Чужие🥀

- Прекрати.

Рыжий смотрит на меня как на тяжелобольную. Что такое? Я не плачу, не бьюсь в истерике, хотя и могла бы, потому что посреди этого чужого города где-то захлебывается кровью Стас. Я молчу, что еще от меня требуется?

- Ты ешь уже третий чизбургер.

- А тебе жалко? Я жрать хочу.

- Ты на взводе, а желудок крайним оказался. Хватит обжираться. Я думаю, Стас выживет. Хотя, конечно...

- Не надо мне ездить по ушам. Рыжий, столько-то даже я понимаю. Шансов немного.

- Но они есть, так что прекрати издевательство над своим желудком, ты не голодна.

Я откладываю недоеденный чизбургер. Больше всего мне хочется... даже не знаю... Может, выйти на улицу и бежать, бежать темнеющим городом куда-то в ночь, до полного изнеможения, и ни о чем не думать - ни о Стасе, ни о том ужасе, среди которого я почему-то оказалась. Почему?!

- Что теперь?

- Думаю, нам стоит поговорить с Остаповым. - Рыжий убирает со стола. - Но это завтра, слышишь? А сегодня ты будешь спать, сейчас же.

- Дай мне конверт. Интересно, что в квартире искал Стас?

- Не знаю. Вот, бери. Лиза, ты снова завела в сумке токсическую свалку?!

Да, я люблю большие сумки, но есть маленькая проблема: со временем в них действительно образуется свалка. Тогда я вытряхиваю все на пол и начинаю разбирать. После генеральной уборки сумка заметно худеет, становится непривычно легкой, и я какое-то время свободно нахожу в ней ключи и помаду, но проходит время и все повторяется. Что из того, что Рыжий меня уже сгрыз за это? Он считает, что мусорник в сумке - признак неорганизованности. Ну и пусть. Мы живем в свободной стране, и каждый имеет право носить в своей котомке фантики от грильяжа и корки от апельсинов.

- И это тоже?

Черт, я совсем забыла о револьвере, который дал мне Стас. Он спокойненько лежал себе под слоем фантиков, а Рыжий раскопал его и теперь радуется, как бабуин в брачный сезон.

- Перестань рыться в моей сумке. Я завтра наведу там порядок

- Я обязательно напомню тебе об этом.

- Ты ужасный зануда, знаешь?

- А ты...

- Лучше молчи.

Я открываю круглую коробочку и высыпаю на стол содержимое. Тяжелое венчальное кольцо - явно старинное, но самое простое. И несколько колечек - тонких, с камнями - только на мизинец мне годятся, хоть для мизинца великоваты, две пары сережек, несколько подвесок и цепочек Фамильные драгоценности - у меня?! Надо же...

Я достаю снимки из конверта. Вот фотография маленькой девочки - старик прав, она была очень милой. Черные, туго заплетенные косички, платье в горошек - фотография черно-белая, на ней Любе Климковской шесть лет. А вот несколько других - здесь она школьница, а тут - почти взрослая девушка. Она правда очень хорошенькая. А тут ей восемнадцать, и я вздрагиваю от неожиданности. В ушах у нее те самые серьги, что сейчас на мне, на шее - цепочка с подвеской, которая лежит в сумке с остальными моими украшениями.

- Ты просто ее копия, только другого цвета и глаза не похожи. - Рыжий заглядывает мне через плечо. - А еще она была маленькая и субтильная, как птичка, а ты - высокая и крепкая. И немного склонна к полноте.

- Негодяй!

- Ты несравненная, а в моих глазах - полное совершенство. Но факт остается фактом. Где я видел похожее лицо? И совсем недавно!

- Глупости! Где ты мог ее видеть? Она умерла много лет назад. Смотри, а это что?

- Метрика. Похоже, у тебя два свидетельства о рождении.

Действительно. Потому что в той, что всегда была у меня, в графе «родители» стоит прочерк, а в этой они указаны: Климковская Любовь Васильевна и Вернер Клаус-Отто. Отчество звучит дико - Клаусовна, но с фамилией Вернер - вполне сочетается. Вернер Элиза Клаусовна. А в моей обычной я Климковская Элиза Игоревна. Блин! Значит, первую выдали в Ивске? Сразу после рождения? Это и есть тот документ, который подтверждает отцовство Клауса? Но кто и как ее сделал?! Представить не могу. Возможно, именно это искал Стас? Но зачем?

