Зеркала-озёра

— Говорю тебе: она не просто так там оказалась, — стоит на своем Димка, и как бы Алёне ни хотелось от нее отмахнуться, но сделать это не получается.

Она своими глазами видела Лету. Видела ботинок в ее руке, и сомнений никаких, что этот ботинок принадлежит пропавшей девочке. Еще и эта странная хромота...

— Все равно не сходится, — тяжело выдыхает Алёна, стягивая куртку, и уже громче произносит: — Марта, я с Димкой!

На улице темно, люди возвращаются с работы, и правильным решением было бы разойтись по домам, но оставаться одной не хотелось. Тетя вряд ли разозлится, что она явилась домой с нежданными гостями, но у Алёны и так голова гудит от всего произошедшего за последние несколько часов, так что она просто вылезает из ботинок, оставив их стоять у двери зашнурованными, и предлагает подруге гостевые тапки.

— Зачем бы ей организовывать поиски, если она сама к этому причастна?

Димка пожимает плечами, вешает куртку рядом с Алёниной и без особого энтузиазма рассматривает прихожую.

— Это нам и предстоит выяснить. А у вас, кстати, миленько.

Марта дверь спальни открывает, пронырливая кошка тут же просачивается мимо нее и решительно направляется в сторону гостьи.

— Очень рада, — произносит тетя, выглядывая, — ставьте пока чайник, девочки, я сейчас приду.

Другую реакцию Алёна от нее и не ожидала. Дверь закрывается, Марта будто бы и не замечает, что кошка выскочила из комнаты, и не успевает Алёна ничего сказать, как та оказывается на руках у Димки.

— Привет, киса! Я тоже такую хотела, — а это уже Алёне, — но бабуля говорит, что могу хоть десятерых завести, как стану жить отдельно. У нее спина болит, ей некогда возиться с животиной. Да у нее вечно что-то болит, на самом деле. Я уже запуталась, когда она привирает, а когда говорит правду, но такая она — моя бабуля.

Кошка довольно урчит, подставляя шею под почесывания, и Алёна решает ничего не говорить подруге про своевольную обитательницу этой квартиры. Видимо, общий язык с Димкой проще находить не только людям.

— Сейчас бутербродов сделаю, — заявляет Алёна, замечая, что та уже откровенно лезет целовать кошку в макушку. — У нее когти острые.

— Ой, да ладно! Кто такая пушистая прелесть?

Да уж, называть эту кошку прелестью — это очень сильно ей льстить. Но довольная морда не выражает никакого сопротивления, так что оставить их вдвоем кажется не такой уж и ужасной идеей.

И все же картина, увиденная у ворот школы, не покидает ее мысли.

Что Лета там забыла в такое время? Может, решила задержаться из-за какой-то домашней работы или договорилась с сокурсницами встретиться? Допустим, это вполне логичное объяснение, но почему тогда она была вся мокрая?

Нет, все это совершенно непонятно.

Она быстро моет руки, засучивает рукава и к тому времени, как Димка приходит вместе с кошкой на кухню, принимается резать бутерброды с колбасой и огурцами и раскладывать по тарелкам.

— Я бы тебя так бы и украла, моя ты пампушка, — заявляет Димка и смачно чмокает кошку в макушку перед тем, как все же отпустить.

— Слушай, может, все это просто череда дурацких совпадений? — спрашивает Алёна, полностью игнорируя мяукающую под ногами предательницу, учуявшую запах колбасы. Она ставит тарелку с бутербродами перед подругой и только потом вспоминает, что чайник так и не поставила.

— Ты себя убеждаешь или меня?

— Нас обеих.

Димка скептически вскидывает брови, и после короткого «спасибо» принимается жевать. Алёна тяжело опускается на соседний стул, берет бутерброд и вздыхает; шестеренки в голове не перестают крутиться.

— Эй, никто же не говорит, что твоя девушка — вселенское зло, — пытается подбодрить ее Димка.

— Она не моя девушка.

— У Алёны появилась девушка?

Ну конечно же. Можно и не поднимать взгляд, потому что и так понятно, что если на каком моменте и должна была прийти Марта, то конечно же на самом неловком.

— Пока еще нет, — несколько смущенно отзывается Алёна.

