Глава 20
Даша
В Питере солнечно, но ветрено, на открытых пространствах аэропорта Пулково продувает до костей. Наматываю шарф на голову и закутываюсь в пальто поплотнее. Перелёт получился тревожным. Малышенко, чтоб ее, уселась в соседнее кресло, несколько раз за полет, пока она дрыхла, ее голова падала на мое плечо. Приходилось ее с себя скидывать, удивительно, что она ни разу не проснулась.
В кармане пиликает включенный телефон. Как только мы приземлились, я отправила в наш с родителями чат сообщение, что долетела, но никто из них мое послание не прочел. Зато сейчас, они отвечают почти одновременно.
Бегло читаю о том, чтобы я не игнорировала шапку, а еще сразу два пожелания хорошо отдохнуть и смайлики поцелуйчиков.
Улыбаюсь и прячу телефон обратно в карман.
Все вроде хорошо, но сердце все равно сжимается. Это началось два дня назад, в последний школьный день четверти. Дома. За завтраком…
Я ела свою тыквенную кашу, когда бабушка позвала меня к себе. Попросила посидеть с ней немного. Сказала, что плохо себя чувствует. Родители уже уехали к тому времени.
Я прихватила тарелку и пошла к ней в комнату на первом этаже. Чувствовала, что ничем хорошим наш разговор не закончится, да и вообще шла к ней очень воинственно настроенной. Решила для себя, что дам ей отпор раз и навсегда, ведь за дни, что она у нас живет, бабушка не раз пыталась меня воспитывать. Правда, ее воспитание выглядит как самый настоящий буллинг. Настолько токсичных людей, я еще не встречала. Даже Малышенко не меньше меня бесит.
Только вот моя дерзость сыграла со мной же злую шутку.
Бабушка начала причитать о том, почему мама уехала на работу и даже не заглянула к ней, да и вообще, она считает, что никто в этом доме не хочет о ней заботиться, а моя мама вконец обнаглела, зажралась и забыла, как со мной, совсем еще крошечной сбежала от папы к ней.
Я на это фыркнула и закатила глаза. Моя мама? К ней? От папы? Это смешно. Да и вообще, никто не должен сидеть у ее кровати двадцать четыре на семь.
Так и сказала ей, мол мои родители всегда друг друга любили, и она нагло мне врет. Еще и манипулирует. Мама бы никогда не сбежала от папы. Только вот бабушку мои слова насмешили.
Тогда-то она и выдала, что отец маме изменял. Я только родилась, а он ходил налево. Они даже чуть не развелись, но мама его простила. Бабушка уверена, что из-за денег, мол Еська всегда хотела жить в шоколаде, теперь так и живет, только про мать и сестер забыла, стерва. Это дословно…
Что я почувствовала в ту минуту? У меня словно сердце напополам разорвали. Мои родители всегда были для меня примером. Эталоном.
С мамой я поговорить на эту тему так и не решилась. В моей голове никак не укладываются бабушкины слова. Папа не мог изменять маме, они же любят друг друга. Я самый главный свидетель. С детства. Они же живут друг другом. Правда-правда.
На глаза снова наворачиваются слезы. Я не хочу верить, но так сильно боюсь, что это окажется правдой. Смахиваю со щеки слезинку, и тут же замечаю Малышенко. Она снова на меня пялится. Отворачиваюсь.
Мы всей толпой стоим у седьмого столба и медленно грузимся в два подъехавших микроавтобуса.
Забираюсь в салон и занимаю одиночное сиденье у окошка. Ви садится через проход от меня, с краю.
Весь путь до отеля, я смотрю в окно, запихав наушники в уши. Слушаю свой плейлист и жадно рассматриваю виды города.
Мы селимся в самом сердце Петербурга. Отель мама Сафиной выбрала и правда отличный. Пока классная разбирается на стойке с нашими документами, мы тусуемся в холле.
— Так, сейчас заселяемся, и у вас будет время отдохнуть после перелета. В час дня все спускаемся сюда же и едем в Эрмитаж. Автобус уже заказан, — рассказывает мама Лейлы. — Вопросы есть?
— А если я не хочу отдыхать? Можно прогуляться?
Не сразу понимаю, кто спрашивает. Поворачиваю голову — это Алина, подружка Лизки.
