Глава двадцать седьмая
После разговора с подругой я понимаю, что мы общались более двух часов. Давно я не вываливала на нее свои заботы, а она свои. Нам обеим это было нужно, наверное, больше, чем что-либо. А вот от Уилсона вообще никаких вестей: ни звонка, ни СМС. Забыл, что обещал мне? Возможно. Заработался.
Ближе к трем часам я уже отчаялась и настолько проголодалась, что заказала обед в номер. Поэтому, когда в номер влетел Уилсон и набросился на меня, я была удивлена и чуть не подавилась фасолью. Мужчина потянул меня на себя и принялся жадно целовать. Подхватив меня, он понес в спальню и уложил на кровать. Мне была интересна столь резкая смена в настроении.
Забыв обо всем, я целую его, зарываю пальцы в волосы, сжимаю кулаки и впитываю его потрясающий запах. Уилсон оставляет поцелуи на всем моем лице, покусывает мочки ушей.
Вдруг он поднимается, стаскивает меня с кровати, и я стою перед ним ошеломленная и растерянная. Уилсон расстегивает пуговицу у меня на джинсах, опускается на колени, стаскивает их заодно вместе с трусами... Не успев опомниться, я уже снова на кровати под ним, и он снимает брюки, боксеры и натягивает презерватив. Божечки, Уилсон даже не снимает верх ни с меня, ни с себя. Никакого вступления. Он вонзается в меня с ходу, и я вскрикиваю, скорее не от боли, а от удивления.
Я слышу его дыхание над своим ухом и целую в шею, ближе к плечу, куда дотягиваюсь. Он замирает, приподнимается и вгоняет еще глубже, вышибая из меня стон удовольствия.
- Ты так нужна мне сейчас, - хрипит Уилсон.
Он проводит зубами по моему подбородку, по скуле, покусывает и посасывает, а потом вновь целует – без нежностей, требовательно. Я обхватываю его руками, обвиваю ногами талию и прижимаю к себе, словно хочу выдавить все, что не дает ему покоя в данный момент. Он начинает двигаться во мне, снова и снова, отчаянно и безумно. Захваченная заданным им сумасшедшим темпом, я отдаюсь без остатка. Что тревожит его? Что произошло? Вопросы остаются без ответа, потому что мысли не успевают за телом, которое уносится все выше и выше на волне безумных ощущений, отвечая выпадом на выпад. Я слышу резкое и натужное дыхание и понимаю, что он забылся во мне. За стоном – вздох, за хрипом – вскрик. Его неутолимая жажда, его ненасытный голод – так сексуально. Я отдаюсь ему, а он требует больше и больше.
- Кончай со мной, - выдыхает Уилсон и приподнимается, разрывая мои объятия. Его лицо покрасневшее, напряженное, и горящие глаза. Он прекрасен в эту секунду.
Я целую его в подбородок, и плотина словно рушится - я кончаю, откинув голову, содрогаясь в конвульсиях. Уилсон догоняет меня с последним рывком, стонет, замирает, а потом падает рядом со мной. Презерватив летит на пол.
Оргазм уходит, и я приподнимаюсь, смотря ему в глаза. Теперь он не отвертится от меня. У меня куча вопросов, на которые мне нужны ответы. Судя по нему, он не готов говорить, но меня это остановит? Нет конечно.
- Что это сейчас было? – спрашиваю я, приводя дыхание в порядок.
Уилсон накрывает нас пледом и перебирается на подушку – я следом за ним.
- А на что это похоже?
Шутки решил шутить? Ну-ну.
- Не юли. Что случилось?
Уилсон смотрит мне в глаза, а потом вновь переводит взгляд на потолок. Кладет руки под голову, и его рубашка натягивается, готовая порваться в любой момент. До чего же у него накаченное тело.
- Не хочу нагружать тебя своими проблемами.
- Ты не помнишь? И в горе, и в радости.
Я толкаю его слегка в бок и улыбаюсь. С чего он решил, что нагружает меня? Мы же друзья. Так и должно быть у друзей: один другому помогает, выслушивает, поддерживает. У нас с Салли всегда так, хотя по большей части плачусь я, но тем не менее. В этом и состоит суть друзей – взаимопонимание, взаимопомощь.
- Выкладывай. Хорош молчать.
Уилсон с минуту молчал, а потом все-таки заговорил:
- Помнишь, мама рассказывала о моих биологических родителях?
Я киваю. Конечно помню: у бедного маленького ребенка на глазах умирает мать от рук отца. Такое сложно забыть. До сих пор до слез вспоминать все это.
- Отец объявился.
- Что?!
Я резко вскочила в постели и села по-турецки. Да быть этого не может.
- Ты видел его?
