Молчаливый Синклер

Шериф затянулся догорающей Malboro Red и погасил окурок в переполненной пепельнице. Он позволял себе курить в кабинете, только когда никто не видел. Не в силах прогнать бессонницу, Бен Стивенсон пригнал в участок в четвертом часу утра и засел изучать бумаги по делу Абернати.

Подперев подбородок ладонью, он не отрывал взгляда от фотографий, разложенных на рабочем столе — безжалостно четких кадров обглоданных животными костей, спутанных прядей волос и искореженных фрагментов черепа, едва различимых среди багряной осенней подстилки леса.

Стивенсон перевелся в Мэн шесть лет назад ради того, чтобы никогда больше не видеть ничего подобного... Он приехал в Синклер, прекрасно осознавая, что с серьезной работой в полиции покончено, и теперь до конца своих дней он будет расследовать мелкие кражи, ссоры соседей да драки в барах. И это было именно то, чего Бен искал.

Поначалу городок показался ему серым и безнадежно унылым. К тому же климат Синклера оставлял желать лучшего — большую часть года здесь царила промозглая прохлада, а зимы выдавались суровыми, как в Миннесоте. Это разительно контрастировало с мягким теплом родной Пасадены.

Офицер Ньютон и Маргарет Бут до сих пор подтрунивали над тем, как первые заморозки застали его совершенно неподготовленным. Миссис Бут подарила ему пуховик покойного кузена, а Ньютон — добротные охотничьи ботинки, в которых шериф и поныне щеголял в особо лютые морозы.

Однако, чем больше времени он проводил здесь, тем больше убеждался в том, что Синклер — его место. Простые и приветливые жители городка быстро привыкли к молодому шерифу. Не обошлось, конечно, и без тех, кто ворчал и высказывал свое недовольство, но это, скорее, из-за тоски по старику Джефферсону, который за несколько дней до выхода на пенсию скончался прямо на рабочем месте за столом, отныне принадлежащим Стивенсону.

Дни проходили в Синклере размеренно. Утро начиналось с ароматного кофе и пирога с яблоком или черникой, а по праздникам — с вишней. Секретарь Маргарет Бут, шестидесяти пяти лет от роду, все еще работала и ни в какую не соглашалась уходить на пенсию. Уговорить ее покинуть свой «пост» было попросту невозможно. К тому же она превосходно справлялась со своими обязанностями.

Не обходилось без изъянов — миссис Бут была сплетницей и о делах полиции могла болтать при каждом удобном случае. Раньше никого это не беспокоило, однако после пропажи Дайаны Абернати слухи могли повлечь за собой проблемы, потому Стивенсону приходилось не раз беседовать с миссис Бут по поводу ее длинного языка.

До того дня отец Дайаны — бизнесмен Эдвард Абернати нередко звонил в участок — то сообщал о подозрительных лицах, крутившихся у его торгового центра, то требовал проверить грузовики с канадскими номерами, въезжавшие на территорию города, то просил «подстраховать» проведение ярмарки, чтобы, не дай бог, не случилось потасовки или кражи. Все это звучало в привычном для него тоне — властном, чуть надменном.

Бен Стивенсон еле сдерживал свое недовольство, однако всегда выполнял просьбы Абернати. Он знал, что этот человек важен для города точно так же, как и мэр Дональд Роудс.

Третьего марта этого года Эдвард ворвался в городское отделение полиции в сопровождении адвоката и частного детектива. В этот день у миссис Бут был юбилей. Стивенсон купил для нее роскошный многоярусный торт с шоколадно-карамельной начинкой в «Золотой крошке» и букет кремовых роз.

Абернати решительно направился прямо к Стивенсону и молча отвел его в сторону. Затем вся четверка скрылась в кабинете шерифа и не показывалась добрых два часа. Весь участок замер в напряженном ожидании хоть какого-то объяснения происходящего.

Дочь Эдварда не выходила на связь целую неделю. Абернати не желал поднимать шум, поскольку исчезновения Дайаны, как оказалось, случались и раньше. Иногда она могла уйти из дома вечером и вернуться лишь через два-три дня, не отвечая на звонки. Он не мог позволить, чтобы весь город обсуждал наследницу «империи» Абернати и ее ночные похождения.

Мать Дайаны погибла в авиакатастрофе, когда девочке едва исполнилось пять лет. Первое время она держалась: в начальной школе была круглой отличницей, радовала отца грамотами и похвалами учителей. Но в старших классах все пошло наперекосяк. По словам Эдварда, дочь словно подменили — она стала упрямее, раздражительнее, а год назад завела себе парня. И им оказался вовсе не Эндрю Мэллон, сын главы финансового отдела «Абернати Корпорейшн», который уже через год должен был с отличием закончить Браун, и которого Эдвард видел рядом с Дайаной.