— Но ей очень бы этого хотелось, — самодовольно отзывается Димка, поспешно вытирает руку и протягивает вошедшей тете. — Приятно познакомиться, мне Алёна очень много о вас рассказывала.

— Взаимно, Дима.

Рукопожатие получается коротким, но Алёна даже взгляд не поднимает от тарелки, чтобы понять, искренние ли слова слышит или нет. Одно дело рассказать тете о том, что происходит в школе, но совсем другое — выворачивать перед ней еще слишком свежие чувства, в которых она сама толком не уверена.

— Можно мы не будем говорить об этом всем?

— Можно, конечно, — тут же подхватывает Марта и лезет за особенным сервизом на самую высокую полку. — Дима, хочешь я тебе суп налью? Как раз свежий, сегодня сварила.

— Ой нет, что вы. Бабуля не обрадуется, если я заявлюсь домой совершенно сытая.

— А ты разве не с ночевкой у нас?

— Как-нибудь в другой раз обязательно, но сегодня меня ждут калитки.

Димка улыбается, кошка перестает крутиться под ногами и орать, и сейчас бы выдохнуть, но Алёна все равно испытывает какое-то непонятное напряжение и ничего с этим поделать не может.

Правда в том, что ей хочется верить в невиновность Леты. Хочется найти ей оправдание, придумать какую-нибудь причину для нахождения рядом со школой, еще и в таком виде. И она пытается, действительно пытается ее оправдать. Только чем больше времени проходит, тем неотвратимее мысли несут совершенно в другую сторону.

— Мы видели кое-что странное сегодня у школы, — говорит она, поворачиваясь к тете. — И, кажется, это связано с пропавшей первокурсницей.

Марта несколько хмурится, ставит на стол три чашки с тремя блюдцами, достает изящный заварочный чайник из того же сервиза и уточняет:

— Что же такого вы видели?

— Не что, а кого, — поправляет Димка, изящно вклиниваясь в разговор. — Мы уже собирались по домам, как заметили Лету у школьных ворот. И вы спросите, что же в этом странного — просто старшекурсница на территории школы, когда там уже никого нет, ничего ведь особенного. Только она выглядела крайне... — она подбирает слово, а потом щелкает пальцами, — потрепано. Хромала, вся мокрая, а в руках сжимала чей-то грязный ботинок. И нет, это точно не ее. Ее ботинки были на ней.

Она откусывает бутерброд, огурец хрустит на зубах, а Алёне почему-то вспоминаются всевозможные звуки, раздающиеся на болотах. Будто кости ломаются, непроизвольно проскакивает у нее в голове, и она откладывает свой бутерброд, так и не притронувшись к нему.

— Налить тебе суп? — тихо уточняет Марта.

Алёна отрицательно мотает головой, руки складывает на столе и возвращается к разговору про Лету:

— У нас нет доказательств, но что-то мне подсказывает, что ботинок принадлежит той пропавшей девочке — Агате.

— А если нет? — спрашивает Марта, принимаясь разливать чай по чашкам. — В тех лесах ходит множество ведьм, может, даже несколько смертных забредало. Кто-нибудь точно мог случайно потерять ботинок.

— Один? — со смешком уточняет Димка. — Маловероятно как-то.

— Ты тоже думаешь, что она может быть причастна к этой истории?

— А вы бы что сказали? Картина-то и правда странная вырисовывается.

Марта опускается на свободный стул, осторожно берет в руки чашку и дует на горячую жидкость.

— Не знаю, девочки, — честно произносит она. — Все же меня там не было, и я не сомневаюсь, что вы говорите правду, но сознание так устроено, что иногда, сильно впечатлившись чем-то, оно может играть с нами и искажать происходящее до неузнаваемости.

Алёна встречается с тетей взглядом, и почему-то эти слова, сочетающиеся со взглядом Марты, вызывают у нее неприятные ассоциации. Будто тетя говорит про нее. Про нее, про родителей и про трансы, которые с ней случались. Алёна прочищает горло, делает несколько глотков огненно-горячего чая и встает из-за стола.

— Извините.

Обожженный язык неприятно жжет, но она не подает виду. Чувствует на себе взгляд подруги и отчасти ждет, что та предложит сходить с ней, но Димка ничего такого не говорит. Было бы странно — идти вместе в ванную, Алёна понимает это несколько запоздало. Димка вообще ничего не говорит, ровно как и тетя, поэтому она спокойно удаляется и закрывает за собой дверь.

