глава 6. Танец хаоса
Слова мистера Филлипса еще не успели раствориться в наэлектризованном воздухе площади, как мир взорвался. Это был не физический взрыв, а коллапс порядка, лавина иррационального ужаса, захлестнувшая Эвермор. Фонари, до этого лишь мигавшие, теперь гасли один за другим с сухим треском, погружая площадь в густеющие сумерки, прорезанные лишь сполохами догорающих гирлянд. Музыка оборвалась на визгливой, режущей слух ноте.
Паника хлынула волной. Люди, мгновение назад смеявшиеся и беззаботно болтавшие, теперь с искаженными от страха лицами бросали свои дела, покупки, недоеденную еду и бежали врассыпную, не разбирая дороги, сбивая друг друга с ног. Визги, топот сотен ног, грохот опрокинутых лотков – все смешалось в какофонию первобытного ужаса. Девочка, которая потеряла своих родителей теперь заливалась горькими слезами.
— Успокойся, милая, не надо плакать, все будет хорошо, — я подхватила ее на руки, прижимая к себе. Ее страх передавался мне липкой волной, но я заставила себя говорить ровно, уверенно.
Девочка не сразу, но немного успокоилась, уткнувшись мне в плечо. Сердце колотилось где-то в горле. Я огляделась – толпа редела, люди разбегались по прилегающим улочкам, ища спасения в темноте.
Нужно было укрытие. Я побежала к своему дому, петляя между мечущимися фигурами. Добравшись, быстро влетела внутрь, заперла дверь на все засовы, выключила свет, который еще чудом горел в прихожей, потушила ароматические свечи, что зажгла утром для уюта, и плотно задернула шторы.
- Все будет хорошо, сиди здесь и не думай о плохом. — Оставив девочку на диване с кружкой теплой воды и старой плюшевой игрушкой, я снова заперла дверь, теперь уже снаружи, и со всех ног бросилась к дому мистера Филлипса.
— Мистер Филлипс! — ворвалась я без стука, едва не сбив его с ног. — Начался хаос! Паника! Что нам делать?! — Слова вылетали изо рта сами собой, но, к своему удивлению, я не чувствовала страха. Наоборот. Где-то глубоко внутри, под слоем тревоги за город, разгорался холодный огонь. Я ждала этого момента. Жажда мести, дремавшая годами, пробуждалась, требуя своего.
— Пора действовать, Бель, — голос мистера Филлипса был тверд, как сталь, хотя в его глазах я увидела тень глубокой усталости. Он решительно вышел из дома первым.
Через несколько минут мы снова оказались на центральной площади. Картина стала еще более удручающей. Несколько фонарных столбов были повалены, витрины магазинов разбиты, повсюду валялись брошенные вещи. Оставшиеся люди метались в панике, которая, казалось, нарастала с каждой секундой, как снежный ком. Я чувствовала это почти физически – волны концентрированного страха, отчаяния, злобы. Идеальная пища для Аббадона.
Внезапно краем глаза я уловила движение у разрушенного фонтана. Там, где еще недавно стояла плачущая девочка, теперь возвышалась фигура. Она была неестественно высокой и тощей, словно вытянутая злой волей. Не столько тело, сколько сгусток мрака, искажающий свет вокруг себя, заставляющий тени плясать причудливый, жуткий танец. Контуры фигуры постоянно менялись, пульсировали, будто она была соткана из живого дыма или затвердевшей тьмы. Два провала на месте глаз горели тусклым, багровым огнем, словно угли в догорающем костре. От фигуры исходил ощутимый холод, пробирающий до костей, и аура абсолютного, всепоглощающего отчаяния.
В памяти всплыли строчки из «Ритуала Демона», описывающие Повелителя Хаоса: «Аббадон – это не столько существо, сколько воплощенная аномалия, разрыв в ткани реальности. Он соткан из теней, что длиннее и темнее обычных, из страхов, что обрели форму, из шепота отчаяния, ставшего плотью. Его глаза – две бездонные прорехи, в которых тонут звезды, а прикосновение несет ледяное дыхание забвения. Он не говорит, он звучит – отголосками ваших худших кошмаров».