— Нет, — строго отрезает подошедшая классная и раздает нам ключ-карты. — До часа все сидим в номерах.
— А если я есть хочу?
— В ресторан можешь спуститься. Но если выйдешь за пределы отеля, я тут же позвоню твоим родителям и отправлю тебя обратно в Москву. Это всех касается, ясно?
— Ага.
— Да.
— Скука.
— Балаган прекратили! Расселяйтесь.
Сжимаю ручку чемодана и качу его к лифту. Мой номер на третьем этаже. Наши уже забили два лифта и поехали наверх, всполошив других гостей отеля.
— Даша, — Марта Витальевна касается моего предплечья, — у тебя все хорошо? Я видела, как ты плакала, — понижает голос, а потом переводит взгляд на Малышенко.
Она скучающе подпирает собой стенку, и ждет лифт, залипая в телефоне.
— Виолетта тебя обидела?
— Я же в нее влюблена, забыли? Как она может меня обидеть?! — не могу не съязвить. Ведь в кабинете у директора она меня не поддержала.
— Даша, я серьезно говорю сейчас. Ты в последние дни сама не своя.
— У меня все прекрасно, спасибо за заботу, Марта Витальевна. Все хорошо, — выдавливаю улыбку и отхожу от нее подальше. Останавливаюсь прямо перед Малышенко. Специально это делаю, пока Голубева смотрит.
Улыбаюсь и прилипаю плечом к стене рядом с Вилкой. Заглядываю в экран ее смартфона. Серьезно? Она все это время играла в какую-то стрелялку.
— Детский сад, Вилочка, — закатываю глаза.
На самом деле, если бы не ситуация дома, я бы вообще отказалась от этой поездки. Какой смысл? С классом я общаться не хочу, буду по мере надобности, конечно, в течение года, но тусоваться с ним у меня желания нет. Вера вообще отдельная история, вот и остается только Малышенко. Я надеялась на Марата, если честно, но он остался с Таей, поэтому мне, как сказала историчка, досталась Ви. Компания на любителя, но она хотя бы не притворяется, в отличие от остальных моих одноклассничков. В другой ситуации я бы и сама стала себе отличной компанией, но загвоздка в том, что как только я остаюсь одна, начинаю думать про маму с папой, и сразу в слезы бросает. Поэтому Малышенко, что-то вроде вылетевшей подушки безопасности для меня на эту поездку.
От нее не убудет, если я ее поэксплуатирую чуть-чуть.
В лифт заходим впятером. Я, Малышенко, классная, Лизка с Алинкой и Антон. Чувствую на себя взгляд Пономаревой, она меня вот-вот подожжет им. Специально двигаюсь ближе к Вилке, пусть позлится, коза.
Как только выходим на этаж, вручаю Малышенко свой чемодан.
— У меня триста двадцать восьмой номер, — смотрю по сторонам. — Туда мой чемодан кати, — указываю направление.
— Добренко, борзометр выключи.
— Ты мне, вообще-то, должна Вилочка.
— Это с чего вдруг? — спрашивает, но сама идет следом, вместе с моим чемоданом.
— А я уже перечисляла, память поднапряги. И вообще, кто меня в себя собрался влюблять? Если ты всех так в себя влюбляешь, мне жалко этих девчонок, чесное слово.
* * *
Как только попадаю в номер, сразу иду в ванну, чтобы помыть руки. Мать Лейлы и правда выбрала отличный отель. Не хуже того, где мы жили с родителями в прошлом году, когда приезжали в Петербург.
Намыливаю ладони. Ополаскиваю водой. Вытираю уже в комнате, наблюдая при этом ту еще картинку. Малышенко все же затащила мой чемодан в номер, только вот загвоздка в том, что осталась здесь вместе с ним, и сейчас наглейшим образом развалилась на моей кровати поверх покрывала прямо в кроссовках.
— Ты офигела? — бросаю в нее полотенце. — Слезь с моей кровати.
— Я устала, — Ви потягивается. Ее футболка под расстёгнутой курткой в этот момент задирается, и я вижу парочку кубиков пресса.
Краснею и отворачиваюсь.
— Выйди отсюда, — смахиваю с себя несуществующие пылинки, разглядывая при этом свое отражение в огромном зеркале, что висит напротив двери в ванную.
