Творец слез

Я не была принцессой.

Я пожертвовала бы сказкой, чтобы спасти волка.

– Что? – недоверчиво спросила я.

Анна улыбнулась, как бы успокаивая меня.

– Мне их отдал какой-то парень возле дома, – мягким голосом объяснила она. – Сказал, что цветы для тебя. Он так смущался! Я пригласила его зайти, но он не захотел, наверное, постеснялся, – добавила она, увидев мои удивленные глаза.

В этот момент между бутонами я заметила что-то белое – записка с нарисованной улиткой.

– Ника, ты не должна скрывать его от меня. Нет ничего плохого в том, чтобы иметь бойфренда...

– Нет! – испуганно воскликнула я. – Нет, Анна, он не мой парень.

Анна чуть нахмурилась.

– И все-таки он попросил передать их тебе.

– Это не то, что ты думаешь. Он просто... просто...

Друг, сказала бы я раньше, но теперь это слово не подходило. После всего случившегося Лайонел не мог так называться. От досады я закусила губу, и Анна, должно быть, заметила, что я огорчилась.

– Видимо, я действительно все не так поняла. Ника, извини меня! Просто в последнее время ты такая задумчивая, а потом этот парень появляется у двери с роскошными цветами, и я подумала... – Она покачала головой, мягко улыбаясь. – Ну что ж, во всяком случае цветы очень красивые. Ты согласен, Ригель?

Почувствовав болезненное напряжение, я обернулась. На пороге кухни с бесстрастным видом стоял Ригель. Он ничего не ответил, только равнодушно посмотрел на цветы и отвел взгляд.

– Могу я поговорить с тобой минутку? – спросила его Анна.

На лице Ригеля промелькнуло раздражение, как будто он уже знал, о чем пойдет речь. Он кивнул, и они вместе вышли из кухни.

– Мне позвонили из кабинета психолога... – услышала я голос Анны на лестнице.

Мой взгляд задержался на записке. Не сразу, но я все-таки взяла ее и прочитала на обороте:

Я хотел написать тебе много раз и подумал, что открытка – самый лучший способ это сделать. Плохо помню, что произошло прошлой ночью, но я не могу избавиться от ощущения, что напугал тебя. Это так? Прости...

Когда мы поговорим? Я скучаю по тебе.

Руки задрожали. Я вспомнила тот вечер во всех подробностях: его губы, его хватающие меня и удерживающие руки, мой умоляющий голос... Я выхватила из вазы цветы, подошла к раковине, распахнула дверцу под ней – и замерла с букетом в руке.

И долго стояла, запустив пальцы в листья, уткнув лицо в ароматные бутоны, думая о том, что не могу этого сделать. Цветы не заслуживали помойного ведра.

Но причина была не только в цветах – во мне было что-то, что не позволяло это сделать. Я не могла ненавидеть букет, уничтожить его, растерзать. В этот момент во мне заговорила самая травмированная часть моего сердца, та, которую изуродовала кураторша.

Я посмотрела на нарисованную улитку, торчавшую из листьев, и не нашла в себе сил бросить цветы в ведро. По-хорошему, разорвать бы открытку и выбросить ее, но и это сделать я не могла. Я никогда не умела ничего рвать, пусть даже и очень аккуратно.

В следующие дни, пока я была в школе, доставили еще несколько роскошных букетов, которые Анна исправно ставила в вазы. И в каждом – одна и та же открытка с изображением улитки.

Однажды с цветами доставили пакетик жевательного мармелада в форме крокодильчиков. Прежде чем сунуть его в дальний угол кухонного шкафа, подальше от глаз, я раздраженно смяла его в ладони.

На следующий день я обнаружила на столе еще два пакетика, перевязанные ленточкой.

– От ее поклонника, – прошептала Анна однажды вечером Норману, и он издал заговорщическое «О-о-о», задрав свой длинный нос.