Это был он. Аббадон. И за все эти мучительные годы, прошедшие с того дня, как он отнял у меня самое дорогое, я впервые была рада его видеть. Мое желание мести, острое, как лезвие, вспыхнуло с новой, ослепляющей силой. Хищная улыбка сама собой тронула мои губы.
— Изабелла! — резкий голос мистера Филлипса вырвал меня из транса. Он второй раз обращался ко мне так официально, и в его голосе звучал металл. — Сейчас не время думать об этом! В первую очередь надо спасать город, людей! О своей мести можешь потом подумать!
Его лицо было суровым, глаза сверкали праведным гневом. Я лишь коротко кивнула, с трудом подавляя рвущийся наружу мстительный огонь. Он прав. Сначала – люди.
— Нужно проводить всех по домам. Но вдвоем мы не справимся, — продолжил Филлипс, переводя дыхание. — С минуты на минуту должен подойти детектив Рейн и его помощники.
И действительно, не прошло и минуты, как из боковой улочки выбежали трое мужчин в форме и один в штатском – высокий, широкоплечий, с решительным, волевым лицом. Детектив Рейн.
Нас стало шестеро. Мы разделились и принялись направлять оставшихся на площади обезумевших людей к их жилищам, стараясь действовать быстро и слаженно.
Все шло не так, как мы планировали, вернее, никакого плана и не было. Хаос нарастал. Деревья с треском ломались под порывами неестественно сильного ветра, который налетал внезапно, завывая в пустых оконных проемах. Фонарные столбы падали, высекая снопы искр. Один раз меня чуть не придавило – огромный чугунный фонарь рухнул буквально в шаге от меня, разлетевшись на куски. Детектив Рейн, оказавшийся рядом, мигом оттолкнул меня в сторону, спасая от летящих осколков.
— Спасибо, — тихо произнесла я, все еще чувствуя, как бешено колотится сердце.
— Сейчас не время для благодарностей. — бросил он через плечо и побежал дальше, помогая пожилой паре выбраться из-под обломков рухнувшего навеса.
Вскоре площадь почти опустела. Мы, тяжело дыша, собрались у ратуши. Казалось, худшее позади. Но тут я услышала тихий, прерывистый плач. Он доносился со стороны сквера, где раньше играли дети.
Голос звал на помощь. Мальчик, лет семи, сжимал колени, прижавшись к груди, и громко, навзрыд плакал. Его придавило тяжелой веткой, отломившейся от старого дуба. Я, не колеблясь ни секунды, бросилась к нему. Наклонившись, я начала отчаянно убирать огромную ветку.
Это оказалось не так просто. Ветка была тяжелой, сырой, и цеплялась за одежду. Вдруг меня кто-то сильно толкнул в спину. Я упала на колени, больно ударившись. И тут же в голове раздался мерзкий, шипящий голос, который я слишком хорошо знала:
«Смертная... я же говорил, ты умрешь здесь!»
Нергал. Он здесь. Прямо за моей спиной.
Холод сковал тело, но ярость придала сил. Я аккуратно, почти незаметно, высвободила из потайных ножен на бедре свой кинжал – подарок от мамы, тонкий, острый, из дамасской стали. Резким, отточенным движением я метнула руку назад, целясь в невидимого врага.
Но тут мою руку перехватила железная хватка. Рейн.
— Аккуратней машись! Ты меня чуть не убила! С ума сошла? — прорычал он, его лицо было искажено гневом и недоумением.
А я в этот момент услышала за спиной мерзкий, булькающий хохот Нергала. Он снова меня обманул, использовал детектива как щит.
— Прости... — выдохнула я, чувствуя, как отчаяние подступает к горлу. — Возьми мальчика. Отведи его домой. Быстрее!