— Я поработала твоим личным носильщиком багажа, между прочим, — продолжает юморить. — Так что гони чаевые.
Без вопросов тянусь к сумке и достаю оттуда пару купюр наличкой.
Ви вопросительно приподнимает брови. Я очень громко слышу ее последующий смешок.
— Моя помощь не стоит каких-то денег, Добренко. Поднапряги фантазию, ок?
— Ты можешь просто выйти? Я устала. Хочу поспать. Мы приехали в аэропорт в половину четвёртого утра!
— Я тоже, — зевает и подкладывает себе под голову еще одну подушку. — Можешь присоединиться, — скидывает кроссовки, поудобнее устраиваясь на моей кровати.
— Ладно. Отлично, тогда я пойду в твой номер. Дай ключ.
— Я его потеряла.
— Хватит врать.
— Честно, — Ви улыбается, и судя по тому как это делает, уверена, что со стороны выглядит неотразимо. Несмотря на ранний подъем, перелет и поездку в машине до отеля.
В сравнении со мной она и правда выглядит отлично, вон только волосы помялись и разлохматились. А вот мое лицо припухло от недосыпа и пары литров слез.
— Можешь меня обыскать, Даша, — продолжает каламбурить, — если не веришь.
— Я. До. Тебя. Не. Дотронусь, — проговариваю, строго на него поглядывая.
— Ладно. Тебе же хуже.
Малышенко переворачивается на бок, и я слышу ее зевок.
Смотрю на все это со стороны и не понимаю, что делать дальше. Как ее выгонять?
— Я пожалуюсь Марте, — прибегаю к вроде как логичному аргументу.
— И что она мне сделает? — бормочет Ви. — Я не постесняюсь намекнуть ей, что замужние женщины не спять с физруками. Ты мне, кстати, сама об этом рассказала.
И очень зря!
Обессиленно падаю в кресло и накрываю лицо ладонями. Сегодня я не в силах сражаться. Слишком мало ресурса. Я впервые в жизни, можно сказать, сбежала из дома, из места, которое так сильно люблю и в которое всегда на крыльях летела. Я всю жизнь была очень привязана к родителям, настолько, что часто вместо тусовок, прогулок с друзьями, вечеринок и поездок, выбирала остаться дома с мамой и папой, посмотреть сериал, поболтать. Боже, да я с сада, до третьего класса таскала с собой фотку родителей. До сих пор помню, как целовала это фото в саду перед сон-часом и прятала ее потом под подушку.
А теперь вот, оказывается, что возможно, у нас не такая идеальная семья…
В глазах снова стают слезы. Всхлипываю.
Видимо, делаю это громко, настолько что Малышенко слышит и переворачивается.
Встречаемся глазами.
Ви тут же садится, упирается ладонями в матрац.
— Это шутка была, сейчас уйду, — отталкивается и поднимается на ноги.
Наблюдаю за тем, как она обувается, а потом выходит за дверь. Шмыгаю носом, вытирая слезы. Она подумала, что я из-за нее? Хотя, какая мне сейчас разница. Главное, что ушла.
Торопливо снимаю свитер и джинсы, оставаясь в майке и трусах. Ищу в чемодане шорты, напяливаю их и юркаю под одеяло. У меня есть несколько часов, чтобы поспать, только вот уснуть не получается.
Я ворочаюсь, думаю про родителей, но это даже не главное, от моих подушек, очень, просто очень сильно пахнет Малышенко. Ее туалетной водой. Это так злит, выбрасываю подушки на кресло, и развалившись поперек кровати звёздочкой, закрываю глаза. Только вот это не помогает, понятия не имею зачем, и что мною движет, но я вскакиваю с кровати и бегу за своей сумкой. Роюсь в ней в поисках ключ-карты, а когда не нахожу, в ужасе смотрю на дверь.
Это все Малышенко. Она ее украла.
Ведомая злостью, надеваю тапочки и выскакиваю в коридор. Комната Вилки рядом. Она это озвучила по пути сюда, стучу в дверь, нет, барабаню. Когда Малышенко ее открывает, мой кулак рассекает воздух. Вздрагиваю и отшатываюсь в сторону. Ви стоит передом мной в одних спортивных штанах, это смущает.
