4. Владлен
— Господа, минуточку внимания!
Зычный голос Тенгфея, сухонького, низкорослого старичка, в котором не заподозришь подобной силы, с лёгкостью перекрывает гул, стоящий в помещении, и все проводники оборачиваются к нам. Сколько их тут? Не меньше сотни точно, а скорее всего, больше.
— Позвольте представить вам нового сотрудника. Зовут его Владлен. Он восемь лет исправно отслужил карателем. Побывал и простым охранником, и надзирателем, и исполнителем приговоров. За особые заслуги его перевели к нам...
Тенгфей, теперешний мой начальник, разливается соловьём, а я стою и пытаюсь сделать лицо попроще.
Да, и правда с того времени, как я поступил под начало старика Гордона, прошло восемь земных лет. И я действительно успел поработать и простым охранником-конвоиром, и надзирателем, и даже исполнителем приговоров. Там-то, кстати, и выяснилось, что души идут со мной на контакт. Никто из тех, кого мне приходилось карать, не буйствовал, не сопротивлялся, не пытался убегать. Все принимали свою участь спокойно, будто понимали: иначе не получится. И главное, ничего особенного я не делал, не уговаривал их, не вёл спасительных бесед. Я просто никогда не подгонял их, как это делали другие, не торопил. Когда они не могли встать, подавал им руку. Когда они не могли идти, я брал их на руки. Ничего сложного, но это помогало. Узнав об этом, старик запряг меня вербовать новобранцев, и у меня не было ни одного отказа, хотя прежде отказы были не таким уж редким делом. И наверное, я и дальше бы работал у Гордона, если бы он на одном собрании больших начальников не похвастался замечательным сотрудником. Тут-то мной и заинтересовался Тенгфей. Ему, оказывается, нужны такие контактные духи, как я. Души умерших не всегда покладисты и смирны, некоторые начинают буянить и убегать и к ним нужен особый подход. Больше четырёх месяцев Гордон отбивался от заявлений о переводе, но в конце концов вынужден был сдаться и отпустил меня со слезами на глазах.
Так я и оказался здесь.
— ...В общем, прошу любить и жаловать, — заканчивает свою речь Тенгфей. — Лоренс, иди сюда!
Темноволосый курчавый парень отлепляется от ближайшего стола и подходит к нам. Хмуро смотрит на меня.
— Лоренс, это твой новый напарник.
— Шеф, — начинает канючить тот, — вы же обещали не новичка!
— А где ты новичка видишь? У Владлена стаж побольше твоего будет.
— Да, но... — тушуется Лоренс. — Это стаж карателя, а не проводника...
— Это дело наживное. Всё ему расскажешь, обучишь, и через неделю, глядишь, он и тебя за пояс заткнёт. Всё! — резко обрубает разговор Тенгфей. — Давайте за работу, а мне пора на совещание.
И шеф быстро исчезает, почти испаряется. А может и не «почти». Кто знает этих начальников, до каких способностей они дослужились.
Лоренс сопит и смотрит на меня исподлобья. Повезло, однако, с напарничком. Лучше бы у Гордона сейчас грешников карал, чем с таким дело одно делать. Говорят, проводники все поголовно контактные, этот явно исключение.
Приподнимаю саркастически одну бровь, будто спрашивая: «Ну и?», — а Лоренс кривит физиономию.
— Если думаешь, что в своей тюряге всё повидал и теперь ты тёртый калач, то ошибаешься, — цедит каждое слово он. — Быть проводником — это тебе не вилами грешников тыкать. В общем, так: за нами закреплён участок, сейчас полетим его патрулировать. Если что случится, не лезь и держись в стороне. Понял?
Мда... Круто объяснил. Можно мне обратно к Гордону? Грешников вилами тыкать.
— Понял, — киваю я. — Что ж тут не понятного-то? Полетим и патрулировать станем. Одно только неясно. Как и куда полетим?
— Ты совсем?.. — начинает Лоренс и осекается. — А! У тебя ж плаща нет. Тогда живо давай спускайся в хозяйственный отдел, пусть они тебе всю амуницию выдадут. Только быстрее.
Я очень старательно выдыхаю и, развернувшись на каблуках, иду к выходу.
