Глава 1.
Ульяна проснулась довольно поздно по меркам её семьи, в десять утра. Солнце уже взошло и во всю освещало землю, своими лучами врываясь в комнату девушки через небольшую щель, которую не могли прикрыть однотонные светло-серые шторы. Ульяна лениво приоткрыла сначала один глаз, затем второй, а после сладко потянулась, сопроводив свои грациозные действия тихим зевком. Она дождалась, когда сонливость немного спадет и села на кровать, настороженно осматривая комнату.
Вокруг было довольно темно. Окна зашторены, свет выключен, широкий плазменный телевизор, который висел напротив кровати, – тоже. Словно во мраке находилось всё: мятные пастельные обои, полностью заклеенные плакатами известных азиатских музыкальных групп, таких как Stray Kids, BTS, Aespa и TXT, белые пол со шкафом и столом, стеллаж с книгами и небольшое кресло под цвет обоев с журнальным столиком, где девушка обычно предпочитала читать.
«Давненько я не пробуждалась с таким умиротворением. Странно, почему папа не разбудил меня? – это была первая мысль, которая пришла ей в голову. – Он постоянно будит меня в семь-восемь утра, а тут аж до десяти дал поспать...»
Обычно отец, подобно самому настоящему урагану, врывался в комнату Ульяны и во всю распахивал занавески, открывал окна, впуская в комнату свежий прохладный воздух и солнечные лучи, которые падали прямо на лицо уже не маленькой соне. А потом, весело напевая какую-то песенку, ходил по комнате дочери в милом розовом фартуке и, когда миссия «достать любимую дочь» выполнялась, – а происходило это, когда она просыпалась и вставала с кровати, – уходил довольный обратно на кухню.
Нахмурив светлые брови и почесав затылок, девушка неспеша слезла с постели и, предусмотрительно застелив её, влезла в белые пушистые тапочки с кошачьими ушками. В них она пошла на кухню, откуда уже тянулся сладкий запах утренних блинчиков. Признаться честно, Ульяна не умеет готовить от слова совсем, поэтому за еду в доме всегда отвечает папа. Однажды она попробовала состряпать лапшу и чуть не спалила всю кухню. После этого отец не доверял дочери самостоятельно готовить и постоянно подшучивал над ней, припоминая тот случай.
Ульяна бесшумно миновала зал и прихожую, желая незаметно подкрасться к папе и напугать его. Она остановилась около двери, выполненной из черного дерева, и прислушалась. Отец с кем-то разговаривал.
- Да-да, готовлю завтрак дочери, а что?
Его собеседника Ульяна не слышала, однако немного удивилась: обычно папа редко говорил с кем-то по телефону по утрам. Вместо этого он предпочитал уделять как можно больше времени дочери, так как совсем недавно его повысили и из-за своей загруженности на работе он в последнее время часто не успевает должным образом пообщаться с ней.
- Ага, она у меня готовить от слова совсем не умеет! – по-доброму рассмеялся он. – Помню, как с работы возвращался поздно, перекусил в какой-то кафешке, устал сильно. Подхожу к многоэтажке, а из нашего окна валит дым черный! Ой, как же я тогда перепугался... – из телефона донесся чей-то удивленный возглас. – А это Уля моя кушать попыталась приготовить! Представляешь? После этого я её к плите одну не подпускаю, не хватало ещё, чтобы она всю квартиру спалила! Ха-ха-ха...
Возмущению Ульяны не было предела:
«Опять папа за старое! Он уже всем рассказал эту историю! Зачем выставлять собственную дочь в таком негодном свете?!»
Надув губы от недовольства, девушка уже хотела распахнуть дверь и возразить, как отец вновь заговорил:
- Ну ладно тебе, она у меня хорошая, понимающая. – самодовольно проговорил он, а затем охнул: – Ой! Время! Ульянка ж ещё спит! Не порядок, уже на целых два часа дольше проспала. – в трубке раздался чей-то заливной смех. – Ну, я пошел, всё, созвонимся чуть позже, целую!
Целую. Одно слово, способное перевернуть чью-то жизнь на все девяносто градусов. И не всегда в лучшую сторону.