Рейн недоверчиво посмотрел на меня, но, увидев ужас в моих глазах и услышав новый всхлип ребенка, кивнул и принялся освобождать мальчика.
Я же, не оборачиваясь, поднялась. Меня неудержимо тянуло обратно, на гору. На «Кровавую Вершину». Что-то опасное, древнее и могущественное звало меня туда.
— ты куда собралась? — с удивлением и подозрением спросил Рейн, уже подхватив спасенного мальчишку на руки.
Я ничего не ответила. Просто побежала. Бежала, не разбирая дороги, спотыкаясь о камни и корни. Бежать было неудобно – на мне было длинное черное, как сама безлунная ночь, платье из плотного, струящегося бархата. Оно облегало стан, подчеркивая хрупкость фигуры, но длинная, тяжелая юбка, расходящаяся книзу широкими складками, волочилась по земле, цепляясь за камни и корни, сковывая движения, но я не обращала на это внимания.
На улице резко похолодало. Ледяной ветер пронизывал до костей, мои голые руки, ничем не прикрытые начали трястись. Ноги подкашивались от усталости и напряжения, но я не собиралась сдаваться. Месть или смерть. Другого пути не было.
Наконец, задыхаясь, я достигла вершины горы. Здесь, наверху, ветер выл особенно яростно, срывая листья с уцелевших деревьев и швыряя их мне в лицо. Я никого не увидела. Но воздух был плотным, тяжелым, насыщенным чужой, враждебной энергией. Такой мощной, что мои ноги стали ватными, и я едва не упала, схватившись за ствол ближайшей сосны. Каждый вдох обжигал легкие. Мой брелок на шее, «ключик счастья», стал ледяным, словно кусочек вечной мерзлоты.
— Здравствуй, смертная, — раздался глубокий, рокочущий голос. Он шел отовсюду и ниоткуда одновременно, казалось, сами деревья, камни и ветер говорили со мной. Голос был лишен эмоций, но в нем чувствовалась древняя, как сам мир, мощь и бесконечная, холодная ярость.
Я выпрямилась, сжимая рукоять кинжала так, что побелели костяшки пальцев. Я знала, кто это. И я была готова.
Рокочущий голос еще отдавался эхом среди вековых сосен, когда из самой густой тени, там, где мрак казался почти осязаемым, шагнула фигура. Сердце пропустило удар, а затем заколотилось так сильно, что, казалось, готово было вырваться из груди. Дыхание застряло в горле.
Это был Томас.
Мой Томас. С той самой чуть кривоватой, но такой родной улыбкой, от которой у меня всегда подгибались колени. С копной непослушных каштановых волос, вечно падающих на лоб. С его пронзительными голубыми глазами, в которых я так любила тонуть. Он был одет в ту самую простую льняную рубаху, которую я ему подарила на годовщину, и потертые джинсы. Он выглядел таким... живым. Таким реальным.
— Томас? — вырвалось у меня сдавленным шепотом. Надежда, безумная, отчаянная, на долю секунды вспыхнула в душе, чтобы тут же быть безжалостно растоптанной. Я знала. Глубоко внутри, там, где еще жила память о его тепле, я знала, что это не он. Но глаза, обманутые такой совершенной иллюзией, отказывались верить.
Он сделал еще шаг, и его улыбка стала шире, хищнее, искажая до неузнаваемости любимые черты. И тогда я увидела – его глаза. Они все еще были голубыми, но в их глубине теперь плескался не теплый свет любви, а ледяное, голодное пламя, то самое, что я видела в глазах Нергала. Это был пустой сосуд, искусно наполненный чужой, злобной сущностью.
— Я раздавлю тебя, букашка! — прорычал «Томас», и голос, такой знакомый, теперь сочился ядом и ненавистью. Голос Нергал, исходящий из уст моего мужа. Это было чудовищно.
