Забытые души

С самого детства моя жизнь была многообещающей. Или, по крайней мере, мне нравилось так думать. Я был умен, рано научился читать и писать. Еще в детском саду начал учить английский. Учеба никогда не казалась мне особо сложной. Олимпиады, конкурсы, турниры – все проходило довольно легко. Да, побеждал я не везде. Но это не мешало каждую осень добавлять по десятку грамот в папку.

Я очень любил читать. И в каждой книге, в каждом герое я видел черты, которые так или иначе были присущи и мне. Да, я грезил своим ошеломительным успехом. Много раз в моем воображении я был в центре внимания. Люди вокруг меня скандировали моё имя, и каждый встречный хотел взять автограф или сфотографироваться.

Это сейчас я понимаю, что у того мечтателя не было никаких шансов достичь успеха в этом мире. Я понятия не имел чем хочу заниматься. Лишь смутные мечты о славе освещали мой путь после окончания школы. Но с хорошими оценками предо мной широко открывались двери чуть ли не любого университета страны.

Однако я очень просто попал под влияние отца. Он всю свою жизнь посвятил армии и в глубине души искренне ненавидел ее громоздкую структуру с опостылевшим бюрократизмом, который душил в корне любую полезную деятельность. Вообще отец не переставал повторять, что будет рад и поддержит любой вариант моего будущего, однако разговоры об этом всегда сводились к одному и тому же. Деньги, жилье, семья, достаток. Эти простые и обыденные слова тяжелыми цепями ложились на меня, заставляя позабыть о своих самых сокровенных мечтах.

Медицина никогда не была тем, что зажигало моё сознание. Но и отторжения она не вызывала. Потому как способ заработка денег она была ничем не хуже от любой другой сферы жизни. Со временем мне даже начало нравиться.

Как оказалось, тело любого существа – будь то человек, ящерица или акула – чертовски занимательный механизм. Было что-то завораживающее в том, как жизнь принимала наиболее причудливые формы. Казалось, что такое разнообразие таит в себе множество загадок, которые я просто не мог оставить без внимания.

Я учился. Изучал множество дисциплин. Становился специалистом все более широкого профиля. Но это ни на шаг не приближало меня к великим открытиям. Для меня все такой же тайной оставалось многообразия видов на земле. И все больше меня интересовали вопросы, на которые ученые мэтры снисходительно улыбаются и говорят что-то про пытливый ум перед тем, как больше никогда не задуматься о сути вопроса.

Я получил диплом и покинул университет. Моя практика была довольна обширная. Знания и навыки позволили не затеряться среди десятков других врачей, среди которых были кандидаты и доктора наук, а также молодые таланты, проводившие сложнейшие операции накануне тридцатого дня рождения. Шли годы, и рутина обычной жизни затянула меня. Я жил один в небольшой квартире на окраине города. Не скажу, что жилось мне плохо, но иногда, когда не было чем занять свободное время, я чувствовал явные приступы одиночества.

Во времена школы и университета я не был очень социально активным. У меня не было много друзей, да и с девушками не особо везло. Потому все чаще я прятался за валами учебников и стенами мечтаний о прекрасном будущем. Но будущее вместо яркого и славного стало простым и бесцветным. Оно не было плохим или хорошим. Оно было просто никаким. Вряд ли в случае моей смерти кто-то сильно расстроился обо мне. Да и после себя я вряд ли что-то мог оставить. Подающий надежды вундеркинд смешался с массой, как того и боялся когда-то отец.

Я понемногу продолжал жить, даже начал собственные исследования в области анестезиологии. Ведь даже сейчас нет единого качественного препарата, который позволял бы безопасно проводить операции представителям любой расы. Я мог бы долго так сидеть и барахтаться в собственных записях если бы не произошло событие, которое запалило огонь в моих глазах.

Дело в том, что как раз тогда разгорелся скандал с Парижской коммуной. Как оказалось, некий медик по имени Бернар Вербер внедрился в Парижскую коммуну хиппи и смог подбить их на невероятную авантюру – покорение смерти. Казалось бы, что здесь такого? Множество безумцев обещали вечный рай своим последователям.

