Драмсетика [vkook]

Чон Чонхва стоял за дверью родильной палаты. Сердце бешено колотилось, словно пытаясь вырваться наружу, а по спине стекал липкий, ледяной пот. Он не мог усидеть на месте, то сжимал кулаки, то разминал пальцы, словно это помогало справиться с нервным напряжением.

Он безумно любил свою жену с того момента, как впервые её увидел. Она была его миром, его всем. И новость о её беременности сделала его самым счастливым человеком на земле. Скоро их жизнь изменится. Они станут родителями. Эта мысль согревала его изнутри, заставляя улыбаться даже сейчас, когда за дверью раздавались голоса врачей и короткие, прерывистые стоны его жены.

— Всё хорошо, — прошептал он себе под нос. — Ты справишься, дорогая. Мы справимся.

— Тужьтесь! — приглушенно раздался голос врача из палаты.

Он едва мог стоять на месте, его мысли метались от волнения к тревоге. Прошло несколько долгих минут — тягучих, почти невыносимых. Казалось, что время замедлило свой ход, и каждая секунда ощущалась, как целая вечность. Наконец, дверь открылась. Мужчина резко поднял голову, дыхание замерло. На пороге стоял врач. Но на его лице не было той радости, которую он ожидал увидеть.

— Мы сделали всё возможное... — начал врач, и мир, только что наполненный светом и теплом, начал рушиться. — Но ваша жена... она не пережила роды.

Чонхва остолбенел. Воздух вырвался из груди рваным, болезненным вдохом. Всё вокруг стало глухим и далёким и он почувствовал, как подкашиваются ноги. Врач продолжал говорить, но смысл слов доходил до него медленно, словно через густой туман.

— Ваш ребёнок, — врач сделал паузу, как будто собираясь с силами, — полностью здоров. Он находится под нашим присмотром и всё будет в порядке.

Эти слова, хоть и обнадёживающие, повисли в воздухе, как тяжёлый груз. Он почувствовал, как его сердце, словно сжимаемое невидимой рукой, наполнилось невыносимой болью. Жена, которую он так сильно любил, отдала свою жизнь ради их ребёнка. Слёзы, горячие и солёные, покатились по его щекам, и Чонхва опустился на колени, чувствуя, как мир вокруг него рушится.

Там, за стенами палаты, их маленький ребенок начал свою жизнь. Боль утраты смешивалась с осознанием новой ответственности, новой жизни, за которую он теперь был полностью ответственен. И, несмотря на всю скорбь, он знал, что ему нужно будет любить этого ребенка всей душой, так же как любил её, свою жену, которая теперь жила в их ребёнке.

***

С того дня прошло пять лет. Чонхва, измученный воспоминаниями и одиночеством, пытался двигаться дальше, но боль утраты не отпускала его. Сегодня начальник отпустил его с работы пораньше.

— Иди, отпразднуй день рождения сына, тебе это нужно, — сказал он с улыбкой, слегка похлопав его по плечу.

Чонхва лишь кивнул, не находя в себе сил возразить. Он знал, что дома ждёт сын. Но вместо того чтобы вернуться домой, он свернул на знакомую улицу и вошёл в бар.

Здесь не было шума, только тихий гул разговоров и приглушённая музыка, мягко заполнявшая пространство. Чонхва опустился на высокий стул у стойки и сделал заказ. Один стакан быстро сменился другим, затем третьим. Горький вкус виски обжигал горло, но дарил долгожданное, пусть и обманчивое, облегчение. Только здесь он мог забыться, хотя бы на несколько часов. Алкоголь был его единственным утешением, затмевающим реальность и временно притупляющим боль.

Когда Чонхва, уже изрядно выпивший, вернулся домой, в прихожей его встретил полумрак и лишь тусклый свет ночника в гостиной пробивался через приоткрытую дверь. Чонхва сбросил обувь и, едва удерживаясь на ногах, прошёл внутрь. На полу, в окружении карандашей и листов бумаги, сидел его пятилетний сын. Мальчик рисовал что-то цветными мелками — старательно, сосредоточенно. Рядом лежал аккуратный пакет с подарками из детского сада, упакованный в яркую блестящую обёртку. Мальчик, услышав шаги отца, вздрогнул.

— Пап... — едва слышно прошептал он, его глаза расширились от тревоги. В панике он торопливо схватил пакет, пытаясь спрятать его под одеяло.

Мужчина, пошатываясь, остановился в дверях и заметил это движение. В его затуманенном алкоголем сознании промелькнула вспышка раздражения. Нервный смешок вырвался из его пересохших губ, превратившись в горький смех.