А Клаусу не нравились все эти подарки. Он ходил мимо ваз, которые Анна ставила повыше на полки и комоды, грыз листья и так и норовил скинуть цветы на пол. Казалось, он понимал, что букеты принесла не Анна, а кто-то другой.

Однажды вечером я услышала шорох, доносившийся из кухни. Включила свет и обнаружила, что на меня смотрят два желтых глаза Клауса, а из-под его усов торчит белый лепесток.

– Клаус, – раздраженно пробормотала я, а кот прижал уши и продолжил жевать свою добычу. – Не надо, Клаус! Хочешь, чтобы снова заболел живот?

Он ускользнул, прежде чем я успела снять его с полки: попасть ко мне в руки – для него это еще хуже, чем боль в животе. Я вздохнула, глядя на букет белых роз, оторвала обкусанный Клаусом бутон и повертела его в пальцах.

Другие записки я не стала читать, так как знала, что в них написано. Слова Лайонела ранили меня.

Когда я обернулась, то обнаружила возле двери Ригеля, светлую фигуру на фоне теней. В полумраке его глаза казались темными бриллиантами. Черные радужки остановились на белой розе, которую я держала на ладони.

В эти дни мы не разговаривали. И все же я понимала его безмолвный язык. Сблизиться с Ригелем означало научиться распознавать оттенки его молчания.

– Они ничего для меня не значат, – прошептала я, а он отвернулся.

Нельзя было допустить, чтобы заболели его давние сердечные раны. Я не хотела, чтобы он отдалился от меня.

– Но ты их не выбросила.

Ригель отвернулся, и я закусила губу, отчаянно желая разрушить последние барьеры, которые еще стояли между нами. Временами они казались мне бесконечной лестницей, полной трещин и покосившихся ступенек, с которых я легко могла упасть вниз. А когда я в изнеможении останавливалась, чтобы посмотреть на вершину, то не видела ее. Однако я знала, что Ригель там – один. Я была единственной, кто мог до него добраться.

– Ника? – На следующее утро в дверь постучала Анна. – К тебе можно?

Анна вошла и застала меня сидящей на кровати в ночной рубашке. Она улыбнулась, пожелав доброго утра, потом взяла со стола расческу и села рядом, чтобы расчесать мне волосы. Я снова ощутила безмерную привязанность к ней. От этого чувства по груди разливалось тепло. Ее руки бережно касались меня, воплощая собой мечту о благополучной жизни в любящей семье – о самом лучшем, что есть в мире.

– На следующей неделе у меня очень важный клиент, – сказала Анна. – Он разместил крупный заказ. Хочет, чтобы именно я позаботилась о цветочном оформлении мероприятия в клубе «Мангровое дерево». Событие намечается масштабное, там будет очень много гостей. А я всегда мечтала поучаствовать в большом проекте. Для меня это большая удача.

Анна на секунду замерла с расческой в руке, как будто о чем-то задумалась, а потом продолжила:

– Интересно, что этот клиент... друг Далмы. Без ее рекомендации он, конечно, ко мне не обратился бы. – Анна понизила голос. – Далма всегда мне помогает. Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить ее за все, что она для меня сделала?..

Я повернулась. Анна ждала моего ответа, но, увидев, что я молчу, продолжила:

– Ника, я помню, что произошло, – с сожалением сказала она. – Я помню случай с Асией. Не проходит и дня, чтобы я об этом не думала. Но наши друзья важны для нас с Норманом, они разделили с нами моменты, которые мы никогда не забудем...

В ее глазах я прочитала мысль об Алане.

– Вот почему я хочу с тобой посоветоваться. Я хотела бы пригласить их к нам, чтобы...

– Анна, – перебила ее я, – конечно!

Из ее слов я поняла, как бережно она относится к моим чувствам. Но я не держала зла на Асию. То, что произошло в коридоре, вызывало у меня не гнев, а скорее глубокое сожаление. Я не хотела быть причиной ухудшения их с Анной отношений. Ни в коем случае. Я знала, как сильно они друг друга любят, и не хотела, чтобы из-за меня прервалась их многолетняя дружба.

