Алименты 2
Кухня, мать её. Ничего особенного. Столешница из темного камня, блики на полированном чайнике, полумрак за окном. Обыденщина. Только не у них.
Сериз, миниатюрная, с волосами цвета тумана и глазами, которые видели больше, чем должны были, прислонилась к холодильнику. Ее спина, под тонкой домашней футболкой, ощущала жесткость корсета. Он был не просто тугим – он был частью ее, как вторая кожа, как проклятие и благословение одновременно. Пояс со втулками... ну, о нем она предпочитала не думать, но его присутствие было таким же ощутимым, как и привкус утреннего кофе во рту.
Рейм стоял напротив, опираясь на свою черную трость. Высокий, мрачноватый, с темными волосами, взъерошенными, словно он только что пережил неслабую бурю. Правый висок выделялся агрессивным салатово-красным пятном, как метка художника-маньяка. От него веяло холодом, но глаза, цепкие, наблюдательные, выдавали в нем тот самый внутренний огонь, о котором знала только она.
Они пили кофе. И тихо, обыденно, вели свой разговор о дьяволе.
— Ты тут со мной, — голос Сериз звучал спокойно, почти ласково, но с едва уловимым издевательским подтекстом, — а там может быть дети орут и маму за юбку дергают, жрать хотят. А ты тут с другой женщиной.
Рейм отпил из своей огромной черной кружки. Взгляд его скользнул по ее лицу, зацепился за кончики голубых волос. Усмешка, едва заметная, изогнула уголок губ.
— Мол, нет таких, — протянул он. — А если есть, тем лучше. Меньше проблем.
Сериз фыркнула, несильно ударив себя по бедру ладонью – жест получился комичным, учитывая корсет.
— Ну это ж ты меня заковал в это, — промурлыкала она, кивая на пояс и корсет.
Рейм поставил кружку на столешницу. Звук фарфора о камень прозвучал как выстрел в тишине.
— Если причинил бы ребенка, — его голос был ровным, безэмоциональным, но каждое слово проникало под кожу, — она была бы в курсе. Ведь это было бы с ней.
Сериз отвела взгляд, задержавшись на рисунке в кофейной гуще. На мгновение ее лицо стало серьезным, а в памяти всплыл другой Рейм. Не этот отстраненный циник с черной тростью, а сломленный, отчаявшийся мужчина. Она помнила те ночи. Первые попытки. Его надежду, которая всякий раз разбивалась о безжалостный приступ боли. Как он извивался на кровати, скрежеща зубами, пока жгучая, адская боль пронзала поясницу, не давая двинуться. Не давая быть *мужчиной*.
Она видела его глаза в те моменты – глаза загнанного зверя, который вот-вот разорвет себя на части от бессилия и гнева. И как он, потом, опустив голову, предлагал ей уйти. "Найди нормального. Я не могу дать тебе этого."
Но она не хотела уходить. Она тогда гладила его голову, стирая холодный пот со лба, нашептывала слова, которые возвышали, успокаивали. Знала, что он импульсивный. Мог сбежать. Мог исчезнуть, стерев себя из её жизни, чтобы не быть обузой. Но она держала его, не только руками, но и словами, верой в их собственный, пусть и вывернутый наизнанку, способ быть вместе.
— Это смешно, — тихо сказала она, снова принимая привычное выражение невозмутимой иронии, прогоняя призраков прошлого. — Пока никто не придет за алиментами.
Легкий хмык вырвался из груди Рейма. Он чуть наклонил голову, словно прислушиваясь к дальнейшим откровениям.
— Обычно, — неторопливо произнес он, поворачиваясь к окну, откуда наступала серая дымка нового дня, — я уходил красиво с отношений. Без хвостов.
---