Но этот случай заинтересовал меня с профессиональной точки зрения. Ведь в отличие от других фанатиков, которые желали смерти, Вербер вводил своих подопытных в наркотическую кому, а затем, если они возвращались к жизни, то старался записать как можно больше подробностей. Он считал, что земли, которые его подопытные видели – верное доказательство существование потустороннего мира.

Я поинтересовался у нескольких коллег о том, что и как он делал. Эта информации еще больше взбудоражила меня. Как оказалось, то Вербер использовал новый наркотик фирексид, который правительства большинства стран еще не успели запретить. Да и вряд ли успеют, ведь в правильных дозах он не является опасным для жизни. Но если же хоть на несколько грамм ошибиться с дозировкой, то смерть будет долгая и мучительная.

Все дело в том, что фирексид стимулирует выработку кортизола, гормона стресса. И если переборщить, то организм получит просто лошадиную дозу, и мозг будет рисовать все ваши страшнейшие кошмары наяву. Однако в показаниях подопытных Вербера я усмотрел одну странность. Да, абсолютно все записи, которые вел француз, попали в интернет с астрономической скоростью. Часть из них попытались удалить, например, подробные пошаговые инструкции для каждого из тех нечеловеческих опытов. Но интернет ведь все помнит.

Всего было 217 подопытных, из которых хоть раз пережило околосмертный опыт, как он это называл, всего четырнадцать человек. Само собой, было несколько странно то, что наркотик при равных дозах убивал не всех (хотя это можно было списать на особенности конкретного организма или погрешности при выполнении), но гораздо больше тревожили показания подопытных. А именно их схожесть.

Кортизол работает всегда одинаково. В предсмертной агонии мозг генерирует самые ужасные вещи, на которые способен. Но какая вероятность, что у полутора десятка испытуемых разного пола, возраста и социального положения эти самые страхи будут одинаковы чуть ли не слово в слово?

Ощущение тайны не давало мне покоя. Оно преследовало меня. Казалось, что судьба дает мне шанс избавиться от оков и сделать наконец нечто выдающееся. Но на самом деле это был тщательно замаскированный путь в преисподнюю.

Как оказалось, то достать фирексид не так сложно. По вполне приемлемой цене он продавался буквально в ближайшем клубе под знаком Школы Эпикура, одной из новомодных общественных организаций, которая держит под своим крылом и обеспечивает поддержкой деятелей искусства.

Несмотря на замаячившие перспективы, история Вербера была свежа в памяти. Ведь в сознании общества он был не первооткрывателем, а убийцей, на счету которого более двухсот смертей. Потому я мог рассчитывать только на себя.

Первые мои эксперименты были далеки от цели. Просто дома, на кухне я вводил дозу гораздо меньшую от предельно допустимой. Но даже это оставило неизгладимое впечатление. Мир вокруг изменился, но эти изменения были настолько неуловимы, что нет возможности их даже описать. Это было что-то похожее на обратное дежавю. Я понимал, что сижу на кухне. Я знал где и что находится на ней, но по какой-то необъяснимой причине она словно теряла свои привычные очертания, преображаясь в нечто совершенно неведомое.

Дальнейшие эксперименты тоже не особо внушали доверия. Да, с увеличением дозы спектр моих чувств увеличивался. Казалось, что во время эксперимента мои органы чувств сходили с ума. Сложно передать ту кавалькаду информации, которую обрабатывал мой мозг. Но это не были те земли, о которых писал Вербер. И даже не что-то похожее. Это был более-менее типичная реакция наркомана на наркотики, как ее описывают в книгах.

Но один день изменил все. Я решился использовать максимально допустимую дозу фирексида. Предварительно пришлось забрать пару ящиков с колбами, весами и еще кучей всяких инструментов из лаборатории. В простых домашних условиях отмерять необходимую дозу было практически невозможно. Потому я убил почти целый день на то, чтобы все правильно отмерять, оборудовать место и собраться с мыслями. Нервозность переполнила меня. Изначальная уверенность и азарт почти покинули меня. Кроме того, малейшая ошибка оборудования или расчётов – и мне конец. И ради чего? Вдруг то все был коматозный бред обдолбанных хиппарей? Или хуже того просто фантазии журналиста, который погнался за сенсацией?