Начинать конфликт на пустом месте в первый же день — это не дело. Но если Лоренс продолжит в том же духе, то я смягчать углы не буду. Не умею я углы смягчать.
— Владлен! — окликает меня невысокая полноватая женщина и резво подходит, улыбается. — Меня Мария зовут. Ты к хозяйственникам? Пойдём вместе, мне тоже к ним нужно.
Я киваю и тоже улыбаюсь. Поймав несколько приветливых взглядов, немного расслабляюсь. Значит, не все проводники такие кретины, как Лоренс.
— Ты на Лоренса не сердись, — говорит Мария, когда мы выходим из зала. — Хотя он, конечно, дурной сейчас.
— А что с ним?
— Да кто ж его знает. До недавнего времени всё нормально было, пока его напарник на перерождение не ушёл. И после этого Лоренса как подменили. Крыситься на всех начал, ерепениться, ёрничать. Не только с тобой себя так ведёт. В общем, близко к сердцу не принимай, но если так и будет доставать и выделываться, ты шефу жалуйся. Пусть он его по башке стукнет. Давно пора. Кстати, ты же наверняка тут не бывал ни разу, тюремщики редко сюда заглядывают. Давай-ка я тебе всё расскажу.
Мы идём по широкому светлому коридору с открытыми настежь дверьми, за которыми находятся большие комнаты, в точности такие же, как и та, что мы покинули: с рядами столов и со снующими туда-сюда духами. Мария объясняет, что это участки, здесь проводники сдают смену, пишут отчёты, обмениваются информацией и пинают балду. Она рассказывает про дежурства, про поимку буйных душ или поиск одичалых. Несколько раз нас останавливают знакомые Марии, здороваются, перекидываются с ней парой слов, знакомятся со мной. Я понимаю, что вот это всё должен был делать мой напарник, Лоренс, но он спустил всё на тормозах. В принципе, я и сам бы справился, разобрался бы что тут и где находится, но на это ушло бы гораздо больше времени, чем сейчас. Поэтому я безмерно благодарен Марии, которая решила потратить своё свободное время на меня.
Спустившись на второй этаж, мы сворачиваем в переход и, пройдя по длиннющей извилистой кишке, наконец-то попадаем в холл хозяйственного отдела, в котором толпится куча народа. Тут я никогда прежде не бывал. Я вообще за все эти восемь лет редко когда покидал территорию тюрьмы. Она стоит немного особняком от основного комплекса, и если тебя специально не пошлют куда-нибудь, то и нет нужды выходить за её территорию. В общем, я знаком только с внешним фасадом остальных зданий, внутрь никогда не заглядывал. Впрочем, как и большинство тюремщиков. Мы не очень любим вылезать из своей берлоги, и это — ещё одна причина, по которой нас недолюбливают другие духи.
«Нас»? Ну да, я привык быть карателем, «демоном», сложно будет перестроиться на что-то другое. Но может, общение с иными духами поможет? Вон их тут сколько. И проводники, и хранители, и даже даритель один есть. Девушка блондинка стоит рядом с пацаном-хранителем и что-то ему протягивает. Какой-то светящийся шар. Это, наверное, и есть «дар», который даритель может кому-то подарить.
Вообще, дарители — странный народ. Во-первых, совершенно непонятно, откуда они эти дары берут. Во-вторых, у них какая-то непонятная система дарения, никому не известно, чем они руководствуются. Кто-то из моих бывших сослуживцев по тридцать лет отпахал на благо мира, и к нему ни разу даритель не подходил, а кто-то пяток лет отработал — и уже даром обзавёлся. Мутно всё. И с самими дарителями тоже всё мутно. У них даже имён толковых нет. На бейджах, где у всех имена написаны, у них картинки нарисованы. У этой блондинки, например, нарисована снежинка, и это значит, что её так и зовут — Снежинка.
Я бы так, наверное, мог ещё долго стоять и разглядывать окружающих, но тут окошки на дальней стороне раскрываются, и вся толпа распределяется между ними. Мария тянет меня за собой, и очень быстро и незаметно мы оказываемся у одного окна.