Ульянины глаза округлились, как пять копеек, живот болезненно скрутило, а лицо перекосило то ли от удивления, то ли от боли. Ульяна застыла, как вкопанная, не в силах сдвинуться с места. Тело словно парализовало. Отец говорил это слово только маме. Никому более.
«Он нашел себе другую? Почему? Это не шутки? Правда? Почему об этом не знает его единственная дочь? И что теперь будет? Как быть? У них все серьезно?» – мысли путались, голова гудела, дышать стало так трудно, словно весь воздух одним точным ударом выбили из легких. Девушка резко отшатнулась от двери и судорожно впилась пальцами в мамин подарок, в попытках прийти в себя.
Послышались торопливые шаги. Папа шел прямо к ней. Через пару секунд он откроет дверь. Нужно что-то делать.
«Думай, думай, думай!!!» – Ульяна в последний момент взяла себя в руки и постаралась придать своему лицу как можно более сонный вид. Она насильно убрала руку от кулона и стиснула челюсти. Несмотря на острое желание вновь вцепиться в него пальцами по побелевших костяшек, девушка решила действовать самой: открыла дверь и на ходу зевнула, как делала это обычно. Лучшая защита – это нападение.
- Доченька! Ты уже проснулась? – просиял отец, от счастья, видимо, не заметив каких-либо перемен в своей дочери.
- Да-а-а... – сдавленно протянула девушка. – Доброе утро.
- Чего такая недовольная? Не выспалась, что ли? Садись скорее за стол, сейчас заварю твой любимый чай со вкусом малины.
- Угу.
Как Ульяна не старалась, а улыбку выдавить из себя не могла. Перед папой это в любом случае бесполезно: он сразу все поймет. Поэтому девушка выбрала другую тактику: в случае чего прикидываться заболевшей – и вялыми шагами потопала к белоснежному круглому столу, на котором уже расположились стеклянные тарелочки в незамысловатых позолоченных завитушках с блинами, колбасой и сыром. Про шоколадную пасту отец также не забыл.
Кухня и гостиная находились в одном помещении и ничем, кроме этого самого стола, не разделялись. Стены тоже были одинаковыми: красивого молочного мраморного цвета. Практически вся мебель в помещении состояла в серо-белой цветовой гамме, что выглядело изысканно и вполне себе дорого.
Стол стоял в самом конце кухни, около выхода на балкон, частично спрятанного под полупрозрачными занавесками. Ульяна отодвинула серое мягкое кресло и с грохотом уселась на него. Она подперла щеку рукой и молча наблюдала за папой, стараясь найти в его поведении что-то странное или подозрительное. Но он вел себя как и всегда: пел песенки, изредка запуская пальцы в свою блондинистую копну волос и зачесывая её назад, чуть пританцовывал в розовом фартуке, смешно смотрящемся на смуглом и массивном мужском теле, мышцам которого позавидовал бы не то, что офисный работник, даже спортсмен. Отец изредка оглядывался и бросал на дочь наполненные теплотой взгляды. Он улыбался глазами цвета орехов: те блестели на свету, готовые поглотить в свою темную бездну любого. Все та же легкость, та же веселость и та же молчаливая забота.
А между тем его дочь терзали сомнения и страхи. Ужасные мысли поселились в её голове и с каждой секундой все глубже и глубже пускали свои корни, держа девушку в немом напряжении. Ульяна глубоко вздохнула и постаралась спрятать все свои опасения и преждевременные необоснованные выводы в самый дальний угол её мозга. Она разберется со всем потом. Наверняка просто не так поняла папины слова. Может быть он просто пошутил. Вот и все. Ей показалось. Или не так поняла. Всё хорошо. Никаких девушек не будет. По крайне мере пока что.
Перед глазами неожиданно появилась внушающая кружка с горячим чаем, от которого шел еле-еле заметный дымок, отчего девушка растерянно моргнула и вынырнула из собственных мыслей. Она просто обожала чай, но сейчас он ей совсем не лез в горло. Там теперь главенствовал огромный ком, не дающий ей даже говорить нормально.
