой.

— А это уже очень похоже на правду, — хмыкает Хэнк и, повесив куртку на крючок, идёт в мою комнату.

Я следую за ним и вижу, как парни здороваются, дав друг другу «пять» и ударившись кулаками. Проведя ладонью по влажным волосам, Хэнк потягивается и снимает с себя трэшер, оставаясь в одной белой футболке.

— Чай? — предлагаю я мокрому другу.

— Не, спасибо, — качает головой Боря. — Я бы пива сейчас выпил.

— А я о чём! — вскидывает ладонь Киса и с победной ухмылкой смотрит на меня. — Чехова, нас уже двое, тащи пиво.

— Папа запретил трогать его запасы, — качаю я головой, подходя к балкону. Притворив дверь, опираюсь поясницей на подоконник и, сложив руки на груди, разглядываю друзей.

— Да мы потом в магаз сгоняем и возместим потерю, — настаивает Киса. — Ну не жмоть.

— Тогда сам будешь перед ним оправдываться, если он запалит.

— Ноу проблем'с, — фыркает Киса и, вскочив на ноги, несётся в сторону кухни, где в холодильнике стоит целая упаковка пива из десяти банок.

— Чем занимались? — интересуется Хэнк под звуки гремящей посуды. Кажется, Киса решил прихватить закуску.

— Да ничем особо, — веду я плечами. — До этого девчонки у меня были. Лола в универ поехала, Анжела домой. А ты чего не на работе?

— Так сегодня не моя смена, — лениво отвечает Хэнк и берёт из коробки предпоследний кусок пиццы. — Я в унике был.

— С Ольгой? — осторожно спрашиваю я, опасаясь получить в ответ недовольный взгляд, но Хэнк только кивает, вгрызаясь в остывшее тесто. — И что, как всё прошло?

— Обожаю дом Чеховых! — С довольным возгласом Киса толкает дверь ногой, открывая шире, и вносит в комнату целую упаковку пива и огромную тарелку с чипсами и кукурузными шариками. Ясно, отыскал мои запасы. — Всегда есть, чем нажраться.

— Если ты опять просыпешь всё на пол, то с него и будешь есть, — угрожающе произношу я, глядя на то, как опасно балансирует тарелка на одной руке.

— Да что ты говоришь, — беззлобно огрызается Кислов и опускает всё добро на кровать. Плюхнувшись рядом, он извлекает три банки и две протягивает нам. Щёлкнув язычком, Киса отпивает пенку и с довольным видом интересуется: — Ну что, Хенкалина, как там твоя Ольга? Потискались после пар?

Судя по выражению лица, он не знает о том, что происходит. А я молчу, вынимая последний кусок пиццы и закрывая коробку. Вытянув ноги, Хэнк устало трёт лицо и через минуту тяжёлого молчания негромко выдаёт:

— Я порвал с Ольгой.

Застываю с недонесённой до рта пиццей, удивлённо глядя на Хенкина, внезапно разоткровенничавшегося. А Киса, едва не опрокинув пиво на кровать, подползает к краю и во все глаза смотрит на друга.

— У вас с Чеховой что, синхронизация? — тычет он в нас пальцем. — Или вы так к весенним потрахушкам готовитесь?

— Как хорошо, что твои потрахушки от весны не зависят, да, Кис? — закатываю я глаза и, отвернувшись, пытаюсь затолкать коробку в ведро.

— А речь не обо мне. Колись, Хенкалина, чё случилось?

— Ничего такого, — пожимает плечами Хэнк. — Просто я к ней больше ничего не чувствую.

— Даже так? — вскидывает брови Киса. — Что, и твой член тоже больше ничего к ней не чувствует?

— Кис, — бью я друга кулаком по плечу, — оставь член Хэнка в покое.

— Спасибо, Оль, — с усмешкой произносит Боря и, в знак благодарности, тычет ступнёй мне в бедро. — Давайте просто забудем про неё и всё. Проехали.

— Ну в смысле «проехали»? — возмущается Киса и выпрямляется, разводя руки в стороны. — Мне же пиздец как интересно! Как ты понял, что больше ничего не чувствуешь к аспирантке? Это из-за пиздюка? Хотя, раньше тебя он не смущал.

— Дело не в ребёнке, — отвечает Хэнк. Бросив на меня мимолётный взгляд, он опускает глаза вниз, теребит завязки на штанах и тихо добавляет: — Мне просто другая нравится.

