Глава 8
Двадцатого апреля, в день поминовения Коямады, Сидзуко совершила
паломничество в храм, а вечером пригласила родственников и друзей
покойного мужа, с тем чтобы по буддийскому обычаю вознести молитвы духу
усопшего. В числе прочих был приглашен и я. В этот вечер произошло еще два
события (хотя на первый взгляд они не имели друг к другу никакого
отношения, впоследствии выяснилось, что между ними все-таки существовала
некая роковая связь), которые настолько меня потрясли, что я, наверное,
буду помнить их всю жизнь.
Мы с Сидзуко шли по темному коридору. После того как гости разошлись, я
еще на некоторое время задержался, обсуждая с ней положение дел с
розысками Сюндэя. В одиннадцать часов я поднялся - засиживаться дольше
было уже неприлично (что могли подумать слуги?) - и направился к выходу,
где меня уже ждало вызванное Сидзуко такси. Сидзуко пошла проводить меня
до парадного. Так мы оказались с ней вдвоем в коридоре. Выходившие в сад
окна коридора были открыты. Как только мы поравнялись с первым из них,
Сидзуко вскрикнула и обеими руками обхватила меня.
- Что случилось? Что вы увидели?
Вместо ответа она, по-прежнему прижимаясь ко мне, одной рукой указала в
сторону окна.
Вспомнив о Сюндэе, я похолодел от страха, но тут же пришел в себя: в
темноте сада между шелестящими листвой деревьями бежала белая собака.
- Да это же собака! Вы напрасно испугались, - сказал я, нежно взяв ее
за плечо. Но хотя бояться было уже нечего, Сидзуко по-прежнему обнимала
меня. Теплота ее тела внезапно передалась мне. Неожиданно для самого себя
я стиснул ее в объятиях и потянулся к губам моей Моны Лизы.
Не знаю уж, было ли это на счастье мне или на беду, но она не только не
сделала ни малейшей попытки отстраниться, но, напротив, с какой-то
застенчивой силой прижала меня к себе.
Случись все это не в день поминовения ее мужа, мы, наверное, не
испытали бы такого острого чувства вины. В тот вечер мы не сказали друг
другу больше ни слова и даже не посмели взглянуть друг другу в глаза.
Я сел в машину, но мысли мои по-прежнему были полны Сидзуко. Мои губы
все еще ощущали прикосновение ее горячих губ, моя грудь, где еще бешено
стучало сердце, хранила жар ее тела.
Во мне бушевали противоречивые чувства: то я готов был прыгать от
счастья, то испытывал мучительные угрызения совести. Я смотрел в окно
машины и ничего не видел.
И все же, как это ни странно для человека в моем положении, меня с
самого начала не покидало ощущение, что в машине я вижу хорошо мне
знакомую маленькую деталь. Погруженный в мысли о Сидзуко, я глядел перед
собой, а эта деталь мелькала у меня перед глазами. "Почему, ну почему я
все время смотрю в одну точку?" - рассеянно спрашивал я себя, и вдруг
ответ был найден сам собой.
На руках у водителя, грузного сутулого мужчины в поношенном синем
демисезонном пальто, сидевшего за рулем, были элегантные дорогие перчатки,
совсем не вязавшиеся с его общим обликом.
От моего взгляда не могло укрыться, что это были зимние перчатки, вовсе
не подходящие для апрельской погоды. А главное - кнопка, вот что больше
всего меня поразило! Ба! Эта круглая металлическая деталь, которую я нашел
на чердаке в доме Коямады и которая мне казалась пуговицей, была не чем
иным, как кнопкой от перчатки.
Разумеется, в беседе со следователем Итосаки я упомянул о найденной
мною металлической пуговице, но, во-первых, тогда у меня не было ее при
себе, и, во-вторых, поскольку личность преступника была уже известна, мы
со следователем не придали значения такого рода улике. Скорее всего, эта
пуговица так и лежала бы у меня в кармане жилета от зимнего костюма.
То, что эта металлическая деталь может быть кнопкой от перчатки, мне и
в голову не приходило. Очевидно, преступник находился на чердаке именно в
этих перчатках и попросту не заметил, как кнопка оторвалась.
Но этого мало, меня ожидало еще одно поразительное открытие. На левой
перчатке у водителя кнопки не было, там виднелось одно лишь металлическое
гнездышко. А что, если на чердаке мною найдена кнопка от этой перчатки?
Тогда...
- Послушайте, - окликнул я водителя. - Дайте мне на минутку ваши
перчатки.