- Ульянка! Давай налетай! – преисполненный гордости проговорил папа, взъерошив волосы дочери.
Ульяна постаралась улыбнуться – однако получилось это замученно и кисло – и не отшатнуться от привычного за столь долгое время касания. Чуть поколебавшись, она нервно сглотнула и все же приступила к еде.
У отца всегда получалось вкусно и умело готовить, поэтому девушка даже не сомневалась, что еда будет нежно таять у неё во рту и приносить одно удовольствие. Но сейчас она не обращала никакого внимания на блины или чай: все казалось безвкусным, словно весь мир для Ульяны стал черно-белым. Она никак не могла избавиться от чертовой мысли о том, что у папы кто-то появился. И что он скрывает это от своей единственной дочери.
Пока Ульяна копалась в своей голове, то защищая, то подозревая отца, он уже ушел в туалет. По комнате эхом раздался «дзинь», прервавший мысленную дискуссию девушки против неё же.
На папин телефон пришло уведомление. Ульяна отложила блин, который только-только хотела засунуть себе в рот, и нежирной рукой взяла мобильник, быстренько распаролив его. Папа всегда разрешал дочери брать его телефон и смотреть в нем что душе угодно. Часто он сам просил её открыть мессенджер и прочитать ему сообщение, когда он занят работой, готовкой, сидит за рулем машины или ещё что-то. Хотя как таковой потребности в этом не было, Ульяна не смела злоупотреблять доверительным разрешением в своих целях, однако в этот раз была совершенно иная ситуация.
Сейчас, когда отец отошел, Ульяна уже на автомате зашла в Telegram и обомлела: смс пришло от некой «Милая», даже с сердечком подписано. Лицо дочери сделалось белым, как снег, а дрожащие пальцы сами лихорадочно нажали на аватарку.
На ней была изображена довольно молодая девушка модельной и очень даже привлекательной внешности. Она сидела за столиком какого-то кафе и, приподняв голову вверх, непринужденно склонила её вбок, загадочно смотря в камеру сверху-вниз. В руках её находился стаканчик с кофе.
Длинные пряди волос смоленого цвета спадали на хрупкие плечи, темно-серые лисьи глаза придавали ей вид хищницы и были подведены черным карандашом. Ровные стрелки и красные тени со стразами словно омолаживали её, делали современнее. Ульяна предположила бы, что ей максимум двадцать пять лет, если бы не знала, что отец не любит дам с огромной разницей в возрасте. Пухлые губы, – явно ненастоящие – накрашенные ярко-бордовой помадой, растянулись в полуулыбке; милый носик с горбинкой чуть вздернут кверху. Одета она молодежно и стильно: черная блузка с горлом, поверх неё белоснежная идеально выглаженная рубашка, рукава которой были подвернуты, первые две пуговицы расстегнуты, а края завязаны в аккуратный узелок; под цвет блузки юбка-карандаш до колен. Бо́льшего на фотографии не было видно.
Красивая. Взрывная. Коварная. Полная противоположность мамы. Ульяна тут же зашла в переписку. Высветилось непрочитанное сообщение: «Хорошего дня, котик» и снова отвратительное красное сердечко в конце.
Дочь прожигала взглядом, полным злости, сообщение, сжимая пальцами свободной руки края бежевых шорт от пижамы, и не могла прекратить раз за разом перечитывать его, раздражаясь всё сильнее и сильнее то ли на яркую незнакомку, за то, что она прислала этот смайлик, который приводил девушку в неистовое бешенство; то ли на отца, скрывающего от неё эту «Милую» с сердечком на конце; то ли на себя саму за то, что сунула нос не в свои дела и зашла в переписку.
Ульяна пыталась успокоиться, остудить голову, прийти в себя, начать думать наконец мозгами, а не просто смотреть в одну точку, но у неё не получалось. В голове сиреной трубила одна и та же фраза:
«Папа скрывал от своей единственной родной дочери наличие какой-то девушки.»
Неожиданно в комнату вошел отец.
- Ульянка! Что такое? Написал кто-то мне? – весело спросил он.