Киса замирает, я тоже. Мы смотрим друг на друга, и взгляд Кислова приобретает жутко хитрый блеск, что даже становится страшно.

— Опа-опа-опачки! — взрывается он оглушительным хохотом и, припав к изножью кровати, вперивается в Хэнка безумными глазами. — Наш однолюб втрескался второй раз! Ну-ка, давай, скажи, кто она?

— Отъебись, Кис, — со странной усмешкой качает головой Хэнк и поднимает глаза на меня. Я же пожимаю плечами, как бы говоря, что не буду ничего у него выпытывать. Хотя внутри я вся сгораю от любопытства.

Киса прав — Хэнк очень верный и в некоторых вещах твердолобый. Он не может отказаться от многих привычек годами, не говоря о людях. А тут так резко...

Впрочем, это заставляет меня задуматься. Может, сигналы были и раньше, просто я, занятая своими насущными проблемами, просто не обратила на них внимания. И всё стало ясно, когда для Хэнка подошла точка кипения. Когда он осознал свои чувства к другой. Единственное, что я решаюсь спросить:

— А чувства к Ольге были настоящими? Как думаешь?

Хэнк задумчиво жуёт губы, переваривая мой вопрос. После чего невнятно пожимает плечами и, отхлебнув пива, удобнее разваливается на стуле.

— Да хер его знает. Она хорошая, но, возможно, я просто увлёкся.

— А где гарантия, что этой новой тёлкой ты не увлёкся? — усмехнувшись, спрашивает Киса.

— Во-первых, она не тёлка, — слишком грубым тоном отвечает Хэнк. — А во-вторых, я тебе не магазин техники, чтобы гарантию выдавать.

— Да боже, чел, — Киса демонстративно закатывает глаза, — я же просто стебусь. Расслабься. Жизнь одна: кайфуй, бухай, трахайся. Чё ты паришься. Но, — он вскидывает руку и звонко щёлкает пальцами, — я выясню, кто она, вот увидишь.

— Удачи, — фыркает Хэнк и потирает шею. Его взгляд становится мутным — о чём-то размышляет. Возможно, о той самой.

Остаток вечера мы проводим за просмотром остальных серий «Слова пацана». Когда я вспоминаю о том, что так и не вынула из машинки чистые вещи, уже заканчивалась шестая серия. Пацаны остаются лежать на кровати, обсуждая поступки героев, сминая банки из-под пива как антистрессы, я бегу в ванную и выуживаю одежду.

Затем вспоминаю, что отец попросил погладить его рубашки, смятой, но чистой кучей валяющиеся на диване в гостиной. В общем, когда я возвращаюсь в комнату, меня там никто не ждёт — парни уснули. Ноутбук повалился набок с коленей Кисы, а сам он, запрокинув голову назад, вырубился с открытым ртом. Хэнк вытянулся по струнке, как солдатик, и закинул руку под голову. Его лицо безмятежно спокойно, тогда как у Кисы — нахмуренное и встревоженное. У Бори всегда был крепкий сон, в то время как Ваня каждую ночь ворочается во сне, колотит всех рядом лежащих локтями и коленками, а на утро не помнит, что же такое ему снилось. Поэтому он никогда не ночует с девушками — ему не нравится, что они пытаются узнать причину такого нервного сна.

Тихо вздохнув, я забираю ноутбук, отключаю его и собираю с пола пустые банки. Разумеется, они не пошли в магазин, чтобы восполнить отцовские запасы, а прилетит за это, конечно же, мне.

Вода тихо журчит раковине, ударяясь о железные стенки — я вымываю посуду, когда в коридоре раздаётся негромкий хлопок входной двери. Бросаю взгляд на циферблат микроволновки — десять вечера. Отец наконец-то вернулся с тренировки. В последнее время он часто задерживается, потому что индивидуально тренирует взрослых хоккеистов, у которых амбиций жопой жуй.

— У нас гости? — интересуется папа, заглядывая в кухню.

Отключив воду и вытерев руки о полотенце, я опираюсь поясницей на тумбу и устало улыбаюсь.

— Да, Киса с Хэнком вырубились на кровати, и мне, походу, придётся спать в гостиной.

— На, держи. — Папа стягивает через голову тренерский свисток и протягивает мне. — Три раза посвисти — проснутся как миленькие.

— Да пусть спят, — смеюсь я, и папа с усмешкой на губах бросает свисток на обеденный стол. — Как прошла тренировка?

