///
Хорошее утро начинается с большой чашки излишнего самоанализа с каплей сожаления сверху. Желательно выпить в компании человека, с которым Вы вообще не предполагаетесь рядом, осознавая легкую абсурдность положения.
У Дерека же все не как у людей, он дом будит звуками агонии балки над дверью — почему бы не подтянуться раз семьсот в шесть часов, солнце встало, а нам зачем спать. Лидия с каким-то мелочным недовосхищением-почтизавистью наблюдает за ним, думает — какого хрена меня укус заставил скорбеть и выть, могла же одичать и так же по лесам бегать, чувствовать силу в каждой клетке, а не нарастающий крик в грудной.
Но Хейлу такое скажешь, молча выгонит до следующего вечера. Или до полнолуния. Смотря когда его снова одиночество наотмашь по лицу ударит; дольше недели пока не продержался ни разу.
Сколько силы воли есть, а банши из постели духу выгнать не хватает.
Каждый выдох, слог, взгляд — удар, повеление, действие. Лидии кажется — есть в ее жизни какая-то токсичная закономерность, где она вцепляется до боли в сильных (не)людей, чтобы от них, как светом, этой силой напитаться. Как было с Эллисон.
Только все знают, что потом стало с Эллисон.
Мартин честно старается, ведет себя уверенно, дерзко шутит, ехидно улыбается, целует первая; даже почти сама в это верить начинает. Только волка не обманешь, чует страх, чует отчаяние, и почему-то теряется, когда у него помощи просят. Разве он умеет, разве может?
— Хейл, а ты в любовь с первого взгляда веришь?
Спроси Дерека, как так вышло-то все, не ответит. Просто она появилась однажды на его пороге, слезы сдерживающая, полная какой-то непонятной ему, искалеченной нежности, и осталась. Сама себя впустила, а он теперь потерять боится.
— Только с последнего.
Лидия хмыкает, голову к плечу наклоняет, только прищура лисьего не хватает для полноты картины.
— Грустно быть тобой.
Лисы с волками не уживаются.
— Не то слово, Мартин. Не то слово.
Хейл себя под такой хитрой пристальностью чувствует животным, чья доблестная смерть станет лишь одной из многих на экспериментальном столе. Ему тревожно от этого ощущения — не должен оборотень себя с лабораторной крысой соотносить.
Правда, которую он от себя тщательно скрывает, — что с Кейт и Дженнифер было точно так же. Только если один — случайность, два — совпадение, то три — уже закономерность. Четвертая такая точка на линии его жизни — и фигура сложится в крест.
— Эй, волчара, — Лидия скидывает с себя одеяло и почти по-кошачьи тянется — ни стыда, ни совести, ни нижнего белья. — Как ты думаешь, кем я хочу быть лет так через двадцать-двадцать пять?
— Космонавтом, шлюхой подзаборной, президентом, откуда мне знать?
— Я обрисую тебе картинку. Тебе под пятьдесят, у тебя карьера, не знаю, флориста. Семья со спиногрызами, старшим из которых ты уже за колледж платишь. Собака по имени Скотти, Кора, приезжающая на выходных. В пятницу вечером ты ходишь в бар, и там у тебя есть дружок, если ты научишься к тому времени друзей заводить. У тебя хорошая жизнь, и ты не хотел бы иного, но когда ты напиваешься, рассказываешь этому другу историю о девушке, которую ты когда-то знал. Может, не любил даже, но забыть так и не смог. Которая осталась выжженным пятном в твоей биографии, и ничего, кроме того, что она позволила, ты о ней не знаешь. Я хочу быть этой девушкой. Не только для тебя, но для всех, кто пережил отношения со мной — сам знаешь, таких немного. — Лидия довольно потянулась, расправляя узкие белые плечи. — Хотя вариант с президентом мне нравится, я рассмотрю.
У Дерека на лице, как всегда, минус эмоция, и только напряжение в скулах выдает глубокое недовольство нынешним положением в жизни; кто тебе вообще сказал, что я доживу до пятидесяти. Тут бы до магазина тебе за сигаретами дойти и не встретить кровожадного призрака из прошлого...
— Ты все-таки не такая умная, как о тебе говорят, — неожиданно для себя скалится Дерек в какой-то малообъяснимой тупой злости. — Я не буду о тебе вспоминать. Не стоишь того. Я не твоя ручная собачка, и я не Стайлз, и все это закончится, как только я решу.
Она самодовольно ухмыляется на начале его тирады, мол, смогла вывести его на эмоцию, а кто таким похвастаться может? Не каждый; но на упоминании Стайлза она вдруг белеет почти до алебастрового оттенка, и зрачки то сужаться, то расширяться начинают, как будто ей в лицо мигают фонариком. Лидия резко садится на кровати, вся из себя голая и ранимая/раненая, трепещущая от ярости и от того, как были задеты ее защитные механизмы — это имя в таком контексте звучит как самое настоящее преступление против личности.