Я понимала, что он может убить меня, что он намерен убить меня. Но я не могла. Рука, сжимавшая кинжал, дрожала. Я не могла тронуть его... не могла поднять оружие на Томаса... пусть даже это была лишь оболочка, мерзкая пародия, созданная тварью из преисподней. Воспоминания хлынули потоком: его смех, его объятия, его тихий шепот на ухо перед сном... Боль разрывала сердце на части.
Демон в облике моего мужа нападал. Его движения были быстрыми, звериными, полными ярости. А я лишь ловко уворачивалась, отступая, не давая себя коснуться. Каждый его выпад был как удар по душе. Я видела перед собой Томаса, и это парализовало волю, сковывало тело. Я танцевала на краю пропасти, и эта пляска смерти была пропитана горечью и отчаянием. Мое черное бархатное платье путалось в ногах, холодный ветер трепал волосы, залепляя глаза.
Внезапно нога наткнулась на предательски скрытый под опавшей хвоей камень. Я потеряла равновесие и с глухим стуком упала спиной на холодную, влажную землю. Кинжал вылетел из ослабевшей руки, отлетев на несколько шагов.
Нергал – «Томас» – замедлил свой шаг, приближаясь ко мне медленно, с наслаждением, как хищник, загоняющий жертву.
— Я же говорил, тебе не жить! — он улыбался, и сквозь знакомые черты теперь отчетливо проступали чертовы гнилые зубы демона. Эта улыбка была оскалом чистого зла. — Какие слова ты хочешь сказать напоследок своему мужу?! А хотя... не надо! — прорычал он, и его голос, усиленный какой-то дьявольской силой, отдался гулким эхом среди деревьев.
Он резко, почти молниеносно, рванулся вперед и с силой воткнул нож в мой живот. Острая, леденящая боль пронзила тело, вытесняя все мысли, все чувства. Я на мгновение застыла от шока, широко раскрыв глаза, глядя на его лицо – лицо Томаса, искаженное триумфальной злобой.
— Передашь ему привет на том свете, — прошипел Нергал его голосом. Так же резко, как и воткнул, он выдернул нож.
Мир качнулся. Горячая, липкая волна хлынула из раны, заливая платье, руки, холодную землю подо мной. Алая, почти черная в сгущающихся сумерках, кровь била пульсирующим фонтанчиком, словно живое существо, вырывающееся на свободу. Она оросила пожухлую хвою, оставив на ней жуткие, багровые цветы. В нос ударил густой, металлический запах. Я чувствовала, как жизнь стремительно покидает меня вместе с этой темной, горячей рекой. Голова закружилась, перед глазами поплыли разноцветные пятна. Я видела его – «Томаса» – стоящего надо мной, и его силуэт расплывался, таял...
И в этот момент, когда сознание уже готово было померкнуть, мой брелок на груди, «ключик счастья», вспыхнул. Он не просто засветился голубоватым светом, как обычно. Он загорелся яростным, алым пламенем, словно внутри него бушевал пожар. Он стал обжигающе горячим, прожигая ткань платья и кожу, но эта боль была ничем по сравнению с болью от раны и предательства.
И тут я услышала его. Голос Томаса. Настоящий. Не искаженный ненавистью демона, а тот самый, родной, полный любви и тревоги, звучащий не снаружи, а прямо в моей голове, в моей душе, исходящий от пылающего брелока.
«Дорогая... Бель, моя Бель... убей его! Сейчас же! Не колеблись, слышишь? Не позволяй горю ослепить тебя! Это не я! Это чудовище, оно специально приняло мой облик, чтобы сломить тебя, чтобы ударить в самое сердце, зная, что ты не сможешь защитить себя от меня! Оно питается твоей болью, твоей нерешительностью! Ты должна жить, любимая! Ради всего, что было между нами, ради нашей любви, которая сильнее смерти! Не дай этой твари осквернить мою память и забрать твою жизнь! Вспомни свою силу, Бель! Ты сильнее, чем думаешь! Используй его же оружие – иллюзию! Бей!»