Анна обхватила мое лицо руками.

– Правда?

– Я только за.

– Ты уверена?

Я медленно кивнула.

– Абсолютно.

Анна выдохнула и широко улыбнулась. Она погладила меня по щеке, и я растворилась в ее ласке. Закончив меня расчесывать, она спросила, что приготовить для наших гостей. Я ответила, что Норман обязательно оценит ее легендарный соус.

– Сейчас позвоню Далме! – объявила она, когда мы встали, и напомнила, что завтрак давно готов.

Спускаясь вниз, я чувствовала себя легкой, обновленной и яркой. Словом, я чувствовала себя счастливой. Доверительные разговоры с Анной приподнимали меня над землей, окрыляли, и мне нравилось, что для нее важно мое мнение.

Легко, как бабочка, я залетела на кухню. И ощущение счастья только усилилось, когда я увидела Ригеля, который сидел за столом с книгой и чашкой кофе. Он подпирал щеку рукой, его темные волосы блестели в мягком утреннем свете, ниспадая на лицо. Глаза бегали по строчкам.

Анна сказала, что сегодня он рано проснулся из-за головной боли. Я молча стояла на пороге кухни и украдкой любовалась им. С недавних пор это занятие стало моим любимым. В такие моменты он был самим собой и в его внешности проступали нюансы, которые никто, кроме меня, не мог увидеть, точнее, никому не позволено видеть его таким – нежным и жестким одновременно. Сияющая бледная кожа, резкая линия бровей, точеные скулы и дерзкие глаза. Природа не поскупилась на материал, создавая шедевр по имени Ригель Уайльд. Остальное добавил он сам: надменные жесты, язвительные улыбки, предназначенные для каждого, кто осмелится нарушить его личное пространство.

Ригель перевернул страницу. Я тихо подошла, стараясь его не отвлекать. Обошла стол и, воспользовавшись моментом, пока мы были одни, наклонилась и поцеловала его в щеку. Без предупреждения. Ригель моргнул и поднял на меня удивленный взгляд.

– Доброе утро, – прошептала я и одарила его своей самой милой, самой яркой улыбкой. Затем я направилась к кофеварке, чувствуя на себе его жгучий взгляд.

– Хочешь еще кофе? – спросила я.

Ригель какое-то время смотрел на меня, прежде чем кивнуть, и я заметила, что его взгляд стал более внимательным. Я подошла и подлила ему кофе в чашку.

– Вот, – мягко сказала я.

Глазами Ригель скользил по моей шелковой ночной рубашке.

Я открыла дверцу шкафчика с посудой и обнаружила, что все чистые кружки стоят на верхней, самой высокой, полке. Не дотянувшись до нее, я нахмурилась, придумывая, на что бы встать, и тут услышала скрип стула. Ко мне подошел Ригель и спокойно взял с полки кружку. Он явно не торопился мне ее отдавать. Его глаза скользнули по моему лицу, задержавшись на губах.

– Спасибо, – улыбнулась я и потянулась за кружкой. Ригель же спрятал ее у себя за спиной.

Я непонимающе посмотрела на него.

– Ригель, отдай!

Я провела пальцами по его запястью, пытаясь дотянуться до кружки, а когда не смогла, снова посмотрела ему в глаза. Они весело блеснули, а может, то был лишь солнечный блик в зрачках. Я просительно улыбнулась, и Ригель тихо спросил:

– Отдать?

– Да, пожалуйста...

Я постучала кончиками пальцев по его запястью, но он даже не пошевелился. Тогда я требовательно схватила его за бока, и Ригель притворно сердито посмотрел на меня.

– Ты дашь мне что-нибудь взамен? – тихо и хрипло пробормотал он. Его дыхание было теплым, как и его тело под моими пальцами.