— Хахаха... — голос дрогнул, обрываясь на глухом кашле. — Почему... почему мы празднуем день, когда ты убил свою мать?! — В конце он сорвался на крик, его голос звенел в напряжённой тишине квартиры.

Мальчик замер. Он смотрел на своего разгневанного отца широко распахнутыми глазами, полными детского ужаса, не понимая, что сделал не так. Сердце билось часто-часто, словно пытаясь выпрыгнуть из груди. Маленькая ручка по-прежнему цеплялась за край одеяла, но пальцы предательски задрожали, не в силах скрыть тревогу.

Чонхва стоял в дверях, не моргая, с тяжёлым, холодным взглядом. Он смотрел на сына, но видел не его — лишь тень прошлого, которая преследовала его каждый день. В этом взгляде не было тепла, только боль, застывшая в глазах. Медленно, будто в кошмаре, Чонхва сделал шаг вперёд. Каждый его шаг отдавался гулким эхом в ушах ребёнка, и казалось, что комната вдруг сузилась, сжалась до нескольких метров между ними.

Он остановился, пристально глядя на пакет, который мальчик пытался спрятать под одеялом.

— Дай сюда, — хрипло произнёс он.

Чонгук инстинктивно прижал подарок крепче к себе, не отпуская. Это слабое, почти незаметное сопротивление стало искрой, разжигающей огонь ярости в глазах Чонхвы.

— Дай сюда! — повторил он, уже громче, и не дожидаясь ответа, вырвал пакет из детских рук.

Сильный рывок — и яркая обёртка с треском порвалась. Шуршащая бумага, игрушки, маленькая коробка со сладостями, подаренными в детском саду, разлетелись по полу. Мальчик вздрогнул, глядя, как его маленький мир разбивается на кусочки, но не произнёс ни слова.

Чонхва сжал кулаки. Ему было тесно в собственном теле, внутри всё горело от боли, которая требовала выхода. И он больше не мог сдерживаться. Его руки грубо схватили мальчика за плечи, пальцы вонзились в тонкую ткань пижамы, сжимая до боли. Он тряс сына, словно мог вытрясти из него ту невыносимую правду, которая грызла его душу.

— Если бы не ты... — голос дрожал, срываясь на крик. — Если бы не ты, Джиа бы не умерла! Ты её убил! Ты!

Отчаяние и горечь разрывали его на части, смешиваясь с бессильной яростью, которая захлёстывала его целиком.

Испуганный и растерянный, Чонгук смотрел на отца, затаив дыхание. Он молчал, потому что знал — если скажет хоть что-то, всё станет ещё хуже. Его сердце билось так часто, что казалось, вот-вот разорвётся. В широко раскрытых глазах мелькнуло нечто слишком глубокое для ребёнка — осознание того, что никакие слова не способны ничего изменить.

И всё же, несмотря на боль, крики и обиды, в глубине души он всё равно любил своего отца. Любил так, как только ребенок может любить.

Чонхва дрогнул. Его пальцы, ещё мгновение назад судорожно сжимающие худенькие плечи сына, ослабили хватку. Мир вокруг казался невыносимо пустым и холодным. Секунду он просто стоял, тяжело дыша, окружённый клочьями разорванной бумаги и разбросанными игрушками. Слёзы текли по его небритому лицу, но мужчина даже не пытался их вытереть.

— Спать, — хрипло бросил он, глядя куда-то в сторону, избегая смотреть на сына.

Не дожидаясь ни ответа, ни движения, Чонхва развернулся и ушёл в спальню, тяжело ступая по полу. Дверь закрылась за ним с глухим щелчком, оставив в гостиной лишь тишину.

Чонгук остался стоять посреди комнаты, обхватив себя за плечи. Он медленно опустился на колени и протянул руку к одной из игрушек — красной машинке, блестящей и новой. Её колёса были перекошены от удара, но она всё ещё казалась красивой.

Тихий, едва слышный шёпот сорвался с его губ:

— С днём рождения... меня.

Мальчик закрыл глаза, крепко прижимая к груди игрушку. На щеках блестели слёзы, и он неловко вытер их рукавом пижамы, оставляя влажные следы на ткани.

***

В средней школе Чонгук был тихим и усердным учеником, стараясь не привлекать к себе внимания. Он регулярно выполнял домашние задания, никогда не опаздывал на уроки и старался избегать конфликтов. Однако его одноклассник, Хан Минсу, был настоящим хулиганом, он отличался проказливым характером и часто устраивал неприятности. В один из дней Минсу решил подстроить ситуацию так, чтобы вину за его проступок свалить на Чонгука.

Минсу знал, что учитель химии, мистер Ли, тщательно следит за лабораторным оборудованием и химическими реактивами. В классе химии было много дорогих и опасных веществ, и мистер Ли всегда предупреждал учеников о необходимости быть предельно осторожными. Минсу решил использовать это в своих интересах.