— Дерек, — произносит она мертвым голосом, впервые в жизни называя его не по фамилии. — Встань на колени, я тебе в лицо плюну.
Все это утро было «до», и сейчас наступает «после»; Лидия мечется по комнате, собирая свои вещи, одеваясь, не собрав волосы и забыв про туфли. Дерек ее почему-то не останавливает.
Хлопает дверь.
***
Ему не хочется этого признавать, но без банши в лофте становится как-то холодно, гулко и пусто; тишина, которую вырезали и вставили на место ее обычных язвительных реплик, ощущается как нечто чужеродное, что организм все пытается отторгнуть, но никак не справляется.
Лидия всегда легко вычеркивала ненужных людей из жизни. Незаменимый, по сути, навык.
Даже когда они сталкиваются дома у Скотта, страстно объясняющего что-то про очередную опасность, которую они могут победить, только если встанут дети, встанут в круг, за ручки возьмутся и поразят монстра своим ужасно негармоничным пением, Мартин ни одного взгляда Хейлу не возвращает — а он ей в этот раз послал немало.
— Что случилось? — с умеренным интересом спрашивает Малия. Ей-то что, ей только плюсы — и брат вернулся в знакомое мрачное агрегатное состояние, и подруга больше не шляется по квартире в чем повезет, да и сама квартира всегда свободна для быстрорастворимых подростковых постельных увеселений.
Которые кончатся сразу, как только он скажет правду.
— Я сболтнул кое-что, неважно, — если Лидия сама не хочет никому говорить о своем истеричном отношении к Стайлзу, то уж точно не Дереку об этом стайлзовой девушке растрепывать.
Лидия бы согласилась, что так правильнее.
— Разве ваше общение в принципе не состояло из взаимных оскорблений?
Через несколько дней он все-таки решает поговорить — не потому, что одиноко, а потому что; радостный лай Прады слышно раньше, чем открывается дверь. Собаки его любят до одури. В отличие от их хозяек.
Миссис Мартин явно никакого отношения к драме иметь не хочет, но куда от нее денешься, если оба участника сейчас в ее доме?
— Я бы не советовала, — честно предупреждает, но особых преград не устраивает.
Он не успевает подняться, оправдаться, что-то сказать; девушка с несвойственной ей скоростью слетает вниз по лестнице и останавливается на ступеньках так, чтобы быть слегка выше Хейла. Смотрит в глаза и не мигает.
— Лидия.
Скалится и хватает Дерека за запястье.
— Знаешь, банши умеют читать будущее. Дай руку, — она хмурится и водит маникюром по его ладони. — Хм. Здесь написано, что ты мудак. Проваливай.
Потому что кто ты такой, чтобы спорить с предначертанным.
Они не видятся неделю; Дерек за это время зарабатывает черный пояс по подавлению эмоций, и даже сам начинает себе верить. Стайлзу, конечно, иногда втащить хочется, но и всегда хотелось, не новость.
— Хмуроволк-хмуроволк, чего ты такой трагичный ходишь?
Мелодраматичный, скорее.
— У тебя позвоночник целый только потому, что Малия не хочет парня ниже себя. Ты же это осознаешь?
— ...со всей ясностью.
Так что когда посреди ночи сигнализация в истерике сообщает о непрошеном госте, Мартин — последняя, о ком он думает.
А это именно она.
Ее бьет легкая дрожь от холода, платье, которое ему никогда не нравилось, мокрой тряпкой свисает с ее плеч, и дождевая вода капает с потемневших волос; у нее почти не бьется сердце, как будто она в глубокой коме и тело совсем не заботится о собственной работоспособности — зачем пульс, если можно без него.
— Лидия?
Она поднимает голову; в глазах у нее — мутное бутылочное стекло вместо привычной живой зелени, губы сжаты в нить, и все это, до последней черты, до самой мелкой детали — Лидия, но — все же не она.
Дерек падает на колени, потому что оборотни уязвимы перед криком банши.
Особенно, если кричат по ним.
Мартин медленно опускается рядом. Дышит судорожно, как будто воздух раздирает ей горло, упирается ладонями в пол, боится поднять взгляд и осознать, кому только что вбила последнюю веху на жизненном пути — ну или крест в могильную землю.
Тонко всхлипывает, смаргивая — дождевые капли, конечно же.
Хлопает дверь — из соседней комнаты выбегает Малия.
***
Почему-то необходимость выбирать себе крематорий наперед всю жизнь делает проще.
Это даже иронично, учитывая, что несколько раз до этого он уже умирал. Никогда удачливым не был, а вот конкретно в смерти всегда везло. В собственной, ясное дело — все-то остальные вокруг него мрут с завидной частотой.