Я не мог быть уверен ни в чем. Но где-то в глубине души я знал, что заслужу любого исхода. Сегодня я либо буду триумфатором, либо покончу с той серой жизнью, которой жил раньше.

Каждая секунда оставалась в памяти словно кадр, вырванный из фильма. Стрелка часов подходит к шести вечера. Минус секунда. Минус одна. Минус еще одна. Вот еще немного. Еще разок. Шесть.

Я встаю. Шаг. Второй. Третий. Смотрю на шприц. Сел в кресло. Приготовился. Шприц проникает под кожу. Плавное движение большого пальца на шприце. Палец уперся. Обратного пути нет. Я закрыл глаза. Когда я открыл глаза солнечный свет заполнил комнату. Я весь дрожал, а кресло промокло от пота. Но я не мог выбросить из головы то, что пережил.

В первые мгновения казалось, что ничего не произошло. Кровь точно так же струилась по венам, а разум приятно затуманивался. Но уже через мгновенье ужасная боль меня пронзила. Казалось, что моё тело расширяется изнутри, вырываясь из-под кожи, словно из-под слишком маленькой рубахи. Это была квинтэссенция агонии в каждой клетке моего тела, которую просто невозможно было описать словами.

Эта боль пульсировала, убивая мысли в корне. Я не помнил ни себя, ни своего прошлого, ни своего эксперимента. Лишь безмолвный вопль боли сотрясал глубины моего мозга. Казалось, что это длилось вечно. Но вдруг нечто произошло. Словно взрыв потряс все мои органы чувств, открыв моему сознанию новые горизонты. После этого боль прошла словно и не было.

Глаза мои были закрыты, вокруг была полнейшая тишина. Кожа ничего не чувствовала. Я лежал, или быть может стоял. Я не осознавал холодно мне или жарко. Я чувствовал свои руки и ноги, но я не мог быть уверен, что они именно там, где и всегда. В то же время я чувствовал все, что происходило вокруг. Эти ощущения невозможно передать словами. Это все равно, что описывать слепому концепцию цвета.

Я попробовал пошевелиться. Казалось, что я нахожусь в самом центре гигантской паутины, частью которой я и являюсь. Каждое моё движение происходит не так как я его представляю, но в то же время, так как должно. Словно огромное тело воспринимает мои движения как примитивный сигнал и преобразует его на свой более сложный уровень работы.

Тихий шум проник в мои уши. Он был странным, словно безумная смесь всех возможных нот и их последовательностей, собранных и проигранных одновременно. Какофония, прекрасная в своей мелодичности. Но ритм – вот что по-настоящему сводило с ума. Он играл с мозгом в настоящие кошки мышки. Казалось, что любое движение тела, любое дыхание, любая неосторожная мысль эхом разрывала мелодию. Разум привыкал к ее темпу, осознавал, какая нота будет следующей, но вместо нее резко наступала тишина или проступала фальшь.

Я открыл глаза. И почувствовал насколько примитивен мой мозг. Насколько неподготовлен он. Насколько далек он от понимания этих образов. В своем несовершенстве я видел знакомые образы. Неправильные горы, которые возвышались ниже уровня моря; деревья становившиеся волнами под порывами ветра; звезды взлетающие снежными песчинками к небесам. Но кроме всего здесь не существовало понятия цвета. Это не были черно-белые или серые оттенки, как мы привыкли характеризовать отсутствие цвета. Его попросту не было! Абсолютно никакого и ни в каком проявлении. Вся эта кавалькада изменяющихся образов обрушилась на мой мозг.

А ведь еще были и другие! Такие, что нельзя описать. Такие, что орудуют гораздо более тонкими материями. Такие, что существуют в многомерных мирах. Такие что невозможно понять людям из плоти и крови, равно как и нарисованный человечек не может понять, что такое равновесие.