— Как и всегда. — Вымыв руки в раковине, родитель направляется к холодильнику. — Мелкий Щукин потерял молочный зуб, потому что его голова вспотела, и он снял шлем, пока стоял на воротах. Ну, — он открывает дверцу и наклоняется, — ты и сама понимаешь, что было. Весь лёд в крови, у пацана истерика, что зуб куда-то укатился, и теперь зубная фея не принесёт ему монетку.

— Действительно, — усмехнувшись, потираю я переносицу, — всё и правда как всегда.

— Не понял, — хмурится папа, уставившись на содержимое холодильника, — а где моё пиво?

От быстро промелькнувшего осознания я невольно ойкаю, и родитель, сузив глаза, с подозрением смотрит на меня.

— Они что, всё выпили?

— Ну, — я пожимаю плечами, — я тоже чуть-чуть отпила. Они завтра точно восполнят потерю. С процентами!

Покачав головой, папа снова смотрит в холодильник, бросает взгляд на бутылку початого вина, в горлышко которого мы затолкали скомканную салфетку, и морщится. Закрыв холодильник, он вынимает из шкафа бутылку виски, льёт немного в стакан, опрокидывает в себя залпом и, вытерев губы рукавом спортивной кофты, направляется в коридор.

— Я спать. Не забудь за собой всё убрать.

Это значит: «Вымой мой стакан и поставь бутылку на место». Я, конечно же, выполняю требование и, убедившись, что кухня чиста, возвращаюсь в комнату. Хэнк, так и не сменивший позу, негромко сопит, а Киса, перевернувшись на живот, бормочет себе под нос странные слова. Подойдя ближе к кровати, пытаюсь разобрать хоть что-то, но из-за подушки, в которую Киса вжался лицом, все слова съедаются и превращаются в один непереводимый поток бреда. Плюнув на попытки расшифровать сонную болтовню Кисы, я вынимаю из шкафа коробку для рукоделия, выключаю основной свет и тихо притворяю за собой дверь.

В гостиной я сажусь прямо на полу, раскладываю нитки, закрепляю узелок скрепкой за картон и, открыв на телефоне схему плетения, принимаюсь за работу. Проходит минута или десять молчаливого рукоделия, когда в гостиную выходит папа. В руках он держит банное полотенце, а сам родитель уже переоделся в домашнее. Остановившись рядом с диваном, он заглядывает мне под руку.

— Браслеты плетёшь?

— Фенечки, — поправляю его я. — Решила всем на четырнадцатое февраля задарить именные. По-моему, круто, нет?

— Круто, — соглашается папа и цепляет пальцами уже готовые украшения. Приблизив одну фенечку синего цвета, он читает надпись: — «Киса». Думаешь, он будет носить?

— Будет, — твёрдо заявляю я, распуская часть чёрно-красной фенечки для Лолы, запутавшись в одном ряду. — Я буду манипулировать нашей дружбой, чтобы он носил мой подарок.

— Умно, — хмыкает отец и кладёт украшение на место. — Ладно, работай, я в душ. И не засиживайся сильно, завтра на пары.

— У меня первым стоит теория физкультуры, — морщусь я, а затем с надеждой в глазах смотрю на отца. — Может, я пропущу и подольше посплю?

— Херушки, — качает головой родитель, останавливаясь в арочном проёме. — У тебя уже хватает пропусков, не доводи до греха.

В ответ я лишь разочарованно вздыхаю. Опять не прокатило. Какой оксюморон — отец, сам в юношеские годы толком не учился, заставляет меня быть образцовой студенткой.

Папа уходит в душ, а я возвращаюсь к плетению. Когда из несделанных фенечек остаётся лишь подарок для Кристины и Гены, а папа, уходя в спальню, гонит спать, я позволяю себе немного передохнуть и залезть в телефон. К вечеру ничего интересного не произошло, поэтому я захожу в «Будни и сплетни». И тут же фыркаю от раздражения: один из последних постов — несостоявшаяся драка между Кисой и «Разрядом». И, надо же, какую удачную фотографию скинули Козловой — я стою перед Кисловым, удерживая руки на его груди, а он, сорвавшийся с цепи, взбешенно смотрит на Святова. Открыв фото на полный экран, я увеличиваю изображение. По лицу Вали даже непонятно, о чём он думает. Отрешённый, расслабленный, и только ладонь крепко сжата в кулак. Подойдёшь и сразу получишь по лицу.