Слова Томаса, его любовь, его вера в меня – они хлынули в меня живительным потоком, оттесняя боль, отчаяние и слабость. Ярость, чистая, холодная, как сталь клинка, вспыхнула в моей душе, сметая остатки сомнений. Это была не слепая жажда мести Аббадону, а ярость воина, защищающего то, что ему дорого.
Я посмотрела на Нергал, все еще упивающуюся своей мнимой победой. Маска Томаса на его лице начала подрагивать, искажаться, словно не выдерживая силы моего взгляда, в котором теперь горел алый огонь, отражение пламени моего брелка.
Боль в животе была адской, кровь продолжала течь, но сейчас это не имело значения. Я чувствовала, как по моим венам разливается не только моя кровь, но и какая-то новая, неведомая сила, исходящая от «ключика счастья», сила любви Томаса, ставшая моим щитом и мечом.
Я медленно, превозмогая боль, начала подниматься.
-Ты... ты все еще жива? — прошипел Нергал, и в голосе «Томаса» теперь явно слышались шипящие, змеиные нотки. Уверенность на его лице сменилась сначала удивлением, а затем – лютой злобой. Он не ожидал такого сопротивления. Он думал, что одного удара, одной иллюзии будет достаточно.
— Ты ошибся, Нергал, — выдохнула я, и мой голос, хоть и слабый, прозвучал твердо. Я подняла руку, вытирая кровь с губ. — Ты думал, что сможешь сломить меня его обликом? Ты лишь напомнил мне, за что я сражаюсь.
Я сделала шаг вперед, потом еще один. Ноги дрожали, но я заставляла их двигаться. Кинжал лежал в нескольких шагах. Мне нужно было к нему добраться.
Нергал снова бросился в атаку, но теперь в его движениях была не только ярость, но и какая-то торопливость, почти паника. Алый свет брелка, казалось, причинял ему физическую боль, заставляя его иллюзию корчиться и трещать по швам.
— Ты заплатишь за это, смертная! Я вырву твое сердце и скормлю его псам Ада! — визжал он голосом Томаса, но теперь это звучало как кощунство, как осквернение чего-то святого.
«Не смотри на лицо, Бель, — снова раздался голос Томаса в моей голове, спокойный и уверенный. — Смотри сквозь него. Чувствуй ее сущность. Это не я. Это пустота, прикрытая моей кожей. Ударь в эту пустоту».
Я уклонялась от его выпадов, и теперь это был не просто танец смерти, а отчаянная борьба за жизнь, за память, за любовь. Боль от раны была моим постоянным спутником, но она же и подстегивала, не давая расслабиться. Каждый удар сердца отдавался новой волной крови, но и новым приливом решимости.
Наконец, я оказалась рядом с кинжалом. Наклонившись, превозмогая новый приступ головокружения, я схватила его знакомую рукоять. Сталь холодила ладонь, но в ней теперь чувствовалась иная сила – сила алого пламени моего брелка, сила любви Томаса.
— Ты все еще цепляешься за эту безделушку? — прорычал Нергал, видя, как я поднимаю кинжал. Он снова атаковал, целясь мне в горло.
Я отбила удар. Лезвия встретились со скрежетом, высекая искры, которые на мгновение осветили искаженное лицо «Томаса». И в этот момент, под светом моего брелка, я увидела его – истинного Нергала. На долю секунды иллюзия полностью спала, и передо мной предстало нечто кошмарное: существо из переплетенных теней и гниющей плоти, с глазами, горящими болотным огнем, и пастью, полной острых, как иглы, зубов. Он выглядел другим,не таким когда я его вызывала.
«Вот оно, Бель! Бей!» — голос Томаса был почти криком.
Я закричала – от боли, от ярости, от решимости – и бросилась вперед. Я больше не видела Томаса. Я видела монстра, укравшего его лицо, укравшего его голос, пытавшегося украсть мою волю. Мой удар был не рассчитанным выпадом фехтовальщика, а яростным, отчаянным тычком, в который я вложила всю свою оставшуюся силу, всю свою любовь и всю свою ненависть.