Разговоры с дочерью ни к чему не приводили — она встречала каждый его довод холодным взглядом и упрямым молчанием. Тогда Абернати решил действовать иначе: наведать отца парня. Разговаривать с самим Дэвидом он не собирался — в его представлении это было бы сродни переговорам с подчиненным, а не с равным.

Простой работяга не понимал претензий Абернати. Более того, такой союз ему был даже на руку. По крайней мере, так он думал, пока не встретился с отцом Дайаны один на один.

Майкл О'Нилл наотрез отказался принять сторону Абернати. Он решительно не понимал, к чему эта дорогостоящая университетская премудрость, когда может передать сыну все накопленные знания самостоятельно, и предложил отцу Дайаны поступить аналогично. Что в этом сложного? Все постигается с опытом, а заумные лекции напыщенных профессоров не имеют ровным счетом никакого отношения к жизненным реалиям. К тому же дети искренне счастливы вместе — какой смысл препятствовать их союзу? Гораздо разумнее поскорее сыграть свадьбу, пока девушка еще не забеременела.

Узнав о разговоре отца с Майклом, Дайана устроила скандал. Отец не желал понимать ее и пообещал, что совсем скоро отправит дочь заканчивать последний год в другой штат, подальше отсюда. После этого она исчезла. Эдвард Абернати винил в произошедшем прежде всего себя.

Однако шериф в первую очередь поговорил с Дэвидом, надеясь, что тот покрывает подружку, но Дэвид не знал, что с ней, и подозревал, что мистер Абернати отослал Дайану в какую-нибудь дорогущую школу-интернат. Более того, спустя пару дней он лично явился в офис к мистеру Абернати с отчаянной просьбой — позволить ему хотя бы проститься с Дайаной.

Это напугало Эдварда, и он наконец понял, что на этот раз с дочерью действительно что-то случилось. Тем не менее надежда, что девушка отсиживается где-нибудь в отеле и не выходит на связь назло отцу, все еще теплилась в его сердце. По этой причине он тянул целую неделю и не обращался в полицию, пытаясь самостоятельно отыскать ее и вернуть домой.

Шериф заверил, что пока расследованием займутся лично он и офицер Ньютон, однако если того потребуют обстоятельства, придется поднимать на ноги все отделение. К сожалению, именно так и пришлось поступить. Проверки отелей, больниц и моргов не дали результатов. Ньютон со Стивенсоном отчаянно пытались нащупать хотя бы какую-то зацепку.

По истечении десяти дней после исчезновения шериф и безутешный отец вынуждены были принять решение об официальном объявлении Дайаны пропавшей без вести. С этого момента началось полномасштабное расследование.

В комнате Дайаны были обнаружены следы фентонила... Эта находка могла бы стать одной из ключевых зацепок и открыть дверь в тайную жизнь молодой наследницы Абернати, но вместо того, чтобы копнуть глубже, шерифу и окружному коронеру Эмме Джонсон пришлось подписать соглашение о неразглашении — по настоянию Эдварда Абернати, в присутствии самого мэра Дональда Роудса и личного адвоката семьи.

Шериф помнил тот день до мелочей. Его терзала ярость и бессилие: он был уверен, что Эдвард тормозит расследование, мешая полиции работать. Для Абернати все решала репутация — статус, деловые связи, деньги. Цинизм этого поступка поражал: ради сохранения чистого имени семьи отец фактически отказывался от помощи шерифа, его офицеров и, возможно, даже ФБР.

Тем временем волонтеры совместно с полицией методично прочесывали каждый квадратный фут лесопарка, опрашивались все, кто так или иначе был знаком с Дайаной, но три месяца интенсивных поисков не принесли ни единого результата. Дело постепенно затихало, пока спустя три месяца судьба не преподнесла зловещий сюрприз.

Четырнадцатого июня в руки полиции попала жуткая находка. Местный лесничий — Тайлер Бентли обнаружил в лесу фрагмент человеческого черепа во время обычного обхода территории.

Результат анализа ДНК подтвердил худшие опасения — это оказался фрагмент черепа Дайаны Абернати. Более того, характер повреждений костной ткани однозначно указывал: это было убийство.

Похоронив жену, Абернати научился жить заново, свыкся с пустотой, привык держаться и совершенно отвык от всех человеческих эмоций, боясь когда-нибудь снова ощутить боль.