Опустив телефон на стол, я продолжаю пялиться на фото и барабаню пальцами себя по подбородку. Интересно, Валя меня уже ненавидит или ещё находится на стадии отрицания? Принятия? Гнева. На душе вновь скребутся кошки, и я опять чувствую себя последней сволочью.

А ведь я всего-то не хотела обманывать парня и давать ему ложные надежды. Для меня наши отношения были отдушиной, развлечением — чем-то, к чему я относилась серьёзно, но не слишком. А опомнилась, когда поняла, что Святов в меня конкретно втрескался. Влюбился. Он находился в шаге от того, чтобы признаться мне в любви, а я не могла ответить ему тем же. Он мне просто нравился. Лола помогла принять верное решение.

— Не издевайся над парнем и дай ему шанс полюбить ту, что ответит ему взаимностью, — с умным видом изрекла она, прижимаясь раскрасневшимся лицом к бутылке вина.

Мы сидели на набережной, укутавшись в куртки, и совершенно не чувствовали холода, ведь та бутылка вина была уже третьей.

— Но у меня же тоже может проснуться любовь, просто позже, — промямлила я вялым языком. — А если сейчас его брошу, то потом буду жалеть.

— А если не проснутся? — щёлкнула пальцами подруга. — Будешь каждый день врать ему, говоря «люблю», а себя убеждать, что скоро всё изменится? Отвечаю, ты только возненавидишь его. Вся симпатия пройдёт, и тебя начнёт бесить даже то, как он поправляет волосы и шмыгает носом.

— Я запуталась, — заныла я, схватившись за голову.

— Ты не провода и не волосы, чтобы путаться, — отрезала Гараева. — Будь взрослой женщиной и кончай ныть.

Утром, проснувшись с соплями и головной болью, я решила, что Лола во всём права. Валя заслуживает большего, чем любить человека, который не ответит взаимностью на его чувства.

От самокопания и самобичевания меня отвлекает звук пришедшего сообщения. Нажав на шторку уведомления, я открываю чат с парнями.

Ебать, копать и трахать

Гендосина: Голосовое сообщение

Жму на пуск и прижимаю телефон к уху. Сперва раздаётся лишь громкое шебуршание, затем кто-то неистово орёт, от чего я едва не глохну и отвожу мобильник от уха. Поморщившись, я смотрю на отправителя, чтобы убедиться, что это точно Гена. Снова начинаю слушать, когда в динамике звучит голос друга и крестника моего отца:

— Пацаны! И систр, конечно! Короче, я завтра не буду на ужине, вы там отмажьте меня от Борисыча, а то он пизды вставит, отвечаю! Короче, — Гена громко шмыгает носом, а затем харкает, — я застрял в Феодосии. И мне, походу, пизда.

На этом голосовое обрывается, но Гена тут же присылает ещё одно, длиннее предыдущего.

— Короче, я же это... — Гена мнётся, подбирая слова, — ну в общем, тик-так возил. Так вот, мне за него бабосики отвалили. А тут, ну, в Феодосии, короче, тормознул заправиться, и ба! Кого встретил? Чувака, с которым мы вместе начинали! Я-то думал, он уже сдох, а нет, гляньте, живой этот обсос! — Друг громко и визгливо ржёт в трубку, и я понимаю, что он в говнину пьяный. — В общем, мы решили выпить за здоровье и молодость, а тут его друганами подтянулись... Короче, я проебал почти всё, что получил за таблы. Тьфу, — слышится странное пошлёпывание — кажется, Гена бьёт себя по губам, а стоило бы по голове, — за тик-так, я имел ввиду. Прикиньте, сто пятьдесят кусков просрал!

— Сто семьдесят, чувак! — кричит пьяный голос на фоне.

— Ебать, а откуда ещё двадцатка?! — возмущённо орёт Гена на собеседника.

— Так ты стриптизёрше сразу четыре пятёрика в трусы кинул! — заливается басистым ржанием второй парень. — Ебать она охуеет, когда труханы свои вывернет!

— Пиздец, — обречённо гундит Гена в трубку. — Короче, тридцать рублей у меня только осталось. Я тут на денёк другой задержусь, попробую заработать. Но, если кто-то из любимых лучших друзей задонатит мне чутка, я буду премного благодарен!

Голосовое сообщение обрывается звуком удара — видимо Гена на прощание решил слить в поцелуе телефон и пол. Тяжело вздыхаю и тру складки на лбу, которые всё никак не хотят разглаживаться. Гендос в своём репертуаре, и я вновь и вновь задаюсь вопросом, как он дожил до двадцати четырёх лет, и его труп не нашли в какой-нибудь канаве под Вятом.