— И? — приподнимает бровь, убирая одну руку в карман штанов.
— Ты украла мою карту.
— Да? Ну заходи, забирай.
— Я туда не зайду, — бормочу, оглядываясь по сторонам. Как назло, коридор пустой.
Малышенко делает то же самое. Быстро оценивает обстановку, а потом схватит меня за запястье, втягивает в свой номер. Дверь хлопает прямо у меня за спиной. Неосознанно сжимаюсь.
— Что ты делаешь? — возмущаюсь, практически задыхаясь от собственного гнева.
— Не спится одной? — Ви отходит чуть в сторону.
— Чего? Ты мой ключ украла и …
— Я ничего не брала. Но твой предлог прийти, оценила.
— Совсем больная? Какой еще предлог? Ничего я не выду…
Замолкаю. Моргаю, и в раскадровке вижу, что сама положила карту на тумбу с другой стороны кровати, когда Малышенко ушла. Я не убирала ее обратно в сумку.
Дурочка. Какая же дурочка…
— Это недоразумение, — пячусь, пока не врезаюсь в дверь спиной. — Я пойду…
— Ага, щас.
Ви резко материализуется рядом, окольцовывая мое запястье своими пальцами. Между нами пара сантиметров всего. Хочется сжаться в комочек, или стать невидимкой. Она до чертиков меня пугает временами. Очень-очень.
Запрокидывая голову так, чтобы видеть ее глаза. Опасные. Темные глаза.
Она склоняется надо мной, почти касаясь моих губ своими.
Дыхание учащается, все органы чувств бьют тревогу. Что происходит? Что со мной происходит?
Сжимаю пальцы окольцованной руки в кулак. Свободную руку выставляю вперед. Упираюсь Малвшенко в грудь. Это прикосновение обжигает. Дрожь охватывает тело, и я не могу больше себя контролировать. Она видит мое состояние. Все видит, все подмечает, и, конечно, понимает, что это ей на руку.
Моя нервная система сбоит. Не могу пошевелиться, вообще ничего не могу.
Малышенко тем временем склоняется ниже, кончик ее носа упирается в мой. Неосознанно зажмуриваюсь, ожидая от нее всего самого гадкого, но по итогу слышу один-единственный вопрос:
— Почему ты весь день плачешь?
* * *
Она правда думает, что я расскажу ей? Ей? Серьезно? После всего?
Если это реально, то она настоящая сумасшедшая.
Отшатнуться от нее не выходит, как и отодвинуться. Мы продолжаем стоять нос к носу. Смотрим друг на друга. Картинка немного плывет от близости, слишком тесный контакт получается, но, тем не менее, это все равно позволяет мне, заглянуть в ее глаза. Зеленые радужки.
Сглатываю ком, вставший в горле от этой дикой близости, и совершаю попытку высвободить руку из ее захвата. Тщетно. Малышенко вцепилась в меня стальной хваткой.
— Расскажешь? — спрашивает уже тише. Почти шёпотом.
От интонации, что она подбирает, по моей спине бегут мурашки. Становится не по себе. Жутко.
Это чувство возникает не от страха, это точно не она. Что-то другое. Потаенно, еще не испытанное ни разу.
Привстаю на носочки и снова пытаюсь отделаться от ее пальцев на своем запястье.
— Мне больно, — почти пищу. — Пусти.
— Сначала расскажи, — давит голосом, но захват ослабляет, настолько, чтобы я смогла выдернуть руку, но тем не менее.
— Ты мне не друг. Я не питаю к тебе ни одной положительной эмоции. С чего я должна тебе что-то рассказывать.
— Врешь, — Малышенко отстраняется на несколько сантиметров, просто чтобы видеть меня четче.
— Вру?
— Естественно. Пи-та-ешь, — растягивает по слогам. — Но не хочешь себе в этом признаваться.
— Твой план по влюблению, трещит по швам, Вилочка, — улыбаюсь, но чувствую, что губы дрогнули.
Малышенко это тоже видит. Поэтому, наверное, и скалится. Ее ухмылка, становится точкой невозврата. Когда ты полностью теряешься в пространстве и не знаешь, что будет дальше. Не знаешь, что тебе со всем этим делать. Она давит, а я не привыкла, чтобы меня кто-то пытался вот так себя подчинить…
— Да нет, работает просто отлично. Ты два раза за сегодня об этом сказала.