Хватит уже во всем искать второй смысл.

Марта точно ничего такого не имела в виду. И говорила она отнюдь не про родителей.

Алёна включает воду, открывает холодную почти на максимум и пихает руки под струю. Надо успокоиться, у нее и правда сегодня был непростой день. Слишком много всего произошло, что теперь нужно переварить. Она умывается, прохладная вода приятно холодит кожу, оставаясь на корнях волос у лба, и взгляд переводит на зеркало, висящее над раковиной, четко перед ней.

Надо просто успокоиться. Сознание и правда может сыграть злую шутку; особенно, если она будет постоянно ждать чего-то подобного.

Виски начинает сдавливать внезапно, она тянет руки к проточной воде, собирается снова умыться, но их сжимают с такой силой, что чернота перед глазами схлопывается слишком быстро, не оставляя достаточно времени ни на что.

Легкие наполняются водой, хорошо знакомая ванная комната сменяется глубокими мутными водами, и Алёна пытается оттолкнуться в илистого дна, видит тусклый свет над головой. Ей бы добраться туда, ей бы выплыть... Что-то незримое приковывает руки к туловищу, тянет ее к дну, Алёна ртом глотает воздух, лишь забивает легкие водой. Глаза режет от мутной воды, их бы закрыть, но она почему-то продолжает держать их открытыми.

Губы шевелятся, будто не подчиняясь ей, губы пытаются что-то прошептать, а ступни проваливаются под ил, она поскальзывается и летит спиной на дно. Медленно, плавно из-за стоячей воды, но неотвратимо. Ноги затягивает под дно, а разум наконец перестает сопротивляться, пытаясь спасти жизнь.

Под дном что-то есть, и ее туда затягивает. Тело погружается в ил, вот уже и грудь, и плечи уходят туда же, она не чувствует ничего под ногами, не зная, сможет ли встать, подняться или окажется в полной темноте. Ил лезет в рот, наполняет его полностью, проникает в нос, и лишь теперь Алёна зажмуривает глаза. Вязкая субстанция всасывает ее с головой, и сделать вздох получается спустя вечность, если довериться ощущениям.

Алёна делает вздох и чуть не летит в ванну, больно ударяясь ногой. Руки и ноги плохо слушаются, она задевает что-то на раковине, вцепляясь в бортик со всей силы, чтобы удержаться. В следующее мгновение дверь открывается, и она замечает обеспокоенное лицо тети.

— Ты в порядке?

Не сразу, но Алёна понимает, что все еще инстинктивно хватает воздух ртом, медленно съезжая на пол. Марта заходит в ванную, закрывает за собой дверь и помогает ей подняться. Смотрит так сосредоточенно, пока у Алёны в голове паника все еще орет, памятуя о мутной воде, о зыбучем дне, тянущем куда-то еще ниже. Марта помогает ей сесть на бортик ванны и включает холодную воду, смачивает ее щеки.

— Я поняла...

— Что ты поняла, милая?

— Мне кажется... — приходится прочистить горло, но дышать уже получается намного лучше, — что я начинаю понимать смысл происходящего. Кто-то пытается связаться со мной. Может, не именно со мной, может, этот кто-то хочется связаться с близкими, но почему-то не может до них дотянуться...

Вода начинает шуметь громче, Марта открывает ее на полную и взгляд останавливает на Алёне.

— Не подумай, что я не воспринимаю тебя всерьез, милая, но природу транса не так просто понять. Никто бы не писал целые научные труды и не изучал это десятками, а то и сотнями лет, если бы можно было так легко разобраться в происходящем.

Алёна кивает, хоть что-то неприятное поселяется за грудиной. К ее ощущениям тетя относится пренебрежительно, как будто знает больше нее. И да, опыта в ведьмовстве у нее, безусловно, больше, но все ее познания о трансах лишь теоретические. Алёна же на своей шкуре испытала очередной только что.

Она руки засовывает под воду и глядит на стремительный поток, уносящийся так просто в канализацию.

Тетя не хочет, чтобы Димка их слышала. Вот в чем дело. Вот почему она закрыла дверь, вот почему включила воду. Алёна умывается и переводит взгляд на Марту.