- Смотри, вот еще фотографии.

На них сам Климковский вместе с Любой и какой-то темноволосой высокой женщиной, очень на него похожей.

- Наверное, это его мать. - Рыжий заинтересованно рассматривает фото. - Он на мать был похож. И снимок любительский, видишь, в деревне снимали - Любе здесь лет семь-восемь.

Лицо у женщины приветливое, но глаза грустные, она крепко обнимает сына и внучку, словно хочет защитить. Я даже представить не могу, что она думала обо всей этой ненормальной ситуации - и любила их обоих, и беспокоилась, и сердцем чуяла беду - и знала, что ничем не может помочь.

А это вот...

Это совсем другое лицо - бледное, бесцветное, но не от косметики, а от природы. Черты правильные, но невыразительные. Думаю, в молодости она тоже не была красавицей. Иной раз случается такая внешность - все вроде бы на месте и неплохо сделано, а остается впечатление серости, и второй раз на этом лице взгляд не остановишь. Правда, бесцветные, лишенные индивидуальности вывески при помощи макияжа можно превратить во что угодно, но этой старухе подобная процедура уже вряд ли нужна.

- Это, по ходу, наш злой гений - Ольга Климковская. Видимо, старик положил ее фото сюда, чтоб мы знали врага в лицо, даже если это уже давно мертвый враг. - Рыжий бросает фотографию на стол. - Я все время думаю, как он это сделал - выследил ее, понял, куда она направляется, догнал и на людном вокзале сумел увести ее куда-то, да так, что никто не заметил. А ведь она, я уверен, была действительно более хитрой и опытной. Но такова оказалась его жажда расквитаться за смерть дочери и защитить тебя, что он это сделал.

- Неважно. Ему надо было раньше что-то предпринимать.

- Лиза, не нам с тобой их судить. Ты пойми, это люди со сломанной психикой - абсолютные социопаты. Это не кино с благородными разведчиками, эти люди делали вещи, которые немыслимы для нас: убивали, пытали, предавали друг друга да бог знает что еще. И они знали только один метод решения проблем: убить врага. Потому Климковский и не стал ждать, когда Корбут пустит в ход материалы, которые нашел на Ольгу. Так совпало у них, наверное.

- Бог с ними вовсе. Рыжий, смотри, вот его завещание - в мою пользу, и давнее, лет пятнадцать ему. Что мне теперь с его квартирой делать?

- Потом об этом подумаем. Вот документы из стола Корбута... странно, зачем он прятал свидетельство о рождении какой-то Ольги Павловой? Кто такая - эта Ольга?

- Неважно. А этот негатив...

- Потом посмотрим, сейчас все равно не разберем - нет аппаратуры. Но вот что... я видел, где-то видел это лицо... - Он берет фотографию Любы Климковской. - Видел!

Рыжего заклинило, я знаю, как это бывает. Ну где ты мог видеть ее лицо, если даже я сегодня увидела его впервые? Но Рыжий упрям, как стадо мулов, и ищет в темной комнате черного кота.

- Вспомнил!

Да неужто? Какое еще новое открытие запутает эту и без того запутанную ситуацию?

- Вот газетная вырезка, которую ты взяла у покойного Корбута.

Рыжий прав, как всегда. Красивая, хоть и немолодая пара в вечерней одежде, и если отбросить детали - замысловатую прическу, драгоценности и декольте, - то женщина в газете похожа на Любу Климковскую как... как близнец.

- Там что-нибудь написано, под фотографией?

- Написано, но не для нас, - я раздраженно бросаю вырезку на стол. - Это по-немецки. Я тогда еще подумала, что вырезка из немецкой газеты.

- Дед говорил, что похоронил свою дочь. Может, соврал?

- И что? Через столько лет ее стало тревожить мое существование? Притянуто за уши.

- Согласен. Но я прочитал. Понять-то можно. Это Клаус-Отто Вернер и его жена Анна Вернер. Ну, смотри сама, латиница везде одинаковая.

