Последний день рождения
Мелодия была чудесной. Начиналась с осторожных терций, нежного перелива колокольчиков — будто ручеёк журчал в коробочке. Балерина на крышке медленно крутилась в грациозном фуэте, вытянув одну ногу и подняв руки к небу.
— Берете?
Я нехотя оторвался от шкатулки — она манила и гипнотизировала. Продавец пристально, с полуулыбкой, смотрел на меня. Знал: я не уйду с пустыми руками.
Джессике понравится.
— Беру, — уверенно сказал я.
Продавец довольно кивнул и осторожно, будто шкатулка была фарфоровой, начал обматывать её пупырчатой плёнкой. Работал он так ловко и быстро, без единого лишнего движения, что я залюбовался. Из-за работы я соскучился по нормальным людям, профессионалам, которые могли что-то делать и делали. А не бросали ручки и карандаши после первой неудачи, начинали запивать горе дешёвым пойлом и скручивались калачиком под кроватью от жалости к себе. Я на таких насмотрелся. Каждому вынес заключение на полях их личных дел.
— Вы удачно зашли, — пропел продавец, — у нас, в честь закрытия, огромные скидки.
— Надоел бизнес? — новость меня немного огорчила. Но только немного.
Сколько себя помню, этот магазинчик всегда открывался в восемь, когда я выходил из дома. В первый день, когда я только заселился, продавец впервые со мной поздоровался и ещё не сломавшимся голоском сказал: «заходите, как будет время, фарфор, декор и антиквариат ждут вас!»
Ох, кажется, теперь я понял, насколько глупым выглядел мой вопрос. Уже тогда этот человек был достаточно взрослым, чтобы работать одному, а теперь...
— Скоро мой последний день рождения, — продавец улыбнулся с искренним счастьем, — а никто не хочет заниматься антиквариатом, так что...
— Тогда заранее вас поздравляю! — я улыбнулся в ответ, но внутри меня что-то нестерпимо заныло.
Я слишком привык к этой лавочке, мимо которой проходил каждое утро, привык к невысокому силуэту за прилавком, к коллекции кукол на витрине. Без всего этого будет слишком странно. Но, рано или поздно, придёт принятие и смирение — я это понимал. Понимал, но всё равно ныло.
— Желаете что-то ещё? — продавец махнул рукой на прилавок, — что-то старое, принадлежащее взрослым, или же детское? Недавно мне принесли настоящую сигару пятидесятых годов. Это просто экспонат, — спешно уточнил он, когда лицо моё, вероятно, побледнело от ужаса, — она помещена в стеклянную колбу, которую не открыть. Возможно, внутри просто муляж — я не рискнул проверять...
— Нет, спасибо, — я подавил нервный смешок — мне на работе такого хватает.
— О, — во взгляде продавца мелькнуло уважение. Он так и застыл, приоткрыв рот, — так вы работаете там. Будьте добры, поделитесь секретом: как там живётся? Хочу знать, что меня ждёт.
Я не знал, что говорить. Все мы знали, что там — хаос, войны и голод. Антиутопия, если нашу сторону можно сравнить с правильным раем, который не несёт никакого скрытого ужаса. Знали, но продолжали верить: а вдруг и там есть что-то чистое, не затронутое глупостью?
Каждое утро просыпаясь, я верил: сегодня я точно это докажу. Найду смелость или искренность в их глазах. Первым открою: они тоже умеют жить, а не убивать!
Но верить в сказки, избегать реальность — их удел. Я же верил в настоящее. В факты, результаты исследований и свои отчёты.
«Никаких признаков сочувствия, никакой социализации. Ярко выраженная инфантильность и жестокость» — писал я заметки на каждом листе.
А ведь это ждёт и меня. И продавца. И Джессику — и совсем скоро.
— Ничего хорошего.
Слова застряли в горле.
Продавец тихо вздохнул и рассмеялся.
— Понятное дело. Знаете, наверное, я уже начинаю взрослеть. Подумал: может, всё не так плохо, как говорят? Может, я смогу остаться собой? Э-эх...
Я не смог найти слова. Вывалил деньги, забрал коробку, которую он обернул в красивую бумагу, и ушёл так быстро, как только смог.
Настроение как будто бы испортилось.
Наверное, я тоже начал взрослеть, хотя до моего восемнадцатилетия осталось время.
06.03.2025