В один из дней, после уроков, Минсу пробрался в кабинет химии. Он знал, что мистер Ли часто забывает запирать шкаф с химическими реактивами. Минсу взял несколько банок с опасными веществами и раскидал их по всему кабинету, создав видимость хаоса и порчи имущества. Разбросав все и поломав оборудование, он вышел из кабинета, как ни в чем не бывало, и направился к школьному двору. Там он подкараулил Чонгука и незаметно подбросил ему в рюкзак небольшую пробирку с химическим веществом.

На следующий день мистер Ли обнаружил беспорядок и сразу же заподозрил, что кто-то из учеников проник в кабинет. Он собрал всех учеников в кабинете химии и спросил, кто из них мог бы войти сюда после уроков. Когда никто не сознался, мистер Ли объявил, что будет осматривать рюкзаки учеников.

Рюкзак Чонгука проверили одним из первых. Как только мистер Ли нашел в нём пробирку с химическим веществом, он не стал разбираться дальше. Несмотря на протесты Чонгука, никто не стал вникать в детали. Найденная в его рюкзаке пробирка стала достаточным доказательством, чтобы возложить всю вину на него. Учителя быстро сообщили о случившемся его отцу.

Чон Чонхва, отец Чонгука, был вызван в школу. Он был в ярости, когда услышал обвинения против сына. Он никогда особо не любил Чонгука и всегда искал повод наказать его. Когда они вернулись домой, Чонхва буквально кипел от гнева.

— Ты снова меня позоришь, — прогремел его голос, как только дверь за ними закрылась. — Я знал, что от тебя не будет никакой пользы, но это переходит все границы!

Чонгук пытался объясниться, слезы стояли в его глазах.

— Папа, это не я! Я ничего такого не делал! Минсу подставил меня!

Но отец не слушал. В его глазах горела ненависть.

— Замолчи! Ты думаешь, я поверю тебе? Ты такой же лгун, как и бездарь! — кричал он.

Мертвая тишина повисла в воздухе, поглощая все звуки. Внезапно воздух разрезал свист шнура, и лопатки Чонгука вспыхнули огненной болью. Кажется, ткань футболки треснула от такого, потому что вместе с болью вдруг Чонгук почувствовал жжение, как будто кожа разорвалась и кровь потекла.

Во второй раз Чонгук попытался сжаться сразу же, как услышал свист шнура, но от этого удар стал только больнее. В глазах потемнело. Третий удар вскрыл кожу на лопатках, как раскаленное лезвие. Четвёртый взмах обжёг поясницу, и воздух, как раскалённый металл, вонзился в лёгкие, сжигая изнутри.

Чонгук пытался прикрыться, но удары были слишком сильными и быстрыми. Боль растекалась по телу, и в какой-то момент он просто сдался, позволяя слезам свободно течь по щекам.

Когда отец, наконец, остановился, Чонгук остался лежать на полу, весь в крови и отметинах, внутренне опустошённый. Шрамы точно останутся. В этот момент он понял, что любовь и понимание со стороны отца никогда не станут для него реальностью, и что он всегда будет бороться с тенью той трагедии, которая случилась в день его рождения.

***

После того случая с жестоким наказанием Чонгук изо всех сил старался избегать отца. Он прекрасно знал, что любое, даже самое незначительное, взаимодействие могло обернуться новыми побоями. Но однажды вечером произошел инцидент, который навсегда изменил их отношения.

Чонгук тихо сидел на кухне, делая уроки. Рядом на плите медленно закипал чайник, а отец стоял спиной к сыну, о чем-то задумавшись. Его настроение было не лучше обычного, и Чонгук старался держаться как можно дальше, сосредоточившись на своих заданиях. Он научился не задавать вопросов и не пытаться разрядить обстановку. Просто быть тише воды, ниже травы. Ещё одна задача по алгебре, ещё одна минута — и, может быть, всё останется спокойно.

Тёплый свет лампы, привычный запах старой кухни, свист первых пузырьков закипающей воды — но всё это в один миг изменилось. Когда отец, не глядя, потянулся к верхней полке за банкой с чаем, он случайно задел чайник локтем. Горячая вода выплеснулась в воздухе и хлынула на спину Чонгука.

Тот почувствовал боль раньше, чем осознал, что произошло. Кипяток мгновенно обжёг спину, впитываясь в ткань старой футболки, которая тут же прилипла к ране, усиливая мучения. Чонгук резко вскочил, закричав. Тетрадь с задачами полетела на пол, карандаш выскользнул из пальцев, а стул, на котором он сидел, с грохотом упал назад.