Действительно, если бы я не была так зла, то и сама бы прочла. Что ж, теперь я знаю, от кого унаследовала гренадерский рост и склонность к полноте. Клаус, наверное, тоже боролся с лишним весом. Но животик у него, видимо, был. Его волосы цвета спелой пшеницы красиво уложены, и глаза такие же, как у меня. Ничего не шевельнулось в моей душе от мысли, что я смотрю на своего биологического отца, которого совсем недавно убили. Что мне до него? Убили - значит убили, у нас часто убивают, а государство в лице полиции ловит преступников и сажает их на шеи налогоплательщиков. Вот такая гуманность шиворот-навыворот. А я другой раз думаю: зачем в лабораториях проводят опыты над кроликами и котами? Эти милые пушистики - само очарование. Пускай бы проводили опыты над убийцами, нечего кормить их до самой смерти, пусть пользу приносят. И утрите сопли, господа гуманисты, для начала изучите статистику тяжких преступлений.

- Лиза, у тебя лицо как у Джека-потрошителя.

- Я думаю об испытаниях новых препаратов.

- Ну да, это все объясняет.

Рыжий меня не поймет, он идеалист и считает, что с каждым мыслящим существом можно договориться. Беда лишь в том, что он не понимает одной простой истины: биологическая принадлежность к виду homo sapiens не гарантирует автоматически способности к мышлению.

- Там еще что-то есть. - Рыжий перекладывает бумаги. - Лиза, не спи.

- Я не сплю. Просто думаю.

Я думаю о том, куда подевалась девочка с этих фотографий. Она жила когда-то, точно жила - потому что вот здесь сижу сейчас я, единственное подтверждение ее бытия. Я долгие годы ненавидела и презирала ее, хотя теперь мне это кажется не столь бесспорным. Но уже поздно. Нам так и не пришлось встретиться, чтобы выяснить отношения.

- Лиза, а это вот... тебе. Письмо.

Да, старик что-то говорил о письме. Небольшой лист бумаги, вырванный из чьего-то блокнота. Шариковой ручкой, неровным нервным почерком написан текст. Лучше бы мне его не читать, но я прочитаю, ведь моя сказка о потерянной принцессе приказала долго жить в любом случае.

«Моя маленькая девочка! Или ты уже большая - но для меня ты всегда маленькая. Я не знаю, какая ты стала, и никогда не узнаю. Я пишу это - и очень спешу, хотя такие вещи не делаются в спешке, но так получилось. Я только хочу сказать, что с первой минуты, как увидела тебя, и до последнего своего вздоха я думаю только о тебе, моя маленькая Элиза. Я так люблю тебя, что от этого в груди больно. И мне остается только надеяться, что чужие люди пожалеют тебя и ты не узнаешь никогда той боли, какую довелось узнать и испытать мне. Не проклинай меня, если можешь, если б на то была моя воля, я никогда бы не оставила тебя на чужих людей, но меня вынудили. И я всякую минуту молю бога, чтобы он послал тебе счастья и сохранил от врагов. Я так хочу, чтобы ты была счастлива, родная. Может,моя молитва убережет тебя, ведь я сама не смогла. Прости, что не сумела защитить тебя. Твоя мать, Любовь Климковская».

Может, это твоя молитва, Любовь Климковская, хранила меня? Я всегда была везучая - настолько, насколько может быть везучим ничей ребенок. Может, это оттого, что она молилась обо мне? Не знаю, а бог молчит.

- Как ты думаешь, она знала, что Ольга ей не мать?

- Похоже, что знала, но только это ничего не изменило. Надо позвонить Остапову, у меня где-то была его визитка.

- Завтра позвоним, а сейчас спать.

Я не могу уснуть. Я совсем не хочу спать, вода в ванной такая теплая, пена вкусно пахнет... Как там наш Стас? Жив ли? Я хочу, чтобы он выжил. Это несправедливо - умереть на полдороге. Я не верю, что он родился для того, чтобы умереть вот так Хватит с нас Кука и Ирки.

- Лиза!

Это Рыжий чего-то хочет от меня, только напрасно, мне лень даже отвечать, а мысли колются, как гвозди. Моя голова полна гвоздей.

Я чувствую, как Рыжий вытаскивает меня из воды, а в теле такая слабость, словно меня накачали транквилизатором. Я сплю и не сплю, странное состояние... эй, нельзя ли поосторожней? Не надо так дергать меня за руки...

- Значит, это и есть гнездышко для греховных удовольствий?

Голос мне знаком, но глаза открывать не хочется.

- Да, мы решили, что в такой квартире нас будет трудно найти. - Рыжий почему-то оправдывается. С чего бы это? Даже если бы вышеназванные утехи имели место, то это никого не касается, у нас свободная страна.