По этой причине даже известие о гибели дочери не сломило Эдварда Абернати. Он все так же отказывался раскрывать детали, связанные с наркотиками, и категорически возражал против того, чтобы полиция искала дилеров или опрашивала друзей Дайаны в попытке выяснить, кто продавал ей фентонил, и как давно это началось.

Если бы Бену только дали зеленый свет, расследование могло бы пойти совсем по другому пути. Но официально этот след был перекрыт. Вместо полиции поиском источников занимался частный сыщик, нанятый Абернати. Его личность держалась в строгом секрете, и шерифу оставалось лишь гадать, что тот уже знает и какую игру ведет на самом деле.

В течение следующих недель поисковые группы обнаружили еще несколько фрагментов человеческих останков в том же районе леса. На первый взгляд казалось, что речь идет о жертвах одного убийцы. Но позже коронер заметила: кости были обгрызены, на них сохранились характерные следы зубов. Вероятнее всего, тела оказались здесь не потому, что их бросил в одном месте один человек, а потому, что койоты стянули останки в свои охотничьи угодья.

Экспертиза показала, что они принадлежали супругам Миллиган, исчезнувшим два года назад во время похода, и Перис Коттер, пропавшей без вести восемнадцать месяцев назад. Удалось установить, что всех этих людей убили. По настоянию мэра и самого Стивенсона информация об этих находках была засекречена — нельзя было допустить паники в городе, пока они не поймут, с чем имеют дело.

Так и начался настоящий кошмар в маленьком городке.

Шериф Стивенсон долго ломал голову над связующим звеном между жертвами, но так и не находил его. Что могло объединять старшеклассницу, пожилых супругов и местную джазовую певицу? Мысли снова и снова возвращались к делу Дайаны, и чувство вины лишь росло: столько времени прошло, а он так и не смог ухватиться хоть за малейший след.

Эта вина жгла его особенно сильно, потому что жители города давно стали для него чем-то большим, чем папки с личными делами и лицами на фотографиях. Он знал, кто печет лучшие пироги, кто вечно опаздывает с оплатой счетов, и чей пес имеет привычку портить соседский газон. В маленьких городках вроде Синклера каждый уверен, что знает соседа. Здесь секретов не держали: соседи подглядывали в окна, сплетники подслушивали через стены, а сами стены будто имели глаза и уши и делились новостями быстрее, чем «Синклер Кроникал».

Поэтому мысль о том, что кто-то из своих мог совершить убийство, была не просто неприятна — она резала по живому, ломала привычный уклад. Даже в неблагополучных семьях, где нередко слышались крики и лязг разбитой посуды, никто не видел в людях убийц. Да, могли вспылить, подраться, устроить скандал на всю улицу — но лишить жизни? Это казалось невозможным.

И все же Дайана Абернати, Миллиганы и Перис были убиты, а значит, кто-то из «своих» переступил черту.

Пока шериф размышлял, ругая себя, настало утро.

Девять часов утра, пятница, восемнадцатое сентября две тысячи двадцатого года.

Зевнув, Бен потянулся к своей любимой керамической кружке цвета охры с надписью: «Бен Стивенсон — лучший шериф» — подарку миссис Бут на его тридцать восьмой день рождения, и, сделав глоток, скривил лицо. Вместо ожидаемого бодрящего тепла во рту разлилась холодная, горьковатая жижица, мгновенно испортившая настроение. Шериф поставил чашку обратно на изрядно потертую поверхность стола из американского черного ореха, как вдруг услышал шум подъезжающего автомобиля за окном.

Бен поднял голову и прислушался — звук мотора был ему незнаком. Встав из-за стола, Стивенсон подкрался к окну и, едва раздвинув плотно сомкнутые жалюзи, выглянул на улицу, залитую золотистыми лучами солнца. Он поморщился. Теплый свет на миг вызвал в нем почти забытое чувство радости — в Синклере давно не было такой ясной погоды.

У входа в участок парковался старенький «Форд-Эскорт» — классическая модель восьмидесятых в удивительно хорошем состоянии. Кузов, окрашенный в теплый бежевый цвет, сиял словно только что из салона — краска была свежей, с безупречным глянцем, а хромированные детали аккуратно начищены.

Шериф невольно задержал взгляд. Ему всегда нравились такие машины — надежные, честные, без излишеств. В них жил дух тех самых Соединенных Штатов, которые он помнил с детства: когда мечты казались достижимыми, когда все было проще. Работай честно — и будешь вознагражден. Люди строили дома с лужайками, катались на пикапах по загородным шоссе и верили, что могут стать кем угодно, если постараются. Это было время, когда будущее не пугало, а вдохновляло. «Эскорт» выглядел как живой символ тех времен.