Отец же, услышав крик, резко обернулся и, увидев, что произошло, мгновенно побледнел.

— Чонгук! — вскричал он, неожиданно для самого себя. В его глазах мелькнуло что-то, чего Чонгук никогда раньше не видел — искреннее беспокойство и испуг.

Отец бросился к сыну и, схватив его за плечи, начал пытаться осмотреть ожог.

— Дай я посмотрю! Прости, я не хотел... — его голос дрожал.

Чонгук замер, ощущая на себе руки отца. Боль пронзала спину, но удивление от того, что впервые в жизни отец прикоснулся к нему не с целью наказания, а чтобы помочь, было сильнее. Его глаза наполнились слезами, но на этот раз это были слезы не только боли, но и недоумения.

— Отец... — прошептал он, не зная, что сказать.

Чонхва лихорадочно огляделся. Взгляд его метался по комнате, не задерживаясь ни на чём, пока он не заметил аптечку, одиноко стоящую на полке. Схватив её дрожащими руками, он поспешно распахнул крышку и принялся рыться внутри, почти вываливая содержимое на стол. Его пальцы нервно перебирали бинты и лекарства, пока он, наконец, не нашёл мазь от ожогов. Он быстро отвинтил крышку, выдавил средство на ватный диск и сделал шаг к сыну. Однако, когда его рука зависла над покрасневшей кожей Чонгука, он замер, словно не решаясь коснуться её.

Наконец, глубоко вдохнув, Чонхва осторожно дотронулся до обожжённой спины. Движения были неловкими, но полными почти непривычной для него заботы.

— Прости меня, Чонгук, я не хотел этого, — шептал он, как будто каждое слово давалось ему с трудом, словно он сам не верил своим собственным словам. Внутри него что-то надрывно ёкало — в его душе впервые за долгое время появился настоящий страх за сына.

Чонгук смотрел на отца, чувствуя, как лед в его сердце начинает таять. Этот человек, который всегда был источником боли и страха, сейчас впервые проявлял что-то похожее на заботу и сожаление. Мальчик не мог понять, что это значит, но в тот момент он почувствовал, что может быть, где-то глубоко внутри, его отец всё-таки способен на любовь.

— Всё будет хорошо, — сказал отец, закончив перевязку. — Я обещаю.

Эти слова, хоть и прозвучали неловко, но для Чонгука они стали чем-то большим, чем просто обещание. Он не знал, сможет ли когда-нибудь полностью простить отца, но в тот момент он почувствовал, что впервые за много лет в их отношениях появилась надежда на что-то лучшее.

Прошло несколько секунд, наполненных тишиной, прежде чем Чонхва глубоко вздохнул, словно собираясь с силами. Опустившись на стул рядом с сыном, он произнес:

— Чонгук, я должен тебе кое-что сказать.

Чонгук, все еще чувствуя жжение на спине и находясь под впечатлением от неожиданной заботы отца, посмотрел на него с удивлением и тревогой. Он не мог представить, что ещё может произойти после этого.

— Я получил предложение о повышении от компании, — начал отец, его голос звучал твердо, но одновременно в нем ощущалась усталость. — Это отличная возможность для меня, но это означает, что я должен буду переехать в США.

Чонгук был ошеломлен. Он не ожидал такого поворота событий. Мысли вихрем пронеслись в его голове. Он был не готов уезжать.

— Я долго думал, как поступить, и решил, что это лучшее решение для нас обоих, если наши пути разойдутся. Я думал взять тебя с собой, но... — он замолчал, глядя на своего сына с неким сожалением. — Думаю, нам лучше пожить отдельно. Я понимаю, что причинил тебе много боли, и может быть, раздельная жизнь поможет нам обоим начать с чистого листа.

Чонгук смотрел на отца, не зная, как на это реагировать. Он не ожидал, что отец примет такое решение. Внутри всё смешалось: облегчение от того, что он больше не будет жить в постоянном страхе перед побоями, и боль от осознания, что его отец отказывается от него.

— Мы больше не будем причинять друг другу боль, — тихо добавил Чонхва, опуская взгляд.

Слова отца повисли в воздухе, наполняя комнату тяжестью. Чонгук чувствовал, как слезы снова подступают к глазам, но он сдержал их. В этот момент он понял, что их пути действительно разойдутся. Отец встал, положил руку на плечо сына, и, не сказав больше ни слова, направился к выходу из комнаты.

— Я позабочусь о том, чтобы тебе было где жить и учиться, — произнёс он, остановившись на мгновение у порога.

Когда шаги отца стихли, Чонгук остался сидеть в тишине, пытаясь осмыслить происходящее. Он знал, что теперь его жизнь изменится навсегда. Этот момент стал началом нового этапа, полного неизвестности...