- Ты прав. Лиза, вы уже проснулись.

- И что? - Я даже глаз не открыла.

Иди отсюда, я тебя не звала. К тому же я не солдат, чтобы вскакивать ни с того ни с сего. Утром я люблю немного полежать, и не надо портить мне удовольствие.

- Может, присоединитесь к нам?

- Нет.

- Нет? Но почему?

- Потому что.

- Женщины! - Остапов деланно вздохнул. - И без вас нельзя, и с вами невозможно.

- Да, капитан, мир этот несовершенен.

Я уже проснулась окончательно, черт бы его побрал. Присутствие Остапова меня не удивило. Пока я спала, Рыжий нашел его визитку, позвонил, и эти двое негодяев отлично спелись. Рыжий доверчив, как дитя, а я не верю этому типу точно так же, как не верю Стасу. И пусть там хоть что, я знаю, что они оба ведут свою игру.

Они сидят на кухне и пьют кофе. Собственно, чего еще от них ждать? Мужчина - это диагноз. Над нами свистят пули, вокруг нас так и сыплются трупы, нам лгут все, кому не лень, истина, как и раньше, все еще где-то там, а эти двое - извольте видеть - пьют кофе.

- Завтракать будешь? - Рыжий виновато поглядывает на меня.

- С утра? Спятил, не иначе.

- А когда еще можно завтракать? - вопрошает Остапов.

А тебя, парень, вообще никто не спрашивает, так что не вмешивайся.

- Я купил кока-колу, - говорит Рыжий.

- Налей. Пойду приведу себя в порядок.

Я не терплю, когда на меня откровенно пялятся, а Остапов таращится именно так. У меня куча комплексов, и я знаю, что пора бы от них избавиться, но никак не могу, потому что похудеть до размеров Кейт Мосс мне ни разу не удалось.

- У нее отвратительный характер. - Остапов решил подразнить Рыжего? Зря.

- Собственно, лишь в холодное время года и только с утра.

- Послушай, Вадим, я искренне симпатизирую вам обоим, но твое долготерпение меня поражает. Нельзя позволять женщине лезть на голову. Я согласен, она красивая и умная, но она же совершенно невозможна!

- Ты ничего о ней не знаешь.

- То же говорил мне и ваш друг Стас. Стоило затронуть эту тему, как он вставал на дыбы, а по-моему, она просто избалованная и раздражительная дамочка, а вы оба ведетесь на ее фокусы.

- Потому ты так и таращишься на нее!

- Черт, я не думал, что это заметно. - Остапов, похоже, остыл. - Ладно, признаю: она мне нравится. Но это же естественно!

- Оставим эту тему. Идем в комнату, надо поговорить. И не раздражай Лизу по пустякам, ей в последнее время и так досталось дальше некуда.

- Согласен.

Если мы сегодня не купим какую-нибудь одежду, я взорвусь. Терпеть не могу надевать одно и то же каждый день, хоть и выстиранное. А значит, надо посмотреть, как там у нас с финансами, и прикупить шмоток. Что-то я должна сделать... Ага, вспомнила. Я обещала Рыжему прибраться в сумке, и если я ее не разгребу, он меня будет пилить. Меня, кстати, тоже начинает раздражать тот факт, что я таскаю с собой кучу мусора.

Я сажусь на пол и вытряхиваю содержимое сумки на расстеленные газеты. Ну вот как такое происходит? Может, перейти на ридикюли поменьше? Нет, они меня бесят, туда ничего не помещается. С маленькой сумкой я чувствую себя неуютно, словно сотовый дома забыла. Что ж, приступим? Апельсиновые корки и фантики сразу в сторону, это однозначно мусор. А вот и моя новая помада, которую я купила недавно и считала утерянной. И ключ от шкафа на работе... черт, я уже заказала новый, а старый - вот он где! Рыжий прав, нельзя заводить в сумке такое. А это...