За рулем сидела женщина с густыми, слегка вьющимися темно-каштановыми волосами и смуглой кожей, поправляя прическу в зеркале заднего вида. Лицо с правильными чертами, янтарные глаза с упрямым блеском — было в них что-то, что он видел лишь у людей, привыкших добиваться своего.

Худощавая, изящная, с легкой грацией хищной кошки. Бен отметил, с какой заботой она обращается с машиной. Не каждая женщина возилась бы с таким авто, тем более, так трепетно. Похоже, и к себе она относилась так же — опрятно, без лишнего шика, но с той естественной небрежностью, которая выдавала в ней человека практичного. Выбившаяся прядь у виска, непринужденная манера поправить воротник — словно она следила за собой по привычке, не особенно заботясь о том, чтобы выглядеть безупречно, но и не позволяя себе неряшливости.

Его восхищение быстро сменилось хмурой настороженностью. В Синклере он знал почти всех, а это обозначало, что перед ним незнакомка. Иначе он бы точно ее запомнил. Журналисты с телевидения уже побывали здесь, газетчики в помятых плащах тоже успели наследить, и интерес прессы, казалось, угас.

Кто же это мог быть?

Он еще раз бросил взгляд на стоянку и решительно покинул свой кабинет, направляясь к двери.

Главный вход в отделение представлял собой тяжелую деревянную дверь с матовым стеклянным окошком, на котором поблекшей краской были выведены слова «Департамент полиции города Синклер». Доски на крыльце скрипели под ногами, латунная ручка, отполированная ладонями горожан, сияла.

Женщина вышла из машины, на ходу поправила приталенный твидовый пиджак в мелкую елочку, придававший ее образу сдержанную элегантность, и направилась к зданию.

Уверенный шаг, цепкий взгляд, дорогая, но неброская одежда. Он почти уже угадал, кто перед ним, и это ему не нравилось. Стивенсон представлял, как откроет дверь, а дамочка сунет ему под нос удостоверение агента ФБР.

Когда их взгляды встретились, она едва заметно кивнула — деловито, без лишних эмоций, так, как привыкли делать люди в форме.

— Доброе утро, шериф. Я — Рейна Ортис. Пишу статью о вашем деле. Найдется минутка?

***

Трудно было поверить, что это тот самый человек, которого она видела на экране телевизора в сводках новостей. Светло-голубые глаза шерифа глубоко запали, под ними залегли темные круги. Волосы тоже находились в плачевном состоянии — очевидно, он давно их не мыл, как и не брился. Жесткая щетина пепельно-каштанового цвета придавала его лицу суровой мужественности.

От него исходил аромат шипрового одеколона, крепкого кофе, бумаги и еле уловимой табачной нотки, впитавшейся в воротник темно-коричневой куртки с гербом округа. Точь-в-точь как от отца Рейны.

Она замерла, чуть глубже вдохнув. На секунду в ее взгляде что-то дрогнуло, но тут же исчезло. Рейна быстро собралась, напомнив себе, зачем пришла.

Шериф хотел было что-то сказать, и явно не то, что она хотела услышать. Заметив, как дрогнули уголки его рта, журналистка, не дав ему начать, уверенно проскользнула в участок мимо него.

Окинув взглядом помещение, Рейна почти улыбнулась. Все выглядело именно так, как она и ожидала. Этот участок мог бы стать декорацией к старому детективу, который в Бостоне сейчас показывают разве что по кабельному: темные стены, деревянный пол с широкими щелями, предательски поскрипывающий под ногами.

В центре три письменных стола, переживших, кажется, не одно поколение офицеров. Ближайший к двери в кабинет шерифа явно был женским: на нем теснились крошечные фарфоровые фигурки и семейные фото в дешевых рамках, а рядом стоял старый кнопочный телефон.

У стены длинная деревянная скамья для тех, кого сюда приводят не по своей воле. Сквозь стеклянную перегородку с жалюзи виднелась узкая решетчатая камера — «клетка», как ее называли полицейские. Все вместе это было одновременно архаичным и... почти уютным, будто возвращало ее куда-то в детство, когда мир казался проще, а люди понятнее.

— Я, кажется, не дал вам ответа... — сдержанно произнес шериф, но в голосе его явно ощущалась нота недовольства.

Рейна тем временем рассматривала карту округа, часы в золотистой раме и доску с объявлениями о розыске со всего штата. Услышав низкий, слегка хрипловатый голос Стивенсона, она обернулась и без улыбки произнесла:

— Однако вы и не выразили протеста, шериф. И, к слову, не представились.