— Ты что-то знаешь, — говорит она, и это не вопрос.

— Скорее кого-то.

Алёна хмурится, вытирает руки о полотенце, но не торопится закручивать вентили. Марта губы поджимает, а потом понижает голос на несколько тонов, чем только подтверждает выводы Алёны.

— Я знаю одного ведьмара, который сможет тебе помочь. Признаюсь, я думала, что больше никогда его не увижу и не стану помогать ему с его трудами, но... — она так и не заканчивает идею, но руки под грудью складывает и хмыкает. — Тебе нужна помощь, я не могу оставить тебя один на один с трансами. Я познакомлю тебя с ним, но ты должна пообещать, что о вашем знакомстве не узнает никто.

— Хорошо, — тут же отзывается Алёна.

— Отнесись к этому серьезно, — настаивает Марта. — В школе об этом никто не должен узнать. И Диме тоже не говори.

Алёна хмурится, задаваясь вопросом, в чем может быть причина такой секретности, но тетя больше ничего не поясняет, поэтому остается лишь кивнуть и дать ей любые обещания.

— Я никому ничего не скажу. Ты можешь быть во мне уверена.

— Умойся и приходи ужинать. Я скажу Диме, что ты неважно себя почувствовала и попрошу не задерживаться. Тебе и правда стоит отдохнуть после транса.

С этими словами Марта выходит из ванной, оставляя Алёну наедине с большим количеством вопросов, чем ответов.

Неужели причина в том, что помочь может именно ведьмар, а не ведьма? Да нет, в школе наоборот лезут из кожи вон, лишь бы сдружить неравных с рождения юношей и девушек. Дело не может быть исключительно в его поле. Там должна быть какая-то мутная история. Нечто действительно важное.

Голова все еще немного кружится, когда она поднимается с бортика ванны, выключает воду и приглаживает волосы чуть влажными ладонями. Что бы за история там ни была, сейчас у Алёны нет никаких сил в ней копаться. Может, как-нибудь в другой раз. Может, тетя сама ей все расскажет, когда Димка уйдет.

А может, во всем этом нет никакого смысла, и пускай оно так и останется тайной.

Все равно копаться во всем подобном всегда больше нравилось Димке, чем ей.

На кухню она возвращается почти сразу же за Мартой.

— Ты как? — спрашивает Димка, повернувшись к ней всем корпусом. — Нужна помощь?

— Нет, все хорошо, — и сама не понимает, врет или нет. — Просто очередной транс... Очень выматывающее состояние.

— Я сделаю тебе горячее питье, но поесть все равно нужно, — говорит Марта, разогревая ужин. Но девочки ее не слушают, смотрят друг на друга и ведут немой диалог одними взглядами.

Врать подруге не хочется, но она же пообещала. Алёне хочется верить, что на ее лице отчетливо читается «я потом тебе расскажу», а не «не лезь не в свое дело». Надо будет написать потом Димке, если не забудет.

Ужинают они молча. Димка несколько раз пытается разрядить вдруг ставшую напряженной обстановку, но Марта отвечает коротко и не сколько сухо, так что Димка почти сразу же прекращает все свои попытки. В коридоре обнимает Алёну на прощание и полушутливо замечает:

— Если ты на следующей неделе прогуляешь несколько дней занятий, то я никому не скажу. Буду молчать как рыба, когда спросят.

— Спасибо, — улыбка получается вымученной, но все же Алёна улыбается. — Не думаю, что воспользуюсь твоим предложением, но я все равно признательна тебе.

— А тебе спасибо, что спасла меня от болотника, — шутливо подмигивает Димка и скрывается за дверью.

Пожалуй, напоминать, что именно из-за нее они и оказались на болоте, не стоит. Алёна закрывает дверь тихо, проскальзывает в свою комнату и, не включая свет, ложится на кровать. Голова все еще ноет, закрытые глаза особо не помогают, да и поспать вряд ли удастся. Но она поворачивается на бок, подкладывает руку под голову и закрывает глаза. Непроизвольно в мыслях проскальзывает то, чего она совсем не ждала и привыкла не ждать.

Была бы рядом мама, она бы знала, что делать.

Была бы рядом мама, она бы разобралась и с трансами, и с пропавшей Агатой, и с подозрительным поведением Леты.

Но мамы нет, и приходится исходить из этого.