Виолетта больше не улыбается. Смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц. Темных и длинных.
— Не хочешь говорить сама, тогда я, попробую угадать, Даша.
Ха! Отличная идея. Пусть гадает, все равно никогда не доберется до истины. Я смогу кивнуть на любом ее нелепом предложении, и с легкостью отделаться от этого назойливого внимания на этот час.
— У тебя проблемы дома, — произносит очень уверенно.
Ее слова летят в сердце подобно стреле. Напрягаюсь. Нет, я и сама в аэропорту взболтнула лишнего, поэтому глупо сейчас так нервничать. Проблемы и проблемы.
— Залюбленную, домашнюю девочку спустили на землю? — прищуривается. — Ничего идеального не существует, правда, Даша? — она снова переходит на шепот.
Опускаю взгляд. Главное — не разреветься сейчас опять, иначе все станет только хуже.
— Наругали? — продолжает гадать, просовывая пальцы под край моей майки наглейшим образом. — Вряд ли, — хмурится. — Узнала какую-то тайну?
— Убери руки!
Малышенко не спорит. Скользит пальцами ниже и прижимает раскрытую ладонь, уже поверх моей одежды.
— Узнала? Что-то, что долго от тебя скрывали? — склоняется надо мной. Рассматривает так пристально, что в какой-то момент, я просто громко всхлипываю и срываюсь на дикий вой.
Чувствую, как Малышенко вздрагивает. Она сам кажется не ожидала, что активирует эту бомбу. Я не то чтобы плаксивая по жизни, впечатлительная, эмпатичная. Если мне грустно, то я плачу, не прикидываюсь железной леди. А сейчас мне грустно, очень и очень грустно.
Чувствую, как Ви разжимает пальцы, высвобождает мое запястье. Растерянно я бы даже сказала боязно, охватывает ладонями мои плечи. Мнется рядом, молча, пока я, продолжая рыдать взахлеб.
— Слушай…Даша…
Онв что-то бормочет там, а я не слышу. Вцепляюсь в нее мертвой хваткой и плачу. Иногда горло забивается от слез и слюны, и мой рев превращается в пугающий кашель.
Совершаю глубокий вдох, прежде чем Ви накрывает мои губы поцелуем. Напористым, агрессивным и отвлекающим. Я забываю про свою истерику, упираюсь ладонями в грудь этой гадине, пытаюсь ее оттолкнуть, но не получается. Тогда прибегаю к тяжелой артиллерии, и просто выгрызаюсь ей в нижнюю губу, в полной уверенности, что отскочит в сторону, но она этого не делает. Отстраняется на сантиметр, наверное, и только сильнее вжимает меня в стену.
— Это. Было. Зря.
Она произносит каждое слово четко и медленно. Немного запыхавшись.
— Я не хочу с тобой целоваться. Мне не нравится с тобой целоваться, — выдаю наконец то, что так давно хотела ему сказать. — Снова придется чистить зубы, язык, прополоскать рот хорошенько. Прекрати меня целовать, Малышенко. Я не разрешаю!
— А я вроде и не спрашиваю, Даша.
Ее ладонь ложится мне на талию, кончики пальцев едва ощутимо впиваются в бок, но этого хватает, чтобы вздрогнуть и привстать на носочки, снова.
— И очень зря, Вилочка. Потому что мне противно, — смотрю ей прямо в глаза.
Малышенко ухмыляется.
— Да мне пофиг, если честно. Весь прикол в том, что мне не противно, Даша.
Приоткрываю рот, чтобы сказать очередную колкость, и теряюсь. Что на такое можно ответить? Чем крыть?
Скрипнув зубами, вонзаюсь ногтями ей в плечо. С восторгом наблюдаю за ее реакцией. Знаю, что ей больно, ну или как минимум неприятно, хоть она и не подает вида.
Мои пальцы белеют. Злюсь, на отсутствие реакции с ее стороны, и убираю руку. Она плетью летит вниз и зависает в воздухе.
Ви ловит мою ладонь. Сжимает. Ее губы снова приближаются.
— Если будешь ныть, я тебя опять поцелую.