— Здравствуй, Мишенька, — лучезарно улыбается Мария флегматичного вида мужчине. — Как там мой плащик поживает?
— Ещё в починке, — отвечает Михаил.
— Одичалые души плащ чуть ли не в клочья порвали, заразы, — шепчет Мария мне, затем поворачивается к Михаилу: — И долго ещё ждать?
— Как только починят, тебе сообщат.
— Мишенька, солнышко, — мёдом растекается Мария, максимально просовываясь в окошко, — а можно мне новый плащик? Я уже не могу ничего не делать. Я уже все отчёты написала, на столе прибралась, на соседских столах тоже. Мой напарник в одиночку зашивается. Выдай мне плащик, на дежурство хочу!
— Не положено, — спокойно обрубает Михаил. — Плащи именные. И если его ещё можно починить, значит, это сделают. И сразу отдадут тебе. Просто подожди.
— Да сколько ждать-то можно? — возмущается Мария. — Я скоро с ума от безделья сойду!
— Ещё ни один дух не сходил с ума от отдыха. Пожалуйста, Мария, не задерживай остальных.
Мария сжимает кулаки и, тихо ругаясь, отходит в сторону, к окошку подхожу я.
— Здравствуйте. Я сегодня перешёл из департамента карателей в департамент проводников, мне сказали получить амуницию.
Михаил несколько секунд изучает меня, потом кивает и удаляется вглубь кабинета. И через четверть часа мытарств со всевозможными бумажками я топаю к выходу уже с рабочей сумкой, в которой лежит всё необходимое проводнику. Марии в холле нет. Видимо, она расстроилась и ушла. Впрочем, я и сам обратную дорогу найду. После запутанных лабиринтов тюрьмы любые переходы кажутся открытой площадкой.
Но блуждать по переходам мне не дают.
Взъерошенный Лоренс выскакивает из коридора и сразу начинает орать:
— Ты чего тормозишь?! Нам на дежурство давно пора! У вас в тюряге все такие медленные?
— У нас в тюряге все разные, — спокойно отвечаю я. — И надеюсь, что проводники тоже все разные, а не поголовно кретины, вроде тебя. Очередь видишь? — указываю я на толпу.
У Лоренса явно язык чешется обложить меня последними словами, но то ли ему кто-то уже популярно объяснил, как с новыми сотрудниками нужно себя вести, то ли сам допёр, поэтому проглатывает всю ругань и рычит:
— К порталу. Живо!
Он разворачивается и почти бегом двигается к лестнице, чёрный плащ сердито хлопает полами за его спиной, а я понимаю, что и мне нужно надеть свой, потому что ждать меня уж точно никто не станет. Поэтому на бегу достаю плащ, тоже чёрный, лёгкий, матерчатый с виду, и надеваю его. Явственно ощущаю холодок и тонкие, щекочущие иголочки, которые пронизывают руки, грудь и спину. Эти плащи действительно именные, индивидуальные, делаются для конкретного духа, и вот сейчас мой приспосабливается ко мне. Ну а я приспосабливаюсь к нему.
Открыв тяжёлую дверь, я выхожу наружу и непроизвольно поднимаю голову к небу.
Наверное, я слишком редко выходил из стен тюрьмы, потому что так и не смог привыкнуть. И поэтому каждый раз замираю, когда вижу гигантское сверкающее огнями радуги колесо, что висит всегда в зените и окрашивает серебряное небо нежным разноцветьем. На самом деле это может быть вовсе не колесо, а шар или что-то вовсе иное, но все называют его колесом, потому что оно круглое и крутится.
А ещё это колесо — вход в мир живых. Но лететь туда напрямую нет смысла, для этого существуют порталы. К одному из них я сейчас и двигаюсь.
Сбегаю по мраморной лестнице, пересекаю небольшую выложенную мозаикой площадь и сворачиваю влево, в аллею. Вечно цветущая слива благоухает так, что хочется вдохнуть полной грудью, но я бегу, мне некогда вдыхать. Нужно будет сюда вернуться в свободное время, походить, полюбоваться, да и вообще по всей немалой территории мира побродить. А то и впрямь засиделся я в тюрьме, демон нелюдимый.