- Да... – еле-еле выдавила из себя Ульяна и подняла туманный взгляд на папу. Её ноздри тяжело вздымались, а дыхание сбилось. Однако отец был в настолько приподнятом настроении, что не замечал ничего, вызывая у своей же дочери ещё большее негодование.
- Прочитай тогда в слух. Начальник, что ли, снова вызывает на работу? Пиши сразу, что у меня выходной! Мы с тобой планировали по магазинам пройтись сегодня.
«Поглядите на него, прям светится от счастья!»
Девушка прочистила горло и посмотрела на сообщение. Ей не хотелось – а точнее, было неловко и стыдно – говорить ему, что она видела это, но... обида, поселившаяся в сердце, не желала просто так отступать. С вызовом смотря в глаза отца, дочь процитировала ему текст из сообщения:
- Хорошего дня, котик. – с выражением прочитала она. – И сердечко. Красное. Миленько. Это не начальник. Так мне ей ответить или ты сам?
Лицо Владимира сделалось белое, словно полотно. Прямо как у Ульяны, когда она увидела это смс. Он, округлив глаза и замерев, выжидающе смотрел на свою дочь, не моргая. Его рот сначала открылся в немом вопросе, но, не сумев сказать что-либо, закрылся и сглотнул.
Ульяна же, довольная своим выступлением и гложимая злостью, которая так никуда и не отступила, отложила папин телефон и напряженно посмотрела на него, наклонив голову вбок. Она ждала объяснений. Оправданий. Чего угодно, лишь бы он не молчал. Но отец не проронил ни слова. Это казалось сродни предательству: Ульяна никогда ничего не скрывала от папы и никогда не подумала бы, что он когда-то совершит подобный поступок.
Отец, словно заторможенный, медленно подошел к столу, взял свой мобильный и самостоятельно перечитал сообщение, будто бы не верил своим собственным ушам. Его глаза судорожно бегали туда-сюда: с телефона на родную дочь и обратно, словно от этого что-то изменилось бы.
Ульяна же взяла в руки недоеденный блин и, откусив его, спокойно жевала, запивая чаем и продолжая прожигать глазами дырку в отце. Она намеренно сохраняла хладнокровие и безразличие, взывая к папиной совести, хотя каждая клеточка её тела хотела кричать о том, что папа – предатель.
В комнате повисло напряженное молчание. Оно давило на обоих членов семьи, с каждой секундой усиливая свое влияние. И отец, и дочь ощущали это своейкожей, будто бы оно материализовалось и витало в воздухе.
Наконец папа отложил телефон, уселся на стул и, схватившись за голову, виновато заговорил:
- Уль...
- М?
- Ты... прости меня...
- За что тебя простить? – дочь показушно округлила глаза и ахнула. Она по-настоящему грубо язвила редко, но метко. – За то, что тайком общался с какой-то девушкой и ничего не сказал собственной дочери, или за то, что вообще нашел её?
- И за первое, и... – запнулся он, опустив голову вниз. – и за второе...
- Ты!.. – Ульяна, взбесившись, шикнула и отложила бедный блин, предусмотрительно вытерев руки о салфетку. Она подошла к отцу и подняла его голову, заставив смотреть себе в глаза. – Я ничего не имею против того, что ты нашел себе девушку! Нельзя зацикливаться на прошлом... Ты... – девушка сбилась, сделав огромный глоток воздуха, – ты ещё молодой, умный, красивый, к тому же джентльмен... Прекрасная партия для большинства девушек! – яростно и четко проговаривала она. – Но тот факт, что ты скрыл это от родной дочери, разбивает мне сердце, папочка.
Папочка. От этого Владимир ещё больше побелел. В его глазах читалось отчаяние, граничащее с болью и сожалением. Ульяна называла так отца, когда степень обиды и злости по шкале от одного до десяти превышала пятнадцать.
Владимир сгреб дочь в объятия и закрыл глаза.
- Почему ты скрыл её от меня? – Ульяна продолжала стоять, не отвечая на объятия. Совсем недавно это милоеличико перекосило от неприятного шока, быстро сменившегося гневом, переживаниямии страданиями, а теперь на нем расцвела горькая усмешка, имеющая только однозначение: разочарование. – Боялся, что я устрою истерику и запрещу тебе с ней общаться? – в стальном, казалось, все ещё наполненным нежностью голосе девушки звучала обида.