Я быстро осознал скудность своих возможностей к познанию. Тот мир, где я оказался, словно насмехался над каждым из моих органов чувств. Даже над чем-то таким незыблемым как чувство времени.

Я не мог гарантировать что каждый следующий шаг я делал после предыдущего. Я не был уверен, что я делал шаг вперед, а не, например, вверх. Я даже не был уверен где заканчивается моё собственное тело. Никто не мог гарантировать, что, желая пошевелить глазом я не пошевелю созвездием в небесах. Я был един с этим миром. Не в той дурацкой гармонии, которую проповедуют в восточных религиях, а именно одним целым.

Но в какое-то время, все рухнуло. Чувство боли вернулось. Я почувствовал влагу на коже и то, как бешено колотится моё сердце. Плавно сменяющиеся пейзажи стали неподвижными, а тишина сменилась на звуки города.

Я сидел и дрожал. Я не знал от страха ли, от триумфа ли, от осознания ли. Но я точно знал, что я только что сделал. Все, что было написано в заметках Вербера было чистой правдой. До последнего слова. Все те несвязные описания ожили предо мной. И сейчас я стал одним из тех немногих, кто смог достичь границы мироздания, ведомой землянам. И я не просто отодвинул ее, не просто переступил. Я ее перепрыгнул. Я сделал это!

Несколько недель я ходил сам не свой. Иногда мне казалось, что это все лишь глупые игры моего воображения. Иногда я порывался все бросить и сделать громогласное заявление на весь мир. Иногда я падал в глубочайшую депрессию, понимая, вряд ли я смогу убедить этих олухов в реальности того мира.

Но я продолжал свои исследования, несмотря ни на что. Я понял, что для более длительного пребывания Там необходимо поддерживать дозу фирексида на одном уровне. Если я смогу больше времени проводить там, значит я смогу заняться созданием карты этого мира, а, следовательно, у меня будет больше доказательств, когда мои коллеги захотят проверить мои слова.

Моя квартира все больше напоминала небольшую лабораторию. По дешевке я купил подержанное стоматологическое кресло и несколько капельниц, которые пришлось усовершенствовать. Теперь их было проще использовать самому и кроме того действовали они по таймеру. Это мне давало без малого десять часов на предельном содержании фирексида в крови.

Более длительные экспедиции дали свои плоды. Вскоре я впервые повстречал местных обитателей. Это были единственные неподвижные объекты в мире постоянного движения. Однако они не были похожи друг на друга. Гигантские муравьи с неправильными треугольными ногами головами похожими на гармошку. Желеподобная масса з множеством отростков, которые начинаясь в плече врастают в живот. Едва соединенный скелет, обрамленный летающими треугольниками. Наполовину разорванные птицы с крыльями, полными пальцев. Все это живет Там. Я не знаю, насколько они опасны, есть ли Там понятия хищника и жертвы и что им нужно для жизни. Но мне приходилось преодолевать непонятное ощущение тревоги, которое плавно превращалось в панический страх, чтобы сделать еще один шаг на встречу обитателей этого мира, хотя объективно никаких причин для этого у меня не было.

Я понимал, что не просто хожу по краю обрыва, а прыгаю на последних миллиметрах одной ногой. Я не знал, как может длительное использование фирексида повлиять на моё здоровье. Кроме того, я не знал, что со мной может приключиться Там. Но я не решался открыто заявить о своих опытах. Вербер крепко засел в моей памяти. Да и кроме того, несмотря на расхожее мнение, про невозможность подсесть на фирексид, я боялся, что коллеги отправят меня на реабилитацию в клинику и я больше никогда не смогу продолжить исследования.

Потому я пришел к необходимому решению. Мне нужно больше подопытных. Я надеялся, что это ускорит процесс исследования и кроме того сможет доказать, что это действительно реальное место, а не причуды моего восприятия. Но где найти добровольцев?