Стивенсон напрягся. Она ведь назвалась журналисткой, но уверенность в ее голосе и манерах слишком напоминала ему агентов, с которыми доводилось иметь дело. Это сбивало с толку, и он, не подумав, сказал:

— Шериф Бенджамин Стивенсон, округ Эшфорд.

Ортис довольно кивнула.

Бен и сам не понял, зачем вообще подчинился ее негласному требованию. Какого черта он должен был отчитываться?

Уже через секунду взгляд на гостью стал холоднее.

— Хотя, если вы здесь, должно быть и мое имя вы уже слышали.

Рейна чуть приподняла бровь. Ну что ж, кажется, шериф умел жалить чуть больнее, чем она ожидала.

— Шериф Стивенсон, — начала Рейна, подходя ближе, — я более чем уверена, что вы уже сталкивались с журналистами крупных изданий, ведь я узнала о вас и вашем расследовании из новостей пятого канала.

Она слегка прищурилась, проверяя, как он отреагирует.

— И?.. — холодно отозвался Бен. — Обычно в таких случаях журналисты звонят заранее.

— Важные разговоры редко случаются по телефону, — ответила она и позволила себе легкую, почти невесомую улыбку.

Рейна выпрямилась, подбросила в ладонях чехол с ноутбуком и, словно невзначай, добавила:

— Думаю, мы могли бы помочь друг другу.

Стивенсон наклонился чуть вперед, сокращая дистанцию. Давление чувствовалось в каждом его движении.

— Помочь? — голос его прозвучал ниже и опаснее. — Решили, что чужое горе хороший способ сделать карьеру? Впрочем, ничего удивительного, вы не первая.

— Уверена, что не первая, но, как видите, все остальные, почуяв «висяк», испарились.

Стивенсон едва заметно напрягся. Слова Рейны задели его, словно она ткнула пальцем в больное место. Он медленно выдохнул, заставляя себя не сорваться.

— А я хочу узнать правду. И уверена, что для этого нужно нечто большее, чем бесконечные пересказы чужих догадок, — спокойно ответила она. — Поверьте, шериф, последнее, что меня интересует, — это собственная карьера.

— Ну, конечно, — усмехнулся он, но усмешка не коснулась его глаз.

Рейна чуть склонила голову набок, не отводя взгляда:

— Верите или нет, но это так. Это дело слишком подозрительное. И у меня ощущение, что кое-кто знает больше, чем говорит. — Она позволила себе почти провокационную улыбку.

Он отвел взгляд, и уголок его губ дернулся — то ли от усталости, то ли от раздражения. В висках глухо стучал пульс.

— Как вы сказали? Рейна, верно?

Девушка кивнула, все так же спокойно улыбаясь.

Он сделал шаг ближе и произнес ровно, почти холодно:

— Рейна, неужели вы думаете, что мне нужна помощь? Если бы это было так... уж точно не от репортерши из захудалого издания, готовой ухватиться за любую трагедию ради пары дней шума в новостях.

Он сделал паузу, подняв густые брови и в упор глядя на то, как медленно с лица журналистки сползает улыбка.

— Здесь вам не ток-шоу.

— О, поверьте, я знаю. Но хочу сказать, что я не имею отношения ни к одному изданию... Я люблю громкие истории и не скрываю этого, — Рейна понизила тон, и ее улыбка стала почти опасной. — Только разница в том, что мои материалы меняют судьбы и открывают то, что другие боятся тронуть. Я всегда иду до конца, шериф. Можете убедиться сами. Я дам подсказку: моим бывшим местом работы было издательство «Бостон Пресс». И поверьте, Стивенсон, я и здесь не сдамся, чего бы мне это не стоило!

Он отвернулся и пошел к окну, чтобы Рейна не видела выражения его лица.

— Вам лучше уйти, — уверенно произнес он.

Журналистка вздохнула. Шериф оказался не так прост, как ей показалось с экрана телевизора. За вежливостью скрывалась твердость характера, а за скучным фасадом угадывался взрывной темперамент, тщательно спрятанный под маской равнодушия. У нее был еще важный вопрос к шерифу, и она наконец почувствовала момент, когда стоило его задать:

— Скажите, шериф, а вы удосужились проверить дело Харпер Браун?

Бен развернулся. Ему показалось, что ее глаза потемнели, а голос стал ниже — будто в ней проснулась другая личность.

Имя прозвучало слишком знакомо. Он вспомнил, как офицер Ньютон еще в первые дни расследования убийства Дайаны вдруг заговорил о Харпер: «Это ведь не первый раз, когда в Синклере гибнет молодая девушка. Только тогда экспертиза постановила: несчастный случай».