Скотт пытается его как-то приободрить, бормочет что-то про то, что банши «опасность» предсказывают — где ж их штампуют, таких идиотов. Хейл странное спокойствие чувствует, ни грамма паники, и кто его поймет, как это работает, потому что стая — в ужасе, особенно отдельные личности.
Ну, явно не Питер.
— Я хочу помочь! — и без режима ведьмы-гробовщицы у Лидии довольно звонкий голос; да, он подслушивает, надо же мелких грехов набраться перед сходом в ад, чтобы не стыдно было.
— Ты и помогаешь. Пэрришу нужно понять, что он такое...
— А Дереку нужно выжить! — она срывается практически на визг. — Времени не остается, а я трачу его на кого-то... неважного!
— Ты этого не знаешь. Может быть, он...
— Мне. Плевать!
От бессильной ярости в ее интонациях мурашки бегут по коже. Если бы она могла, если бы она знала, как помочь — не пискнула бы. Она прячется от Дерека, то ли надеясь, что так получится страшное будущее оттянуть, то ли оттого, что голоса в голове слишком уж оживают в его присутствии, то ли просто Венера в каком-нибудь сто сорок втором доме устроила генеральную уборку и все звезды, покровительствующие Бикон-Хиллз, выбросила нахрен во вселенскую мусорку и она это чувствует. Он тоже встречи не ищет — не может придумать, что сказать, чтобы не звучало, как завещание.
А за секунду до того, как наступает тьма, жалеет, что все-таки не попрощался.
Человек умирает, чтобы ожил волк; в последний раз, когда он чувствовал себя настолько близко к своей животной сущности, он убивал родного дядю ради сомнительной силы — с кем не бывает.
С ним почему-то постоянно.
Господи, как же хорошо жить. Обязательно надо Коре сказать, что она теперь единственная из семьи не умеет полностью обращаться. Пусть локти в своих таинственных далеких городах кусает.
Лидия выбегает из участка, бросив неведому зверушку разбираться в себе самому, как только слышит машины на улице; на лице у нее смесь из страха и надежды, и глаза ее загораются, как только она видит Дерека — живого, здорового, в почему-то драной одежде, какая разница? Наверняка же знает, что он умирал, по ней понятно — взгляд неверующего, увидевшего самое настоящее чудо. Дерек не удивится, если она его в телефоне переименует в Лазаря.
— Живой, — выдыхает Лидия, а потом усмехается: — Что ты за человек, Хейл, даже умираешь и то с возвратом...
Ну что с него взять, идиота.
Ближе к ночи он стучится в дом Мартин снова — на этот раз Натали ничего не говорит, а Прада смотрит с недоверием, принюхивается, как к незнакомцу; банши у себя в комнате уже готовится ко сну. Она не ждала гостей, да и он предупреждать не собирался, так что ей сразу ясно — что-то не так.
— Попрощаться пришел, — решает не тянуть он; улыбается виновато — мол, да, надо было бы сразу уехать, но не мог к тебе не заглянуть, каюсь. — Уезжаю из Бикон-Хиллз... наконец-то.
Официальный предлог — что охотиться на сумасшедшую бывшую, но даже когда/если он сможет ее найти, смысла возвращаться на родные холмы у него нет.
Лидия смотрит растерянно, покусывает нижнюю губу и теребит тонкий браслет на левом запястье; хочется сказать что-нибудь глупое, вроде «удачи» или «останься, сама подохнет», но.
Но.
— Я почувствовала твою смерть, — вдруг говорит она. — Так было только с Эллисон.
Только Эллисон не вернулась.
Он хмыкает, не зная, что на такое отвечать, прекрасно при этом зная, что это значит. Значило бы, останься он здесь.
— Решил оставить тебе на память, — он неловко протягивает ей висевшую на его руке кожаную куртку — практически легендарную, с которой не расставался с момента их знакомства уж точно. — Понятия не имею, как она пережила обращение, но... смогла. Сама понимаешь, вещь на ве...
Мартин не дает ему договорить — практически влетает в него с размаху, выбивая из легких воздух, и сжимает в объятиях, насколько хватает силы; не плачет, потому что не о чем.
— В Бикон-Хиллз будет слишком светло без твоей хмурой морды, Хейл.
Он усмехается и целует ее в рыжую макушку; она отстраняется.
— Кажется, я поняла, что ты говорил о любви с последнего взгляда.
— Да, это оно. Прощай. Вспомню о тебе лет через двадцать пять.
Странно, как им, оказывается, не суждено быть вместе. Им вообще ничего не суждено, кроме вороха неудачных попыток и оставшегося друг от друга привкуса крови и несбывшегося счастливого (?) будущего. А, и кожанка эта дурацкая.
Которая ей, вообще-то, дико велика. Но это не значит, что она носить ее не будет.
Лидия стоит у окна, смотрит, как Дерек спускается во двор.
Хлопает дверь машины.