- Нет. Он прислал мне письмо на почту. Выследить не получилось, слишком хорошо замаскировался.
- А что написал? – полюбопытствовала я.
Уилсон привстал, свесился с кровати, чтобы дотянуться до брюк, и достал телефон из кармана. Что-то там порыскав, протягивает мне. Я беру и вижу, что он открыл мне само письмо н почте. Отправитель Джонатан Мейсон. Значит, скорее всего Уилсон был Каспером Мейсоном. Вообще не звучит. Ему не подходит.
«Кас, здравствуй.
Это твой папа. Прошло уже столько лет с тех пор, как я видел тебя в последний раз. Честно говоря, не знаю с чего начать, но никакие слова не исправят того, что случилось. Хочу, чтобы ты знал, что мне безумно жаль, что так произошло. Я любил Анабель. Никто ее не заменит.
Я уже несколько лет слежу за тобой, смотрю как ты живешь. Я рад, что у тебя есть семья, которая любит тебя, которая дала тебе то, что мы с мамой твоей не могли: по большей части я, конечно. Слышал и видел, что ты женился. Я так рад за тебя, ты не представляешь насколько.
Мне бы хотелось увидеться с тобой. Я понимаю, что ты не захочешь, но мы могли бы попробовать восстановить то, что когда-то разрушилось. У меня есть такое желание, а у тебя? Я понимаю, что ты не хочешь меня видеть и слышать, но я твой отец. Давай попробуем?»
Я перечитала два раза письмо. Он совсем что ли в край обалдел? У них всех обострение началось? То бабушка моя, то биологический отец Уилсона.
- И что ты думаешь по этому поводу? – спрашивает меня Уилсон.
- А что ты сам думаешь? – спросила я, отдавая ему телефон.
- Сначала был шокирован, потом зол. Сейчас даже не знаю, наверное, опустошение.
Лично мне кажется, что ему не нужно видеться с отцом. После такого происшествия этого мужчину стоит просто забыть и никогда не вспоминать. А лучше найти и засудить. Этого гада на пожизненное стоит посадить. Почему он на свободе? Его уже выпустили? А сидел ли он вообще?
- Хочешь с ним встретиться и поговорить?
Уилсон задумался и принялся перечитывать письмо. Сам факт того, что он думает над этим, говорит о том, что он хочет с ним встретиться, но по какой-то причине откладывает, не хочет принимать. Скорее всего из-за того, что этот человек – убийца. Безнаказанный.
- Ты случайно не знаешь, сидел ли он за убийство?
- Без понятия.
Я присела чуть ближе к нему и взяла за руку.
- Если хочешь знать мое мнение, встречаться с ним не нужно. У тебя есть прекрасные родители, которые вырастили тебя, пытались подарить счастливое детство, стереть воспоминания о прошлом. Непонятно, что хочет этот человек, но он для тебя никто и звать его никак.
- Я понимаю, но он единственный, кто... знал мою маму. Родную. Я скучаю по ней. Практически ничего не помню. Вдруг у него что-то осталось.
На глаза навернулись слезы. Как же мне жаль его, честное слово. До боли ранимый мужчина, который скучает по почившей маме. В какой-то степени я понимаю его. Я сама скучаю по своей маме, очень хочется ее увидеть и обнять, почувствовать аромат ее духов. Мне так не хватает разговоров с ней. Она была такой умной, всегда давала хорошие советы. Сейчас мне очень нужна ее поддержка, но ее нет. И уже никогда не будет.
Как и у Уилсона. Свою биологическую мать он больше никогда не увидит. Трое суток с трупом... Он так сильно ее любил, так сильно надеялся, что она живая, просто уснула. Она явно любила своего ребенка, оберегала как могла от отца-тирана. Даже сейчас, спустя столько лет, Уилсон цепляется за единственную ниточку, связывающую его с мамой.
Я обнимаю его настолько крепко, насколько могу. Мне так хочется уберечь его, но я не в силах что-либо сделать. Я могу только быть рядом и поддерживать, как он того хочет.
- Не нужно меня жалеть.
- Это не жалость, - шепчу я и вытираю слезы об его рубашку, не выпуская из объятий.
Каспер в ответ обнимает меня и утыкается носом в мою шею, вдыхая мой запах и заметно успокаиваясь. Я рада, что могу хоть как-то облегчить его страдания. Пусть и таким пустяком.
- Ты не бывал в доме, где жил в детстве? А может твои родители забрали оттуда какие-нибудь вещи?
- Нет. Никто ничего не взял. Дом быстро обчистили и продали.
- Так может и у него ничего нет?
- Может. А может и нет.
Ладно, я не вправе его как-то останавливать и переубеждать. Если он захочет, то он встретится с отцом. Вопрос только в другом: не обернется ли это чем-то плачевным?