Мысль кольнула Стивенсона, и он на секунду отвел взгляд. Раздражение, с которым он встретил журналистку, испарилось, оставив после себя неприятный осадок вины.

— Это дело было закрыто, — выдавил он. — Несчастный случай.

— Да, — кивнула Рейна. — Очень удобно, правда? Девушка за рулем, в крови алкоголь — и всем плевать на человека в капюшоне с разбитым лицом, который появился на похоронах и исчез, не дождавшись окончания церемонии, и на следы ила с болот под ногтями Харпер.

По спине Стивенсона прошелся холодок. Несчастный случай с Харпер Браун произошел одиннадцать лет назад, еще до его приезда в Синклер. Тогда расследованием занимался шериф Джефферсон. Ни в участке, ни в городе никто к тому делу не возвращался. И Стивенсон не вникал в дело Харпер, хотя мог бы проверить — времени для этого было предостаточно...

Теперь же журналистка выкладывала подробности, о которых он не знал. А это значило, что Ортис могла знать больше, чем позволялось, или просто проверяла реакцию. Но что хуже — он не мог быть в этом уверен.

— О чем вы, черт возьми? Какой еще человек в капюшоне? А про ил вы только что выдумали? — отрезал Стивенсон.

— Ох уж эта провинция... Меня поражает ваша лень, — съязвила она. — И знаете, шериф, именно поэтому у вас и сейчас ничего не выходит.

Он сжал челюсти и медленно произнес:

— Думаете, вы такая умная, раз явились сюда из столицы? — плечи шерифа напряглись, ноздри раздулись. Он прищурился, и в глазах мелькнула колкая усмешка. — Так вот, катитесь обратно, — выпалил он, резко выдыхая каждое слово, — и не смейте говорить о том, чего не знаете!

— Я нахожусь здесь от силы три минуты и уже дала вам пищу для размышлений! — она медленно скрестила руки на груди, словно уже знала, что победила. — Можете выгнать меня, шериф, но тогда вы потеряете единственного человека, который готов копнуть глубже, чем ваши люди, — ее голос стал мягче, но в янтарных глазах блеснула насмешка.

Как только Рейна произнесла последнюю фразу, которая заставила шерифа вздрогнуть от ярости, входная дверь распахнулась, и в участок вошла тучная женщина с пышной химической завивкой. Локоны были залиты лаком так, что ни один не осмеливался сдвинуться с места. От нее повеяло свежей выпечкой и ванилью.

Одной рукой она прижимала к груди блюдо, накрытое фольгой. Она остановилась, прищурилась на парочку, а затем заговорила с почти театральной интонацией:

— Доброе утро! — широко улыбнулась она. Ряд белоснежных зубов выглядел слишком безупречно, чтобы быть настоящим. — Шериф, кто эта симпатичная девушка? Неужели ты в чем-то ее подозреваешь?

Стоило Ортис присмотреться к этой женщине, как она почти сразу поняла: вот тот человек, из которого можно вытянуть информацию. В ее взгляде скользнула искра любопытства, которую она пыталась скрыть. Здесь не требовалось быть гением, чтобы догадаться: чем еще заниматься в Синклере, если не сплетничать? Тем более, работая под боком у шерифа, в участке, где ежедневно обсуждают дело Дайаны — самый громкий источник слухов за последнее десятилетие.

— Может быть, — ответил Стивенсон, не сводя глаз с Рейны.

В ней что-то изменилось, и Бену это совсем не понравилось: она была похожа на акулу, почуявшую свежую кровь.

Секунду подумав, журналистка расправила плечи, сделала шаг вперед и произнесла:

— Рейна Ортис, независимая журналистка. Собираю материал по делу Дайаны Абернати, а шериф Стивенсон согласился мне в этом помочь.

Как только она представилась, радушная улыбка Маргарет дрогнула и стала формальной. Ее глаза, только что открытые и любопытные, теперь чуть прищурились, словно она оценивала Рейну под каким-то новым, более пристальным углом.

Стивенсон тоже заметил перемены в Маргарет и был удивлен не меньше, настолько, что его злость на журналистку померкла. Он уже представлял, как миссис Бут рассказывает Рейне обо всем, что ей удалось подслушать, однако женщина, кажется, была совсем не рада расследованию Ортис.

— Очень приятно, — холодно ответила она. — Меня зовут Маргарет Бут.

Она протянула руку, мягкую и теплую, как свежее тесто.