Из длинной аллеи уже маячит выход, и я начинаю спешно застёгивать плащ. Магнитные застёжки с короткими щелчками соединяются друг с другом, и я ощущаю, как прохладные пульсирующие волны опоясывают меня. Последнюю, самую верхнюю застёжку оставляю расстёгнутой — я помню, что именно она начинает трансформацию.
Выбегаю на круглую мозаичную площадку, окаймлённую кустами, и отмечаю, что народа тут не так уж и много. То ли не подтянулись ещё, то ли наоборот мы одни из последних. В любом случае Лоренс уже подходит к красным столбам портала, и если я задержусь хоть на секунду, замечания про тормозных тюремщиков не избежать. А выслушивать это лишний раз ох как не хочется. Поэтому защёлкиваю последнюю застёжку.
Плащ окончательно утрачивает сходство с плащом, превращаясь в ленты сгустившейся тьмы, а через пару секунд трансформируется в два огромных чёрных крыла. Лёгких и таких подвижных, что моментально хочется взлететь. И я взлетаю. Отрываюсь от земли метра на четыре, не больше, но от ощущения полёта, от этой воздушной лёгкости, губы сами собой растягиваются в улыбке.
Один короткий взмах — и я уже на другой стороне площадки. Складываю крылья и опускаюсь рядом с Лоренсом. Тот волком зыркает на меня, но ничего не говорит, давится заготовленной отповедью. А я улыбаюсь. Не нахально, а так, чуть-чуть, но вполне достаточно, чтобы взбесить.
Лоренс сплёвывает, трансформирует плащ в крылья и набирает на панели код. Я старательно запоминаю комбинацию цифр, потому что мне её никогда не скажут, а потом ещё и требовать будут, чтобы назвал. Набрав последний знак, Лоренс шагает в проём портала, и я иду за ним.
Эти красные ворота, состоящие из трёх одинаковых столбов, тянутся вереницей, конца которой я не вижу. Три шага — и ворота. И снова три шага. И снова ворота. Поначалу я пытаюсь считать их, но потом сбиваюсь и плюю на это дело. Просто иду. И в какой-то момент замечаю, что белый песок под ногами исчез, теперь там мелкие радужные кристаллики, и с каждым шагом этого сверкающего крошева становится больше. Так же куда-то подевались кусты, что тянулись по обеим сторонам ворот, и сейчас за ними непроглядная темнота. Впереди же белая дымка. Она всё ближе, всё ощутимее, я уже чувствую её прохладу. Я уже полностью в ней, и не вижу ни Лоренса, ни ворот, ни собственных рук.
Шаг, другой — и твёрдая почва уходит из-под ног, я проваливаюсь. Крылья срабатывают моментально, вынося меня из облаков.
Да! Белый туман — это облака, а далеко-далеко внизу — Земля. Неведомая сила ласково, но настойчиво тянет меня вниз и куда-то в сторону. Лоренс летит рядом, значит, всё идёт как надо, можно ни о чём не беспокоиться и любоваться видом. А любоваться есть чем.
На Земле сейчас зима, и снег украсил её поверхность, только жёлтые огни утренних городов выделяются на белом неровном полотне. Один из городов стремительно приближается, и я понимаю, что это наш участок. Неизвестный мне город раскидывается широкими рукавами по обеим сторонам реки, темнеет квадратами домов, сверкает линиями дорог. Всё ближе и ближе, пока Лоренс не останавливается над комплексом невзрачных зданий.
— Прошлая смена уже смылась, — ворчит он. — Вообще, по уставу они должны дождаться нас. Тем более, что мы задержались-то всего на десять минут. Что за фигня? Шефу нажалуюсь... — бурчит он и поворачивается ко мне, отрывисто говорит: — Так. Даю инструктаж. Слушать внимательно. Два раза не повторяю.
Затем откашливается и начинает:
— Короче, вот это — наша территория. Не только этот город, но и вся область. Примерно два с половиной миллиона человек. Но живые нас не интересуют. В нашем ведении только умершие. За сутки тут дохнет примерно сотня человек, и нельзя упустить ни одну душу. Потому что если упустишь, то эти заразы становятся одичалыми, а одичалые — это крындец. Поэтому первое, что мы делаем, когда прибываем на дежурство, это устанавливаем маяк.
