Чемоданы
Толчок. Майк повернулся, зевнул и протер сонные глаза, чтобы рассмотреть силуэт в темноте. Плотные шторы позволяли заглянуть в спальню лишь тонкой полоске лунного света. Эд включил ночник, щелчок – и по стенам под плавную музыку закружились зеленые человечки.
– Вставай, дружок, – шепнул Эд, обдав лицо Майкла разгоряченным дыханием. – Ну же, просыпайся. – Он вырвал из его рук медведя, без которого тот не засыпал, и метнулся к шкафу.
Майкл сел в кровати, свесив ноги, еще раз зевнул, убрал волосы с вспотевшего лба. Сонные глаза наблюдали за торопливыми и отточенными движения Эда, который вытащил из черноты шкафа чемоданы, – судя по пузатому виду, доверху полные, – один из них он открыл и запихнул туда плюшевого мишку.
– Мама звонила, – поспешно добавил он, садясь на чемодан, чтобы закрыть.
Мама редко звонила, когда родители уходили куда-либо вместе. В этот раз они посещали важное мероприятие, которое заставляло волноваться даже папу, – перед выходом он то и дело поправлял галстук и кричал, чтобы ему принесли новый стакан, обернутый в салфетку, хотя парочка других уже поселилась на столике по его правую руку. Однажды Майкл понюхал эту карамельную жидкость и даже опустил в нее палец, но, облизав, поморщился.
– Она сказала убрать игрушки к их приезду.
В замешательстве и беспокойстве Майкл быстро обвел спальню взглядом – игрушки были убраны. Впрочем, он никогда не разбрасывал их ни по комнате, ни по дому, иначе не смог бы играть еще неделю, как и сидеть.
– Ты не понял. – Брат присел на корточки, сжав плечи Майкла. – Это значит, что мы уезжаем. – Безумные, пылающие глаза горели даже во мраке спальни, прежде Майкл никогда не видел брата таким восторженным, счастливым и полным надежд.
– Куда?
– Отсюда. От него.
– От папы?
Эд кивнул.
Инопланетяне неслись по стенам все быстрее, превращаясь в яркие зеленые вспышки. И что все это значит? Да какая разница! Главное, что они будут вместе и только втроем: он, Эд и мама. В прошлом он хотел, чтобы они были счастливы вчетвером, чтобы папа стал добрее, но его неопытный мозг все же понял, что этому не бывать – в сказках злодеи никогда не исправляются, даже с помощью магии, а у папы не было магии, только деньги – у него и подавно не получится. Некоторые люди подобны порядку дней недели – не могут, не хотят и не будут меняться, как ни переставляй. Иногда это хорошо, но с папой это было нехорошо. Откинув покрывало, Майкл снял пижаму и натянул вещи, которые для него подготовил Эд: джемпер с прищурившимся Йодой и джинсы.
Майкл попытался запихнуть в чемодан поменьше робота.
– Вещей и так будет слишком много, – сказал Эд.
Майкл положил робота на подушку и накрыл одеялом.
– Чтобы ему не было холодно, – с грустью ответил он на немой вопрос брата.
Эда поражала способность Майкла заботиться обо всех вокруг, даже несмотря на то, что о нем, кроме самого Эда, было некому позаботиться.
Чемоданы – их было два – Эд столкнул вниз, и они с грохотом приземлились у подножья лестницы. Прислуга не сбежалась на шум, как постоянно бывало, когда они дурачились, – сегодня они в доме одни. Майкла трясло, и только тепло руки Эда удерживало его от истерики, пока они сидели на нижней ступеньке лестницы.
– Она придет... придет, вот увидишь.
Живые звуки дома вспарывали тревожную тишину: тиканье часов, скрип мебели, раздающийся сам по себе, мерное капанье воды из крана. Вдруг дверь отворилась, Кэтрин, принеся с собой прохладу улицы, быстро забежала в дом и спрятала чемоданы под лестницу.
– Наверх, поднимайтесь наверх, – беспокойно шепнула она.
Эд вцепился в брата, когда на нетвердых ногах во мрак вплыл силуэт отца: в темноте не видно ни выражения лица, ни одежды, но его шаг, покачивающаяся манера – он был мертвецки пьян. Эд сжал руку Майкла так, что тот едва не заплакал от боли.
– Почему они не спят? – спросил Джейсон, гнусавым, заплетающимся голосом. – А ну марш в комнаты!
– Они ждали нас, милый, – сказала Кэтрин и стянула с него пиджак в раболепной манере прислуги. – Они очень скучали, – продолжила она медовым голосом, и, перекинув руку Джейсона через свое плечо, повела его наверх.
Эд ослабил хватку, и Майкл непонимающим наивным взглядом уставился на брата, но тот лишь молча сжимал челюсти и кулаки, устремив глаза в никуда.
Вернувшись, Кэтрин поцеловала светлую голову Эда, а потом и темную макушку Майкла – и тот, любящий маму без меры, с удовольствием окунулся в ту заботу и ласку, которых так жаждал, в сандаловый аромат ее волос и кожи, в ее тепло и силу, прижался к ней, дрожа всем телом. Кэтрин была очень хрупкой, но даже на ее фоне Майкл казался игрушечным, однако она хваталась за него, как за спасательный круг, как когда-то хваталась за Эда, потому что больше было не за кого.
– Нужно поднять чемоданы наверх. Сегодня, пока он спит, – сказала наконец Кэтрин. – Поможешь?
Брови Эда сошлись к переносице.
– Ты обещала, – произнес он холодным, не по-детски суровым тоном.
– Он тоже. Он исправится. Он пообещал.
– Он всегда обещает.
Она облизнула губы – у нее всегда пересыхали губы, когда приходилось отчаянно лгать.
– Вдвоем было тяжело, вчетвером будет невыносимо.
– Вчетвером?
Кэтрин взяла его ладонь и заставила коснуться пока еще плоского живота. И все планы Эда: накричать, взбунтоваться, с топотом унестись наверх, с жаром хлопнуть дверью, сбежать из дома (почему ты не сказала? почему не сказала? ты обещала!) посыпались как карточный домик. Внутри него выросла железная рука, такая же тяжелая и сильная, как у отчима, и сжала все органы. Он дрожал и задыхался от поступающих слез.
Кэтрин унесла Майкла в спальню. Как котенок, испуганный и растерянный, он жался к ее груди, едва ли не урчал в таких непривычных объятиях, а Эд лужей растекся по ступенькам и обессилено заплакал – поникшая фигура во мраке, внутри бурлит огонь безвольного негодования. Ни надежды. Ни смысла. Предвкушение, ожидание, что все закончится, что он перестанет бояться низких голосов, вдруг раздающихся поблизости, что мать начнет обращать на него внимание просто так, а не только обрабатывая раны, которыми отчим покрывал его тело. Надежда превращала каждое наказание в вызов, в болезненное воспоминание, которое он научился мысленно запирать в ящик и запихивать подальше. Но ящик все же был открыт – ящик Пандоры, и все выбралось наружу.
Надежда ускользнула, оставив от души Эда лишь кровавое пятно на ступенях.