Первая мысль была о хосписах. Множество людей умирает там ежедневно. Так разве есть проблема, если они погибнут на день раньше? Но побывав несколько раз в ближайшем я отказался от этой идеи. Эти люди проводят большую часть времени прикованными к кроватям. Даже если я как-то смогу уговорить их на участие вряд ли они просто переживут необходимую дозу фирексида.

Дальше я подумал о заключенных. В тюрьмах множество подходящих кандидатов, сильных телом и духом. Но это обещало еще больше проблем, да и правительство может заинтересоваться еще до начала экспериментов.

А что если наоборот найти кого-то в нелегальных местах? Будучи завсегдатаем нескольких эпикурейских баров, где я выбросил уйму денег на наркотики, я уже знаю к кому можно было бы обратиться за подобной просьбой. Но от мысли про стоимость этого всего меня бросило в жар. Да и абсолютно не факт, что все получится. Эпикурейцы, которые вхожи на черный рынок, очень любят продать кота в мешке за баснословные деньги.

Но гениальная мысль пришла совсем, с другой стороны. Инициатива «Древо Жизни» была, как и Школа Эпикура, неправительственной организацией. Только если вторые направляли свою деятельность на людей искусства, то Древо Жизни занималось благотворительностью и волонтерством, помогая всем обездоленным. И вот сейчас Инициатива как раз занималась открытием сети харчевен для малоимущих. И собирались там люди, которые были готовы на любую работу за лишнюю копейку.

Они были малообразованны. Они никогда не смогли бы оставить позади свою нищенскую жизнь. Для них удостоверение частной клиники было подобно лику Бога. Хорошая зарплата знатно притупляла осторожность, нажитую годами суровой уличной жизни. А поддельный договор о сотрудничестве, который гарантирует денежную компенсацию близким от имени все той же клиники, располагал ко мне.

Завербовав несколько добровольцев, мне пришлось перенести и свою лабораторию. Старый домик в пригороде пустовал со времен кончины отца. Мне пришлось знатно его выдраить, самолично собрать купленное на последние отложенные деньги старое оборудование и организовать несколько спальных мест на первом этаже. Из подвала я вынес кучу ненужного хлама, который мой отец любил откладывать на черный день.

Я предполагал, что мои добровольцы проведут здесь около месяца каждый и за это время я собирался выжать из них по максимуму. Первая пара парней уже на следующий день поселились на первом этаже. Я видел тревогу в их глазах, когда они выходили из машины, но после экскурсии атмосфера стала спокойнее. А за ужином они уже шутили и веселились во всю. Они думали, что удача им улыбнулась. Но никто не мог даже представить на какой ужас они себя обрекли.

По началу все шло хорошо. Сильные молодые люди под чутким контролем врача благополучно смогли добраться до точки назначения. Я впервые видел человека со стороны в этом состоянии. Не сказать бы, что оно сильно отличалось от других людей в коме, но что-то было в них нездоровое...

По возвращению нас ждал триумф. Оба вернулись настолько невредимыми насколько это возможно с учетом чуждости Тех земель. Их рассказы были не идентичными, но очень похожими на мои собственные ощущения. Феликс и Патрик даже, казалось, видели друг друга. Они никак не могли объяснить такой вывод. «Мы просто чувствовали нечто чуждое этому месту» - говорили они. И кроме того Патрик заметил что-то похожее на четырехлистный клевер, вытатуированный на предплечье Феликса, что и позволило ему судить более уверенно.

На третьей неделе экспериментов случилось непредвиденное. Патрик вступил в контакт с обитателями того мира. Это был первый зафиксированный случай их агрессии.

Феликс увидел, как Патрик споткнулся и как на него кинулись странные корни. Они опутывали его и душили. Неведомо откуда появившиеся руки неведомого существа впивались в эфемерную фигуру Патрика. Многочисленные рты впивались в парня и высасывали его, словно сок из лимона. Феликс кинулся сразу на помощь. Похоже, неожиданная атака смутила существо, ведь хватку оно ослабило. Феликс воспользовался моментом и вытащил Патрика из оков. Однако существо не собиралось так легко отдавать свою добычу. Сотни ртов рванулись по направлению к парням. Они сумели уйти, но Феликс тоже не остался целым.