Лезвие кинжала, окутанное теперь едва заметным алым сиянием, вошло во что-то податливое, но в то же время сопротивляющееся. Это было не тело Томаса. Это было... нечто иное. Раздался оглушительный, нечеловеческий визг, полный боли и ярости. Он пронзил ночную тишину, заставив птиц в ужасе сорваться с веток.
Фигура «Томаса» зашаталась. Иллюзия начала распадаться, как мокрый пергамент. Черты лица оплывали, таяли, открывая под собой чудовищную сущность Нергала. Кровь, хлынувшая из раны, которую я нанесла, была не алой, человеческой, а черной, густой, как смола, и от нее исходил тошнотворный запах серы и разложения.
— Ты... ты ранила меня... смертная мразь! — прошипел Нергал, и теперь это был его собственный, отвратительный голос, полный яда. Маска Томаса окончательно исчезла. Передо мной стояло чудовище из моих худших кошмаров, но почему-то теперь оно не вызывало такого парализующего ужаса, как его фальшивый облик. Я видела врага. Настоящего врага.
Он отшатнулся, прижимая руку к ране на том месте, где у человека было бы плечо. Черная кровь сочилась сквозь его когтистые пальцы.
Брелок на моей груди горел так ярко, что мне пришлось зажмуриться. Его свет, казалось, обжигал не только Нергал, но и саму тьму вокруг.
«Еще, Бель! — голос Томаса был настойчив. — Не дай ему уйти! Он слабеет!»
Я знала, что он прав. Но силы покидали и меня. Рана в животе горела огнем, ноги подкашивались. Мир снова начал плыть перед глазами. Я сделала еще один шаг, занося кинжал для нового удара, но споткнулась. Черная пелена застилала взор. Я падала...
Но прежде чем тьма окончательно поглотила меня, я увидела, как Нергал, издав еще один яростный, полный ненависти вопль, начал растворяться, превращаясь в столб черного дыма, который стремительно уносился прочь, прочь от этого проклятого для нее места, прочь от алого света моего «ключика счастья».
- Ты еще пожалеешь о том что сделала, смертная! — прорычал Нергал и полностью исчез.
А затем наступила тишина, абсолютная, давящая, нарушаемая лишь моим собственным хриплым, прерывистым дыханием и тоскливым шелестом ветра в высоких соснах. Алый свет брелка начал медленно угасать, словно выполнив свою миссию, и теперь лишь слабо пульсировал на груди, отдавая последнее тепло. Мир вокруг терял свои очертания, превращаясь в размытое, темнеющее пятно. Боль в животе была тупой, но всеобъемлющей, и с каждой секундой ледяные тиски забытья сжимались все сильнее.
Я чувствовала, как холодная земля принимает меня в свои объятия, как последние силы покидают тело, унося с собой остатки сознания. Перед глазами вспыхивали и гасли образы: лицо Томаса, настоящее, любящее; оскал Нергал; алое пламя...
И в этот самый момент, когда я уже почти соскользнула в бездну, сквозь вату, заполнившую уши, донесся далекий, но отчетливый крик:
— Изабелла! Здесь! Она здесь! — Чей-то голос. Мужской. Знакомый? Или нет? Я не могла разобрать.
Почти сразу я ощутила, как чьи-то очень сильные, уверенные руки осторожно, но крепко подхватили меня, приподнимая с мокрой от крови земли. Голова безвольно откинулась назад. Я попыталась открыть глаза, что-то сказать, но губы не слушались, а веки были неподъемными свинцовыми плитами. Последним, что я смутно осознала, было ощущение движения и чей-то взволнованный, торопливый шепот рядом с ухом.
А потом... потом тьма окончательно сомкнулась, милосердно укрывая меня от боли и ужаса этого бесконечного дня. Я провалилась в нее, как в глубокий, бездонный колодец.