Это - портмоне из хорошей кожи. Черные бока изогнуты так, что ясно: кошелек непустой. Где я его взяла? Это не мое. Я что, начинаю страдать клептоманией? А, вспомнила, вспомнила! Это кошель Деберца, он заплатил мне за аренду моего шкафа и транспортные расходы. Я тогда подумала, что деньги ему уже вряд ли понадобятся. И что я с этого поимею? Так, неплохо. Одежду мы купим, здесь три тысячи долларов и рублями двадцать тысяч. Странно, зачем человек таскал с собой такие бабки? Несколько визиток, в основном массажных салонов. Бедные проститутки... он был весь грязный: грязные мысли, грязные глаза и зубы с кариесом. Он был отвратителен, и единственная его хорошая черта - это то, что он теперь мертвый. Аминь.

Я откладываю портмоне на кучу фантиков - пойдет в мусор, куда его еще девать? А денежки сюда, к нашим. Я их честно заработала, когда тащила по улице труп - только-только вымыв волосы и рискуя простыть! В лучшем случае меня бы остановил патруль. Эти деньги я заработала, и нечего коситься на меня за ограбление трупа! К тому же мне пришлось выбросить практически новый веник, я не рискнула снова возвращаться в квартиру!

А это проклятая золотая ручка, которую я нашла в кармане у Андрея, - с блестящим камешком и вензелями, тяжелая и дорогая, по всему видать. Красивая штука, но я присвоила ее, а этого мне не хотелось. Одно дело - взять кошелек у мертвого Деберца, другое - присвоить вещь живого Андрея. Так что ручку я ему при случае отдам, а пока пускай полежит здесь, я люблю красивые мелочи.

А это негатив из тайника Корбута. Интересно, давешний парень откуда знал о тайнике? И как только старый змей так сплоховал, что позволил себя убить? Может, утратил бдительность, он ожидал нашего прихода, а тут... черт, я помню глаза убийцы, это же ужас, психопат полный. Интересно, что на пленке? Надо сделать фотографию, может, что-то станет ясно. Но у меня нет сомнений, что этот кусок пленки и есть компромат, который был намордником для Ольги Климковской. Может, она там сфотографирована в койке с Гитлером? Ну никак не меньше, раз проверка заняла столько времени.

- А почему вы сразу не выбрасываете фантики в урну?

Я так увлеклась, что не услышала, как он вошел. Остапов одет в свитер и джинсы, а его светлые глаза разглядывают меня совершенно откровенно. Убери-ка ты свой взгляд, мне он не нравится. Рыжий на кухне чашки моет, а ты этим пользуешься?

- Потому что иногда урну найти невозможно, не бросать же их на тротуар? Ну вот.

- Ясно, - он садится около меня на корточки. - Скажите, Лиза, это стараниями вашего несравненного гения труп Деберца оказался недалеко от вашего дома? Зачем вы его туда вытащили?

- Не могу взять в толк, о чем вы говорите.

- Вот как! Что ж, позиция не новая. Его ботинок найден в вашем шкафу.

Черт! Как же я это упустила? Или... Нет, парень, шалишь! Я точно помню, что он был обут, когда я его... Это ты меня на понт, что ли, берешь? Зря.

- Не имею ни малейшего представления. Я давно не была дома. Мы, знаете ли, в отпуске. А что вы делали в моем шкафу?

Он сказал о ботинке в шкафу. И это либо совпадение, либо он точно знал, где был труп до того, как я его перетащила. Да знает он, конечно же. Может, сам же и пришил Деберца, а теперь валит на меня. Но зачем? А теперь сидит тут, словно не при делах, и заманивает меня в ловушку. Нет, парень, забудь про это. Мы, ничьи дети, выросли волками, и чутье у нас волчье. Доверяем только своим, и то через раз, а ты чужак. То, что говорил Стас, - это одно, а ты - другое дело, и слышу я тебя иначе.

- Так что вы делали в моем шкафу, капитан?

- Забудьте об этом. Дурацкая привычка - выводить людей из себя.

- И как, вам удается?

- Чаще всего. А когда человек нервничает, он делает ошибки. Только не вы, да, Лиза? Вы ведь и сами любите подергать людей за ниточки? Мне до вашего искусства далеко, вы за считаные минуты доведете до бешенства даже ангела.

- Мне надоел этот дурацкий разговор.

- Алексей, нам нужно поговорить. - Рыжий наконец решил прервать наш междусобойчик. - Не будем попусту ссориться. Мне кажется, ты нам задолжал, так объясни, что происходит.

- Да. - Остапов садится рядом с нами на пол. - Я согласен, нам пора выяснить отношения. А потому я постараюсь ответить на ваши вопросы, и мы приведем все, что знаем, к единому знаменателю.