- Нет... – тихо прошептал Владимир. – Я боялся испортить отношения и потерять свою любимую доченьку, как это бывает в большинстве семей при таких обстоятельствах.
От этих слов глаза дочери намокли. Жгучая и горячая капля боли скатилась по щеке, добралась до подбородка и упала на пол.
- Ты дурак! – зло прошипела она и ударила кулаком по папиной спине.
- Согласен. – он долго молчал, но затем добавил: – Я не знал, как ты отреагируешь на это, поэтому скрывал Викторию и предпочитал тайно общение. Она все понимала и поддержала мое решение. Но если ты будешь против, то я сразу же оборву с ней все связи, я обещаю...
«Виктория... – имя эхом пронеслось в голове Ульяны, словно окатив её ледяной водой. – Так вот, как зовут эту... девушку...» – она чуть отстранилась и посмотрела в глаза отца, ладонями вытирая слезы, которые никак не хотели переставать течь. Что-то груди девушки прямо сейчас разрывалось.
- Ты... любишь её? – её голос дрожал.
Владимир колебался. Наконец он ответил:
- Да.
Ульяна закрыла глаза и поджала губы, все ещё предпочитая молчать. Она несмело обняла папу, а тот прижал её к себе ещё сильнее. Чувствительного носика девушки коснулся приятный аромат амбры и бобов. Духи, которые папе покупала мама.
В такой позе отец и дочь простояли ещё с минуту, пока более-менее успокоившаяся Ульяна не заговорила первой, шмыгнув носом:
- Чтобы больше никаких утаек и обмана.
- Хорошо. – покорно согласился хриплым голосом отец и кивнул, облегченно улыбаясь кончиками губ.
Девушка отстранилась и молча развернулась. Она побрела в ванную, чтобы умыться, но папа окликнул её:
- Уля!
Дочь остановилась, но не повернулась. Своеобразная истерика забрала у неё немало сил. Хотелось обратно спать или хотя бы просто побыть одной, в тишине и спокойствии.
- Могу ли я вас.. э... познакомить? – осторожно и тихо спросил он.
Ульяна обернулась и взглянула на отца. В его глазах она уловила мольбу. Светлую надежду. Но не свою маму, нет. Возможность на счастливое будущее вместе с новой избранницей и любимой дочерью.
Кто она такая, чтобы запрещать собственному отцу строить личную жизнь? Никто. Она его дочь и любит его. А значит должна поддерживать во всем. Даже в этом. Как наставляла когда-то мама. Они жили бок о бок вдвоем больше пяти лет. Прошло достаточно времени. Папе пора найти себе другую половинку, с которой будет счастлив. Жизнь не заканчивается на смерти мамы.
- Конечно, пап, это было бы прекрасно. – шепотом, наполненным болью и скорбью, проговорила Ульяна, но в конце её голос в который раз предательски дрогнул.
Владимир вновь засиял от счастья, а дочь, не в силах выносить подобной новости, развернулась и, шмыгая носом, побрела в ванную. Зайдя в неё, девушка закрылась на замок, включила воду в кране и, осев на пол, дала волю слезам, сжимая в кулаке мамин кулон.
Ей больно. Ей очень больно. Виски сдавило с неистовой силой. Тело горело, словно в лихорадке. Она изо всех сил сдерживала обиду и гнев: те насильно хотели вырваться наружу. Ульяна могла накричать на отца, заставить его расстаться с этой девушкой и жить одному, до конца смерти храня верность её матери, но она не могла... не могла поступить настолько эгоистично.
- Мы плывем на льдине... – захлебываясь в собственных слезах, тихо запела Ульяна. – Как на бригантине...
Пусть ей больно. Пусть ей плохо.
- И всю ночь соседи... – охрипший высокий голос местами совсем пропадал, переходя на сипение. – Звездные медведи светят дальним кораблям...
Но папа будет счастлив. Это главное.