— Работаю здесь уже тридцать лет, с Беном — шесть, — добавила она, поправляя на груди бейдж. — У нас дружная команда!

Она бросила быстрый, но многозначительный взгляд на Стивенсона.

Рейна уловила, что Маргарет будто пыталась держаться линии шерифа, не сказать лишнего, но под этим фонил неподдельный интерес.

— Может, чашечку кофе? — предложила она слишком поспешно, словно пряча за гостеприимством желание ухватить хоть немного информации.

Несмотря на внутреннее напряжение, миссис Бут была по-настоящему обходительной. Это чувствовалось даже в том, как она бережно держала блюдо с пирогом.

— Миссис Бут, думаю, Рейне уже пора. Сегодня мы обсудили дела, так что все остальное в следующий раз, а нам с вами уже пора приступать к работе! — Бен попытался сделать доброе дело и спровадить журналистку.

Маргарет замерла, разрываясь между привычной лояльностью и любопытством.

— Бен, ну не будь таким занудой! — вскинула брови она, направляясь к старенькой капельной кофеварке с бумажными фильтрами. — Я тут работаю дольше, чем ты живешь в этом городе, и знаю точно: до одиннадцати никто сюда даже не звонит.

Произнеся это, она вдруг осеклась. Плечи чуть опустились, и Маргарет невольно провела ладонью по лакированным волосам. Ее взгляд на мгновение помутнел, но затем быстро сфокусировался на Рейне.

— Так что... — тихо продолжила миссис Бут, делая быстрый вдох и уже улыбаясь шире, чем нужно, — мы с Рейной выпьем по чашечке кофе с пирогом, что и тебе советую.

Шерифу ничего не оставалось, как тяжело выдохнуть.

— Чуть позже, миссис Бут, мне нужно кое-что сделать, — сказал шериф и развернулся в сторону своего кабинета.

Стивенсон с удовольствием съел бы кусок пирога и выпил бы большую чашку горячего крепкого кофе, но только не в компании Рейны Ортис, которая нагло обвиняла его в лени и упущениях.

Шериф так и не понял, что творится с Маргарет. Судя по ее первой реакции, она вовсе не собиралась обсуждать с журналисткой дело; он же сто раз предупреждал ее, что разговоры о Дайане запрещены. Но сейчас... ее глаза выдавали живое любопытство.

Ох уж эта миссис Бут.

Тем временем Маргарет уже суетилась возле Рейны, ставя перед ней кружку и аккуратно нарезая пирог, будто сама себя уговаривала, что делает это исключительно из вежливости. Рейна бросила быстрый взгляд на шерифа, заметив его замешательство, и, не удержавшись, подмигнула.

Спустя пятнадцать минут Маргарет расслабилась и болтала без умолку. Из ее эмоционального рассказа Рейна узнала многое о городке и его жителях, окончательно убедившись в предположении о крайне простом укладе местной жизни. Здесь увлекались пересудами друг о друге, наносили визиты соседям, посещали спектакли в крошечном театре. Молодежь проводила время в единственном молле на всю округу, наслаждаясь вредной едой и просмотром «неправильных» современных фильмов.

Шериф, по словам Маргарет, был одинок. За все время службы в Синклере он даже не попытался наладить личную жизнь. Женщина утверждала, что причина в его скверном характере. Хоть внешне Бен был привлекателен, его нрав оставлял желать лучшего, однако у него было золотое сердце и добрая душа... О шерифе Маргарет говорила больше, чем следовало, а затем начала намекать на симпатию между Рейной и Беном. Журналистка поспешила ее остановить:

— Миссис Бут! Прошу вас, я здесь не для того, чтобы копаться в жизни шерифа Стивенсона! И не было никакой химии... Давайте лучше поговорим о Дайане Абернати.

Как только прозвучало это имя, Маргарет сразу помрачнела и зашептала:

— Бедная девочка... Такая трагедия... Отец растил ее совсем один после гибели миссис Абернати. — Она медленно переложила со стола на колени сложенную салфетку. — Ее отец, Эдвард Абернати, кормит этот город, он единственный крупный делец в Синклере. И конечно, он оберегал дочь как мог. Может, где-то даже пережимал... контролировал, но только потому, что боялся потерять...

Рейна понимающе кивнула.

— А что вы скажете о самой Дайане?

— Она была очень красивой девочкой, умницей. Хорошо училась в средней школе, но в старшей ее успеваемость, по словам миссис Рекс, учительницы английского, заметно снизилась. Впрочем, ничего страшного — девочки взрослеют, и Дайана не исключение. В этом возрасте подростки думают совсем не об учебе... — Маргарет пожала плечами, словно оправдывая девушку.