Телефон в руке опять вибрирует: на сообщение Гены ответил неспящий в час ночи Мел.

Мел: У меня только десятка есть.

Гендосина: Ебать, а чё так мало? Ты же работаешь!

Мел: Ты, кстати, тоже. А курортный сезон только начался, деньги позже будут.

Гендосина: Ладно, похуй, давай десятку.

Я устало хихикаю над наглостью Гены.

Гендосина: Систр, чё молчишь? Я же вижу, что ты онлайн! Не хочешь любимому братику помочь?

Следом он присылает сразу десяток сердечек разного цвета, намекая на то, что я — горячо любимая им сестрёнка.

Я: Ген, я безработная студентка, сидящая на шее у отца. Откуда у меня бабки?

Тут в диалог вклинивается ещё один участник.

Киса: Вы заебали уже, харе писать, я сплю вообще-то.

Мел: Надо выключать интернет на ночь.

Киса: Надо и молиться перед сном, но что-то ни у кого из вас не протёрты коленки.

Киса: И отключать ви-фи вредно, вдруг я пропущу сообщение от какой-нибудь соски, зовущей трахаться? Я же себя тогда не прощу.

Гендосина: Кисунь, подкинешь бабки старому другу?

Киса: Я не слушал твои голосовухи, в душе не ебу, чё у тебя случилось. А теперь точно не буду слушать, денежный ты кровосися.

Гендосина: Гандон.

Киса: Поцелуй меня в зад.

Гендосина: Она воняет черкашами.

Киса: А ты прям розами срёшь, дебил. И ты, если что, уже мне торчишь пятихатку.

Гендосина: Меркантильная тарелочница.

Киса: Ты про Чехову? Согласен, полностью поддерживаю.

Я: Эй, Кислов, я вообще-то тоже тут!

— Оль?

От неожиданности я пугаюсь и роняю телефон. Он с глухим стуком падает на ковёр, а я поднимаю полные осуждения глаза на вошедшего в гостиную Хэнка.

— Ну и зачем так пугать?

— Я тебя два раза позвал, — усмехнувшись, Хэнк проходит в гостиную и падает на диван рядом со мной. А я тут же прячу фенечки в коробку. — Чё не спишь?

— Вы заняли мою кровать, — ворчу я, убирая остатки ниток и ножницы.

— Так разбудила бы.

— Да вас хер разбудишь.

— Тогда иди и ложись сейчас, Киса тоже проснулся.

— Слушал голосовые? — спрашиваю я, закончив уборку, и разворачиваюсь всем телом к другу, подбирая под себя ноги.

Хэнк кивает и трёт заспанные глаза. Выглядит он сейчас ужасно мило: светлые волосы растрёпанны, на щеке остался след от руки, а одежда мятая, как из жопы.

— Типичный Гендос. Я удивлён, что его труп всё ещё не лежит на дне какой-нибудь канавы.

Усмехнувшись, я киваю. Переговариваемся мы полушёпотом, чтобы не разбудить отца и не получить от него тренерских пиздюлей хоккейной клюшкой. Из коридора раздаются шаркающие шаги, и на свет выходит сонный Киса с взлохмаченной шевелюрой и в одних штанах. Футболку он где-то оставил, и теперь светит перед нами своими сосками и татуированным туловищем.

— Пиздец, — широко зевает он, волоча длинные ноги, — даже поспать, суки, не дали.

— Ты сам виноват, — усмехнувшись, отвечаю я, придвигаясь ближе к Хэнку, чтобы уступить место Кислову. — От того, что ты пропустишь одно сообщение с предложением потрахаться — мир не рухнет. — Друг заваливается на бок и придавливает меня локтём. Откинув голову на спинку дивана, он смотрит на меня, прищурив один глаз. — И ты уверен, что такие сообщения тебе не снятся?

— Солнышко, — лениво отзывается Киса, — не ревнуй. Единственная соска здесь — это ты.

— Фу, — морщусь я, — не зови меня так, это отвратительно.

— Ханжа.

— Дебил.

— Сука.

— Долбоёб.

— Вы так долго собираетесь обмениваться любезностями? — интересуется Хэнк, улыбаясь.

Киса выпрямляется придвигается ко мне и тихо говорит прямо на ухо, от чего горячее дыхание опаляет кожу шеи, и по ней бегут мурашки.

— Дура. — Нагло оскалившись мне в лицо, он отстраняется и переводит взгляд на Хэнка. — Всё, я закончил.