С каких это пор страшный волк стал таким игривым? Я взяла его свободную руку, поднесла ее к своим губам и поцеловала. Ригель посмотрел на меня глубокими влажными глазами, и его рука скользнула по моей щеке. Он провел по моим губам большим пальцем, я нежно поцеловала и его. Ригель подошел ближе, всматриваясь в меня со жгучим интересом, словно хотел вобрать в себя все, что есть во мне: мой аромат, мои губы, мои глаза, мои руки, даже мою ночную рубашку...

Резкий звук дверного звонка заставил меня подпрыгнуть. Магия тут же развеялась, мы оба замерли. Голос Анны из глубины дома крикнул:

– Кто-нибудь может открыть дверь? Наверное, это опять курьер!

Ригель закрыл глаза и сжал челюсти, на его скулах проступили желваки. Казалось, его лицо превратилось в камень. Когда он снова открыл глаза, они излучали холод.

Я шагнула в сторону, чтобы обойти Ригеля и пойти в прихожую, но он взял меня за плечи и вернул на место, после чего быстро вышел из кухни, мимоходом поставив мою кружку на стол.

За дверью стоял курьер в фирменной остроконечной шляпе. Судя по тому, как неуверенно он смотрел на бумажку с адресом, почесывая подбородок, доставщиком он работал первый или второй день.

– Здравствуйте! Доставка по вашему адресу, – объявил он, протягивая букет с торчащей из него запиской-улиткой. – Не могли бы вы вот тут расписаться?

Ригель раздраженно уставился на пышный букет, затем перевел взгляд на курьера и нарочито серьезным голосом сказал:

– Думаю, это какая-то ошибка.

– Похоже, что все-таки нет, – возразил паренек, – адрес указан ваш, а получательница – Николь... нет, Ни... ка... Довер.

Ригель улыбнулся пугающе вежливо.

– Кто-кто?

– Ника Довер.

– Тут такой нет.

Паренек опустил руку с цветами и растерянно заморгал.

– Нно... – начал он, заикаясь, – на вашем почтовом ящике висит табличка с именем «Довер и Уайльд», рядом с «Миллигана».

– Да? А, это старые владельцы, – ответил Ригель, – мы только что переехали. Доверы здесь больше не живут.

– А где они живут, не знаете?

– На кладбище.

– Гггде?.. – глаза курьера округлились, и он нервно поправил солнцезащитные очки.

– Да, там.

– Черт, я не знал. Мне чертовски жаль!

– Они были очень старыми людьми, – сообщил Ригель печальным голосом, сочувственно цокнув языком. – Обоим, наверное, лет за сто уже было.

– Тогда понятно. Спасибо за информацию...

– Не стоит благодарности.

И Ригель захлопнул дверь, не пустив пышный букет к нам в дом. По крайней мере, в тот день.

Незаметно пришло время ужина. Анна излучала такую веселость, что, казалось, ее можно было пощупать руками. Она довольно посмотрела на скатерть, которую я стелила, а потом сказала, что по дороге домой встретила Аделину. По словам Анны, Аделина понравилась ей с первого взгляда. «У этой девушки хорошие манеры и искренняя улыбка». Анна переживала, что Аделина вот уже которую неделю не может найти работу.

– Она такая милая, – сказала Анна, ставя пирог в духовку. – Я одолжила ей зонт, чтобы она не промокла, у нее ветровка без капюшона!

Анна закрыла дверь духовки, подрегулировала температуру и затем сняла перчатки.

– Где, ты сказала, она живет? – спросила Анна.

– В приюте Святого Иосифа, – ответила я. – С тех самых пор как ее туда перевели. Теперь Аделина совершеннолетняя и, по идее, должна оттуда уйти, но пока не найдет работу, это невозможно.

– Я пригласила и ее на ужин, – сказала Анна, нарезая хлеб.

Я застыла с вилками в руке.