Не скрывая удивления от столь неожиданной просьбы, водитель все-таки
притормозил и послушно подал мне перчатки.
Как и следовало ожидать, на пуговице были выгравированы знакомые мне
буквы R.К. BROS CO. Теперь к владевшему мной удивлению примешалось чувство
необъяснимого страха.
Отдав мне перчатки, водитель продолжал спокойно вести машину,
по-прежнему не оборачиваясь, а я разглядывал его плотную фигуру, и мне в
голову пришла сумасбродная мысль. Не сводя глаз с отражавшегося в
зеркальце лица шофера, я внятным голосом произнес два слова: "Сюндэй
Оэ..." Конечно, это было глупо с моей стороны, во-первых, потому, что
выражение лица шофера абсолютно не изменилось, а во-вторых, потому, что
Сюндэй Оэ никогда не стал бы действовать в духе Люпэна [Арсен Люпэн -
герой приключенческих романов французского писателя М.Леблана].
Когда машина остановилась перед моим домом, я щедро расплатился с
водителем и еще ненадолго задержал его.
- Вы не помните, когда вы потеряли кнопку от перчатки?
- Да она с самого начала была без кнопки, - недоуменно ответил
водитель. - Вообще-то это не мои перчатки. Я получил их вроде как в
подарок от покойного г-на Коямады. Наверное, без кнопки он не хотел их
больше носить. Но они были еще совсем новые, вот он и отдал их мне.
- Как, сам г-н Коямада? - невольно вырвалось у меня. - Тот самый, в
доме которого я сейчас был?
- Да, тот самый. Я часто возил его на работу и с работы, и он очень
хорошо ко мне относился.
- И как давно вы носите эти перчатки?
- Получил я их еще зимой, но все берег, уж больно они хороши. Сегодня в
первый раз их надел - старые совсем прохудились. А без перчаток плохо -
руль выскальзывает из рук. Только не пойму, к чему вы ведете этот
разговор?
- Послушай, не мог бы ты продать мне эти перчатки?
За соответствующую плату водитель в конце концов согласился расстаться
с перчатками. Войдя в дом, я сразу же достал кнопку, найденную на чердаке,
и что же? - она точь-в-точь совпала со своим гнездышком на перчатке.
Бывают же подобные совпадения! Сюндэй Оэ и Рокуро Коямада были
обладателями одних и тех же перчаток. Можно ли было такое предположить?
Позднее я пошел с этими перчатками в магазин "Идзумия" на Гинзе, лучший
из всех магазинов в городе, торгующих заграничными товарами. Взглянув на
перчатку, хозяин магазина сказал, что в Японии подобных вещей не
производят, что, скорее всего, это перчатки английского производства и
что, насколько ему известно, в Японии отделений фирмы R.К. BROS CO нет.
Сопоставив эти сведения с тем фактом, что г-н Коямада до сентября
позапрошлого года находился за границей, я сделал вывод, что владельцем
перчаток был именно он, а следовательно, и оторванная кнопка принадлежала
ему. Каким же образом в руки Сюндэя Оэ попали перчатки, которых в Японии
приобрести нельзя, причем в точности такие, как у г-на Коямады?
"Итак, что же получается?" - размышлял я, опершись о стол и обхватив
голову руками. "Получается... Получается..." - то и дело повторял я,
пытаясь мобилизовать все свои аналитические способности и в конце концов
разрешить эту загадку.
И вдруг мне в голову пришла интересная мысль. Я подумал, что длинная
узкая улица, на которой стоит дом Коямады, тянется вдоль реки Сумидагава,
а стало быть, этот дом находится на самом берегу реки. Действительно, это
было так, я не раз любовался рекой из окон их европейского дома, но теперь
этот факт, как бы впервые осознанный, наполнился для меня новым смыслом.
У меня перед глазами большая латинская буква U.
В верхнем левом конце этого U находится дом Коямады, в верхнем правом
конце - дом его приятеля, к которому он ходил играть в го. А в самой
нижней части U расположен мост Адзумабаси. Как мы считали до сих пор, в
тот вечер г-н Коямада вышел из правой точки U, спустился до конца этого U
и там был убит. Но мы, совсем забыли о реке. А река течет в направлении от
верхней части U к его нижней части. Тогда естественно предположить, что
труп был найден не в том месте, где произошло убийство, а был отнесен
течением реки к пристани у моста Адзумабаси.
Итак, труп был отнесен течением. Труп был отнесен течением. Но где же
было совершено убийство?
Я все глубже и глубже погружался в трясину самых невероятных
предположений.