Я был в ужасе. Никто даже представить себе не может к чему это может привести. Я был полностью растерян. Я так свыкся с мыслью, что жители того мира безобидны, что даже не думал о такой опасности. Быстрый медицинский осмотр, впрочем, немного успокоил. Никаких явных проблем не было. Но все же на всякий случай я оставил Патрика в постельном режиме. И на следующий день в тот мир отправились лишь Феликс. Это была моя вторая ошибка.

Уже через полчаса приборы начали сходить с ума. Пульс и давление резко подскочили, равно как и потоотделение. В панике я кинулся к регуляторам фирексида. Но они едва-едва вышли на необходимый уровень, он даже еще понижаться не начал. А тело Феликса начинало биться в конвульсиях. Я одним рывком вытащил капельницы и положил его на землю. Из его рта пошла пена и лишь хрипы доносились из груди.

Я пытался. И, наверное, лишь божье провидение позволило мне вытащить беднягу с того света. Но он раскрыл ужасную правду, которая сняла с моих плеч груз ответственности. Но в то же время взвалила непомерно большую ношу страха.

Эти существа ждали нас. Как только Феликс открыл глаза те атаковали. Они были повсюду. Казалось, что каждый сантиметр того мира ополчился против пришельцев. Вся фантасмагорическая фауна жаждала аннигилировать тех, кто посмел влезть на их территорию. Но что еще хуже, говорил Феликс, они знают кто мы. Они знают где нас искать. И они придут за нами. Они ждут в своем мире, пока неосторожный чужак попадет в одну из многочисленных ловушек. Затем от них нет спасения. Они будут преследовать тебя по запаху мыслей, по звукам образов. Они будут идти за тобой сквозь миры пока не настигнут. И даже сама смерть не спасет от этой ужасающей охоты. Ведь именно нам суждено стать их пищей.

Отсутствующим голосом Феликс говорил и говорил. По моему телу пробегали мурашки. Каким-то образом я знал, что он говорит правду. Я знал, что мы обречены. Но я не знал, что делать. Да и есть ли смысл что-то делать? Мы ввязались в игру и проиграли. Может нужно просто принять свою судьбу?

Всю ночь я не мог заснуть. Казалось, в лунном свете слышен далекий звук какофонии. Казалось, что он ищет меня. Казалось, что вот сейчас неумолимый звук достигнет моей комнаты и эхом отзовётся моя мысль, давая бездумным псам Фатума еще один след для поиска моей обреченной души.

Под утро я провалился в неспокойный сон, полный видений отвратительных пейзажей и ужасающих существ, лишенных цвета. Я видел, как фантасмагорические твари поглощают такие родные земные пейзажи, превращая их в бесцветные оскверненные копии, пораженные чуждой геометрией.

Но когда я проснулся, то яркие солнечные лучи вселили в меня немного надежды. Во мне проснулась какая-то наивная детская вера: а может это всего лишь был плохой сон? Может я просто заснул и мне все приснилось и сейчас внизу парни уже готовятся к завтраку?

Но от увиденного мне захотелось словно ребенку убежать и спрятаться под одеялом и плакать от несправедливости и безысходности. Все события вчерашнего дня оказались правдой. Ни Феликс, ни Патрик не были готовы к новой вылазке.

Феликс практически потерял аппетит. Его кожа начала покрываться странной серой и липкой жижей. Он мало двигался и почти все время лежал, смотря в одну точку. Казалось, что его организм сам по себе перестает работать. Давление и пульс очень упали, да и температура держалась едва на уровне 35.

Патрик же наоборот метался в горячке. Одно взгляда на него хватало, чтобы понять, что долго он не протянет. От пышной шевелюры не осталось и следа. Любое движение головы оставляло на подушке след из волос. Заплывшие глаза потеряли цвет, а само тело больше походило на желе. Губы расплылись, ногти на руках начали слезать, а с ушей капала слизь, смешанная с бледно-красной кровью, которая бросалась в глаза на фоне стремительно теряющего пигментацию тела. Ужасный кисло-сладкий запах, смешанный с запахом гниения, заполнял комнату.