Размахнувшись, я шлёпаю парня по спине, от чего он дёргается и, поморщившись, потирает место ушиба.

— Я тоже.

— Вы заебали там пиздеть! — орёт отец из комнаты, и мы, как пристыженные школьники, скукоживаемся, спрятав головы в шеи. — Ещё один звук — и пойдёте все к Кислову ночевать!

— Может, правда ко мне свалим? — шепчет Киса, с опаской оглядываясь на плотно закрытую дверь отцовской спальни. — А то реально же прилетит. У него рука тяжёлая.

Это правда. И Киса, и Хэнк знают это по опыту, ведь не раз участвовали в заведомо проигрышном спарринге с моим папой. Не проходило и десяти секунд, как оба моих друга валялись плашмя на полу, держась за копчики. И только сейчас, в возрасте двадцати одного года Боря может полноценно состязаться с моим батей, натренировавшись с ним за долгие годы в зале.

— Вот вы и валите, — тихо отвечаю я, поднимаясь дивана. — А у меня своя кровать есть.

— И неудобная, кстати, — ворчит Киса, поднимаясь следом вместе с Хэнком. — Мне всё время ёбаная пружина в жопу упиралась. Или, — он резко останавливается и оборачивается к Хенкину, — это ты свой хуй пытался пристроить?

— Дебил, — отмахивается от него Хэнк, помогая мне отнести коробку в комнату. — Ты о мою коленку полночи чесался.

— Ну-ну, — слишком громко фыркает Киса.

— Кислов, блять! — не выдержав, орёт папа, высовывая голову из спальни. — Съебался нахуй!

— Я ухожу! — пугается Киса и пятится спиной к коридору, вскинув вверх руки, как при задержании. — Ухожу, ухожу! Только не бейте!

— Да тебя мало только отпиздить, — огрызается родитель и с грохотом захлопывает дверь.

— Получил? — ехидно посмеиваюсь я в коридоре, за что получаю несильный толчок в спину.

— Пиздуй спать уже, — ворчит Киса, словно пристыженный. В моей комнате он забирает валяющуюся на полу футболку, натягивает через голову и хлопает Хэнка по спине. — Погнали, в этом доме нас не любят.

— Не, не так, — ухмыляется Хэнк, подхватывая со стула свой трэшер. — В этом доме не любят тебя.

— Ты щас на лавочке спать будешь, Хенкалина, — угрожающе цедит Киса, сведя густые брови к переносице. — Не буди во мне зверя.

В ответ Хэнк лишь качает головой.

Проводив парней, я наспех принимаю душ и забираюсь под одеяло. Подушки пропахли одеколонами парней, смешавшись в знакомый аромат. Даже душок сигарет и пива остался. Поёрзав в поисках идеального места, я, наконец, успокаиваюсь и закрываю глаза.

От вибрирующего звонка я просыпаюсь под утро. Сперва не понимаю, где я, как я и что вообще происходит. С трудом продрав глазаи вынудив их открыться, бросаю взгляд на часы: половина пятого утра.

Чудом нашарив телефон, валяющийся в недрах кровати, вглядываясь в изображение. И от него предательски ёкает сердце. Валя.

На заставке его звонка фотография, сделанная в сентябре во время открытия нового сезона футбольных игр. «Разряд» тогда в сухую разнёс «Арену», а я выбежала вместе со всеми на поле, чтобы поздравить молодого человека. На радостях Валя сгрёб меня в охапку и страстно поцеловал, на глазах у всего университетского стадиона. Репортёр студенческой газеты запечатлел этот момент, сравнив его со знаменитым «Поцелуй на Таймс-сквер».

У меня не хватило духу убрать это особенное фото, и теперь оно высвечивается на экране мобильника, пока Валя настойчиво пытается до меня дозвониться. Сделав глубокий вдох и тяжело выдохнув, я принимаю звонок и прижимаю трубку к уху.

— Алло?

Сперва я не слышу ничего, кроме шумного дыхания. Неужели Святов на фоне расставания решил стать сталкером, который теперь будет меня преследовать и звонить по ночам, чтобы пугающе дышать в трубку?

Что-то шуршит, скрипит, и, наконец, раздаётся тихий голос:

— Оля, малыш, я скучаю.

Лучшая благодарность и мотивация для автора — лайки, подписка и отзывы читателей! Не жадничайте, отсыпьте словечек! Вам не сложно, а мне приятно! 💛