Рейна уловила в ее голосе знакомую нотку — смесь жалости и легкого осуждения, которая всегда появлялась у взрослых, когда они говорили о подростках.

— У Дайаны был парень?

— Да... молодой человек. Сын местного рыбака — Дэвид. Его отец держит пару лодок и промышляет ловлей лобстеров. — Маргарет вздохнула. — Мистер Абернати не такого парня видел рядом с дочерью... Но Дэвид хороший, очень милый юноша.

Рейна поймала себя на том, что задержала дыхание. Значит, отец воевал с непокорной дочерью... та, вероятно, держала обиду.

— Так получается, между отцом Дайаны и ее парнем был конфликт?

Маргарет замерла с чашкой в руке. Она захлопала глазами, словно очнувшись от транса, и щеки ее слегка порозовели. Женщина поняла, что увлеклась и сказала больше, чем следовало. Губы сжались в тонкую линию, она неловко поерзала на стуле.

— Ну... да, небольшой, — ответила быстро и небрежно, стараясь сделать вид, что это не имеет значения. — У всех бывают разногласия.

— А кроме Дэвида... у нее были близкие друзья?

Маргарет задумалась, шевеля губами.

— Конечно, девочки в ее возрасте всегда имеют лучшую подружку, а то и несколько.

— Шериф говорил с ними? — напирала журналистка.

— Кажется... может быть, точно не припомню. В тот день, когда пришли результаты экспертизы... Ох, тут творилось такое! Тем вечером я пригласила на ужин соседей и приготовила запеченную утку с яблоком. Она получилась такой сочной и ароматной, что Кэтрин Соер весь вечер пыталась выудить у меня рецепт! Но вы поймите, я ни в коем случае не могу его раскрыть — этот рецепт передала мне моя мать... — нервно тараторила миссис Маргарет.

— Миссис Бут! — Рейна подалась вперед, положив локти на стол. — Что вам еще известно о деле? Шериф делился с вами информацией?

Маргарет всплеснула руками, будто оправдываясь:

— О, нет! Это не мое дело! Мое дело — картотеки, звонки и бюрократия. Я никогда не лезу туда, куда не просят! — Она сокрушенно покачала головой, словно Рейна ее обидела. — Знаю лишь то, что официально объявлено.

Женщина поежилась, сжав ладони.

— Думаю, что, возможно... девочку убили койоты. Экспертам тяжело было определить, что это дело рук человека, — вероятно, они ошиблись. Койоты опасные существа... Будучи голодными, они и на человека нападают, — добавила она шепотом, словно боялась, что кто-то подслушает.

Рейна с трудом сдержала вздох. Веки чуть опустились, в голосе зазвучала ирония:

— Вы и вправду думаете, что Дайану убили койоты?

Она приподняла бровь и с интересом уставилась на Маргарет.

— А что вы сами думаете, мисс Ортис? — Маргарет подалась вперед. — У вас-то нюх на такие дела, наверняка уже сложили свою версию?

И вот долгожданный интерес Маргарет наконец прорвался сквозь слой благоразумия.

— Пока только одно, — спокойно ответила Рейна. — Что дело стоит на месте... возможно, просто потому, что улики слишком хорошо прячутся. — Она улыбнулась, но взгляд был цепким. — Ну, или потому, что все здесь слишком устали, чтобы их заметить, — добавила она как бы, между прочим.

Маргарет посмотрела в сторону и тяжело вздохнула, но ничего не ответила. Возможно, не поняла, что Рейна намекает на некомпетентность и лень дорогого шерифа Стивенсона. Ну и хорошо, на это и был расчет.

— Ну так что, миссис Бут? Все-таки койоты или нет?

— Уж лучше койоты, — фыркнула она, надув щеки. — Которых, между прочим, уже вылавливают в окрестных лесах и проверяют на бешенство!

Рейна медленно поставила чашку на блюдце и, слегка наклонив голову, прищурилась:

— Миссис Бут, а если честно... что вы на самом деле думаете? Может ли кто-то из местных быть способным на убийство?

Маргарет побледнела. Морщинки вокруг глаз натянулись, она сложила руки на коленях, крепко сжав пальцы.

— Нет... нет! — сдавленно выдохнула. — Если кто-то и вправду убил Дайану... — она замолчала, глядя в пол, — то не наш человек.

Маргарет отводила взгляд, когда говорила о койотах, и отвела, когда сказала, что это точно не местный. В ее глазах мелькнуло что-то знакомое — тот же испуг, что Рейна когда-то видела в лицах людей, хоронивших Харпер.