Новая волна паники разбилась о стену твердой мрачной решимости помочь своим коллегам-первопроходцам. Я уже не придавал значения тому, что буквально за пару дней двое здоровых крепких парней превратились в подобие живого холодца.

Целый день я метался по аптекам, делал процедуры, да чуть ли не с бубном танцевал. Я напряг все свои знания медицины. Я шерстил все книги, которые знал. Я всячески старался по крайней мере облегчить их страдания. Но кто на Земле сможет рассказать, как вылечить чудовищное проклятие с другого мира?

Ночью я проснулся от неистового крика внизу. Моё сердце остановилось. Догадки мелькали в моей голове со скоростью света и одна ужаснее другой. Я застыл на пороге комнаты в сомнениях. Может лучше остаться здесь?

Но скрепив зубы я шаг за шагом начал спускаться, подсвечивая путь фонариком на телефоне. Шаг за шагом я спускался по лестнице. Все до единой двери были закрыты. Но никакого движения слышно не было. Что происходит? Воры?

Я на цыпочках прошмыгнул на кухню и взял кухонный нож с подставки. Теперь можно было осмотреть комнаты. Тихий шорох ковра казался громогласным в оглушительной тишине ночи. Комната Патрика встретила меня знакомым смрадом. На полу была огромная лужа желеобразной слизи. От Патрика не осталось ни единого следа. Окно было наглухо закрыто, равно как и двери.

Я знал, что здесь произошло, но боялся признаться самому себе. Из коридора послышался приглушенный стон. Мгновенно я выскочил из комнаты и поднял нож. В лунном свете странная текущая фигура тянулась в мою сторону. Я навел фонариком и обомлел. Огромная бесцветная туша ползла ко мне.

В ней с трудом можно было опознать человека. Со всех сторон свисали огромные мешки прозрачной кожи, заполненные слизью, и скрывали короткие неестественно искривленные ноги. Череп покрывал лишь тонкий слой кожи, который вот-вот должен был лопнуть. Значительно удлинившиеся руки волочились по полу. Но именно от руки я не мог оторвать взгляд. На предплечье виднелся изрядно растянутый, но все же узнаваемый рисунок клевера.

Существо, сотрясая своим мешкообразным телом, шаг за шагом приближалось ко мне. Я выставил нож перед собой, абсолютно не отдавая отчета в своих действиях. Кожа чудовища начинала лопаться. Казалось, что в глубинах его тела бушует торнадо. Медленно оно разъединило слипшиеся губы, и протяжный заунывный стон разорвал тишину.

Этот звук избавил меня от остатков человеческого сознания. Лишь первобытные инстинкты, первобытный страх заполнили мой разум. Бежать, бежать без оглядки и прятаться – такие были мои позывы. Существо сотрясалось в конвульсиях и разбухало. Казалось, что оно вот-вот разорвется. Где-то в подсознании появилось понимание: когда оно взорвется – мне не жить. Потому я должен убить его раньше. Отчаянным движением я метнул нож.

Это было моей третьей ошибкой. Последней ошибкой. Фатальной ошибкой.

Словно в замедленном действии нож промахивается. Я поворачиваюсь и рвусь к двери. Моя рука уже ощущает сталь ручки. Незримые корни опутываю меня. Мириады незримых зубов вонзаются в моё тело. Они проникают все глубже и глубже. Боль эхом разносится по моему телу от клетки к клетке, высасывая из них жизнь до последней капли. Все то, что некогда было мной превращается, разрываясь на мельчайшие частицы. Характер, эмоции, память, мысли все это становиться еще одной партией в безумной опере моих страданий. И лишь звуки такой знакомой какофонии, сопровождаемые моим предсмертным криком, на краткий миг подарили мне покой перед вечным забытьем.