Допрос

- Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть, – мрачно сказал офицер, бросая папку с документами на стол. Резким движением он отодвинул стул и, немного помедлив, взирая на меня тяжелым и не верящим взглядом, сел.

Его чувства можно было понять. Как-никак, мы были напарниками несколько лет.

В маленькой комнатке для допросов повисло тяжелое молчание, и лишь тусклая лампа, висящая над головой, изредка нарушала тишину своим электрическим треском. Серые холодные стены давили, работая на атмосферу и делая ее все более и более невыносимой. Страха, как такового, я не чувствовал – почти пять лет работы под прикрытием на два враждующих лагеря, с постоянной необходимостью игры в верного сотрудника и приспешника, научили меня хладнокровию – но было все же что-то, что заставляло меня сейчас избегать взгляда бывшего напарника. Боль от сведенных за спину рук становилась все более невыносимой, и я повел плечами. От этого действия туго затянутые наручники еще сильнее впились в косточки тонких запястий.

- Так и будем играть в молчанку или, может, ты попробуешь оправдаться? – первым нарушил молчание мой некогда друг и коллега. В его голосе слышалась насмешка, которая, впрочем, не могла скрыть нот обиды и разочарования.

- С каких это пор допросы стали начинаться с таких вольных фраз, господин Митчелл? А как же установление моей личности? Пояснение мне моих прав? Как насчет уведомить меня о составлении протоко...

- Ох, прошу прощения, сер Николсон, я совсем забыл о вашей любви к театральным представлениям, – перебил на полуслове офицер. – Я уж было запямятовал, и хотел обратиться к вам как к своему некогда другу. - Эти слова ударили как пощечина и заставили пожалеть о сказанном.

Проделав все стандартные формальности, и положив передо мной диктофон, Митч, сохраняя холодную насмешку на лице, откинулся на спинку хлипкого стула.

- Вы были пойманы с поличным на месте преступления и обвиняетесь в сговоре с преступниками. Пожалуйста, постарайтесь... объясниться, - намеренно выделив последнее слово, он слегка наклонил голову вбок и прищурил взгляд, отчего мне захотелось истерически рассмеяться.

Да уж! Представляя этот момент в своих фантазиях ранее, я и подумать не мог, насколько ожидания будут разниться с реальностью! Митч -помешанный на справедливости, «злой полицейский» воплоти, гроза всех допросов, выглядел сейчас так, будто торжественно срывает куш где-нибудь в Лас-Вегасе! И, надо сказать, вселяло это куда больший ужас, нежели его обычное состояние «хмурого кирпича».

Я вновь поежился. Шутить не хотелось, как и строить из себя «гениального злодея» из второсортных голливудских фильмов. Все заготовленные заранее шаблоны рухнули и оставили в голове звенящую пустоту. Сухие «по существу» фразы испарились и, вместо них, появилась странная необходимость быть услышанным. Не давая себе времени на сомнения, я, наконец, произнес:

- Я... знал, что все так будет. Рано или поздно. Знал, что передо мной будешь сидеть именно ты... И... всегда знал, что в какой-то момент подобная жизнь приведет меня за решетку. Я был готов к этому с того самого дня, когда отец отослал меня в полицейскую академию. Уже тогда все знали, что я должен буду стать «своим человеком в логове врага». Вздор, не правда ли? – я поднял взгляд на человека напротив и, убедившись, что лицо его не тронула ни единая эмоция, продолжил. – На деле это был лишь воздушный замок, каждый кирпичик в котором – возложенные на мою голову ожидания. Если в юности мне искренне казалось, что я гордо несу большую миссию, то с каждым новым годом я понимал, что окружающий меня замок – не больше чем обычная клетка, в которую я добровольно разрешил себя запереть... Жизнь на два лагеря, Митч, это ощущение перманентной угрозы и тревоги. Это постоянная потребность «играть роль», постоянная фильтрация каждого своего слова, действия, постоянные попытки просчитать ситуацию наперед, сохранив во внимании самые мелкие детали. Если первые полтора года я справлялся, то после, жизнь обычных людей – простая и незамысловатая - стала казаться мне настоящим Раем, несбыточной мечтой. Я завидовал. Искренне завидовал всем тем, кто мог заводить друзей и любимых, тем, у кого был человек, которому можно открыть душу. Ведь я был этого лишен. – Я сделал паузу, продолжая смотреть в пустоту. Мой собеседник сохранял молчание. – Я понимаю, что ты хочешь услышать от меня не это. Я сам, прогоняя эту сцену в голове, раз за разом репетировал фразы, сухо констатирующие факт моей виновности... Я надеялся, что это лишит меня лишних мук совести и поубавит проблем тебе, Митч. Но... сейчас я понимаю, что не смогу просто отсиживаться в спасительной тюрьме не объяснившись с тобой. Ведь я правда все это время... видел в тебе свое личное спасение. Я помню, с каким гневом сокрушался на начальство, когда нас принудительно поставили в напарники! Ты раздражал. Кошмарно раздражал своей открытостью и желанием спасти этот отвратительный мир! Я даже желал убить тебя, чего таить греха, но мой другой босс нашел в этой ситуации свои плюсы... видите ли, «с позиции друга будет проще кидать пыль в глаза». И я, осознавая все последствия, вновь покорно принял новую роль и, руководствуясь приказу, стал налаживать с тобой мало-мальски приятельские отношения. Тогда-то и начался весь кошмар, потому что я... будто наконец ощутил себя живым. Каждый наш разговор, каждый поход за кофе, каждое совместное копошение в архиве побуждали во мне мысли о неправильности сотрудничества таких людей, как мы с тобой. Как лед и пламень, солнце и луна, земля и море – мы являли собой две противоположности, которые волею судьбы были вынуждены стать друзьями. Твое безропотное желание спасти всех и помочь каждому, словно ты комиксный герой, не могут не коснуться чужого сердца. Поэтому, когда мы впервые получили задание по разоблачению картеля, я сразу понял: я проиграю в этой битве. Я не смогу выполнить возложенный на меня долг. Просто потому, что ломать комедию у меня больше не было сил. Я знал, что не буду препятствовать тебе в поиске улик и знал, что не буду пытаться их скрыть должным образом... Даже наоборот, я старательно акцентировал твое внимание на всех не состыковках этого дела, внутренне чувствуя упоение от того, что выстроенная годами система, начинает медленно разрушаться. Также я знал, что мое предательство пошатнет тебя и твою по-детски наивную веру в людей, но я тешил себя мыслью, что радость от закрытия многолетнего «висяка» и следующее за этим должностное повышение заглушит твою боль. Видимо, я ошибся. – Я вновь замолчал и впервые за все время посмотрел своему напарнику в глаза. – Я чувствую, будто должен извиниться перед тобой, но при этом внутри меня нет раскаяния. Все что я чувствую – это предвкушение скорой расплаты за мои грехи. Я не жалею ни о чем. Игра с огнем привела меня к самосожжению, но это именно то, к чему я так отчаянно стремился все это время. Я всегда называл свободу – клеткой, а сейчас так отчаянно стремлюсь попасть за настоящую решетку, ведь только она и смерть могут спасти меня от этого Ада на земле. Я не знаю, что найду за тюремными стенами, но я знаю, что это то, что мне нужно. Возможно, это последняя свобода, которую я получу, но я буду ее ценить больше всего в жизни. Поэтому, пожалуйста, Митч... Я прошу тебя как единственного человека, которого я когда-либо считал своим другом... Подари мне это заключение. Не сочувствуй мне, не ищи причины и не пытайся меня оправдать. А просто... дай мне возможность наконец стать свободным.

- Ты действительно этого хочешь? – продолжая смотреть мне в глаза, спросил меня мой бывший напарник.

- Да. Прошу.

- Тогда... Так тому и быть, - милосердно сказал Митчелл, уводя взгляд вбок.