Лоренс достаёт из своей сумки небольшой тёмный шар на круглой подставке.
— Сюда вбиваем координаты и площадь нашего участка.
Лоренс тыкает по тёмным, едва различимым кнопкам на подставке, а я старательно запоминаю высвечивающиеся в шаре цифры.
— Ну а теперь устанавливаем... — оглядывается Лоренс. — Да хоть здесь.
Он с силой надавливает на шар, и тот загорается бледным голубоватым светом.
— Маяк приманивает души умерших и удерживает их в своём поле. Умершие естественной смертью, ну там от старости, от болезни, обычно не доставляют проблем и сами прилетают к маяку. Вон, кстати, одна душа уже летит.
Я поворачиваюсь туда, куда указывает Лоренс, и действительно вижу душу. Маленькая, аккуратненькая старушка смиренно летит к нам. Она не прозрачная, не бесцветная, старушка, как старушка. Ничем не отличается от живой. Но всё же чем-то неуловимым она выделяется из окружения. Я не могу понять — чем, и щурюсь, вглядываюсь в неё.
— Для того, чтобы лучше всё видеть, нужно надеть очки, — говорит Лоренс.
И когда я их надеваю, то понимаю, чем выделяется душа старушки, да и мы с Лоренсом тоже.
Обычным зрением духа это почти не видно, но очки, видимо, делают всё резче, чётче, и сейчас я явственно вижу, как лёгкое радужное свечение проходит сквозь всё вокруг: сквозь стены зданий, сквозь машины, деревья, людей. В людях это странное свечение особым образом концентрируется. И в кошках тоже. По крайней мере, в той, что сидит на балконе одного из ближайших домов. Но нас и душу старушки свечение не касается, оно огибает нас, не замечает.
Потому что мы не живые, потому что мы мёртвые. Мы не принадлежим этому миру, этому радужному колесу жизни.
Старушка, наконец, долетает до маяка и останавливается, смирно смотрит на нас.
— Здравствуйте, бабушка, — на удивление вежливо и даже ласково говорит Лоренс. — Не бойтесь нас. Мы духи, посланные проводить вас за грань этого мира. Но нужно немного подождать других. Они скоро будут.
И будто в подтверждении его слов через крышу здания под нами просачивается душа пожилого мужчины в халате и летит к нам.
Если верить Лоренсу, то к завтрашнему утру тут будет сотня душ. Знатная толпа, не заскучают.
Лоренс встречает мужчину, говорит ему пару успокаивающих слов, тот растеряно кивает и присоединяется к старушке, они начинают тихо переговариваться, а Лоренс оборачивается ко мне.
— В общем, с такими проблем никогда не бывает. Основная проблема с теми, кто умер внезапной, насильственной смертью. Они не готовы к смерти, пугаются, истерят, а некоторые так и вовсе начинают убегать. Давать убегать им нельзя ни в коем случае. Если не получается уговорить и успокоить словом, то применяй вот это.
Лоренс достаёт из сумки тонкую серебристую сеть.
— Она парализует душу. Если же, не дай боже, столкнёшься с блуждающим одичалым, тут же вызывай оперативников, — Лоренс указывает на единственное, что осталось от плаща: на кругляш верхней застёжки. — А только потом используй это.
Лоренс показывает хлыст.
— А это для чего? — спрашиваю я, доставая из своей сумки ножницы.
— Для спорных случаев, когда человеческая жизнь на грани разрыва, он хочет умереть, мучается, но что-то его держит. Вот тогда мы можем взять ответственность на себя и разрезать человеческую нить жизни. Но такие случаи бывают крайне редко. Всё. Хорош болтать. Смотри в оба. Двигай на север, я на юг.
И только я отлетаю от маяка, как в нескольких кварталах отсюда замечаю внизу какое-то странное колебание радужного свечения. В него будто бы внезапно вторглись, сбили с ритма естественного течения, надорвали.
— А! — кричит Лоренс, нагоняя меня. — Вот и первая пташка. Мёртвый разрыв. Внезапная смерть. Погнали. Нужно успеть перехватить душу, пока она не наломала дров.