– Я хотела сделать вам с Ригелем сюрприз, но все-таки проболталась. Аделина замечательная девушка, и я знаю, как крепко вы с ней дружите. Скажу тебе, уговорить ее принять приглашение было непросто, но в конце концов она пообещала прийти. – Анна мягко улыбнулась. – Ты рада?

Мое сердце сказало бы да, если бы ему не мешала голова. После нашей последней встречи меня преследовали неприятные мысли. С одной стороны, услышав, что Аделина не испытывает к Ригелю романтических чувств, я успокоилась, но, с другой – она могла утаить от меня правду. Я решила поверить ей, но нелепые подозрения все-таки не давали мне покоя.

Анна посмотрела на настенные часы.

– Ой, я и не заметила, что уже так поздно! Ника, иди переоденься, а я здесь сама закончу.

Я кивнула и пошла наверх, распуская волосы. Достала из шкафа халат, чистое белье и пошла в ванную, где разделась и встала под душ. Помыв волосы ароматным шампунем, я вышла из душевой кабинки, надела халат и завязала его на талии. Он был мне маловат, но расставаться с ним не хотелось из-за красивого сиреневого цвета, который мне очень нравился. Прыгая на месте, я надела трусики и полюбовалась на белое кружево, красиво очерчивающее изгиб бедра.

Я впервые надела кружевные, а не простые хлопковые трусики. Они казались такими же мягкими и удобными. Вытирая волосы полотенцем, я услышала голос Анны:

– Ника, я забыла вышитые салфетки! Когда будешь спускаться, захвати их из комода в коридоре! Из нижнего ящика!

Я получше запахнула халат, вышла из ванной, быстро нашла салфетки и передала их Анне, которая уже поднималась по лестнице.

– Вот! – Я мягко улыбнулась.

Анна удивленно подняла брови, увидев меня в банном халате и с мокрыми волосами.

– Ой, извини, дорогая, я не знала, что ты в душе! Не надо было выходить, пока не обсохнешь, ты можешь простудиться. Спасибо! Да, эти подойдут под тарелки. А теперь иди скорее сушить волосы...

Я вернулась в ванную, из которой через открытую дверь уже вылетел теплый пар. Поежившись от холода, я промокнула волосы полотенцем и начала их расчесывать, как вдруг у раковины заметила чистую, аккуратно сложенную рубашку. Черную рубашку с пуговицами. Мужскую. Раньше ее здесь вроде не было. Наличие рубашки и чье-то присутствие у меня за спиной соединились в моем мозгу в ясную догадку. Не нужно оборачиваться, чтобы увидеть, что на пороге ванной стоит Ригель. Но я обернулась, не стоять же так, и расческа все равно чуть не выпала у меня из рук. Ригель стоял неподвижно, на меня смотрели, чуть ли не прожигая насквозь, черные глаза. В одной руке он сжимал полотенце, и я поняла, что он, наверное, сходил за ним к себе комнату, думая, что ванная свободна.

– Я... я... я еще не закончила, – пропищала я.

Ригель сильнее сжал полотенце. У меня пересохло в горле, когда его обжигающий взгляд скользнул по моим дрожащим лодыжкам, влажным ногам, торчавшим из-под халата, изгибу груди и обнаженной шее.

Он глубоко вздохнул, и от этого звука кровь по венам побежала быстрее. Ригель пристально посмотрел мне в глаза, и я нервно сглотнула под его раскаленным взглядом.

– Ригель, скоро придут гости. Анна ходит по дому и... – Я схватилась за расческу двумя руками, как за спасательный круг; посмотрела в коридор за его спиной и вдруг поняла, что мы стоим лицом друг к другу, как добыча и хищник.

– Мне нужно выйти! – выпалила я.

В глазах Ригеля бушевала гроза, сверкали молнии, как будто его ум работал с увеличенной скоростью. Мы словно вернулись в начало нашей истории, когда я боялась пройти мимо него, думая, что он может меня укусить. Теперь я тоже боялась, но совсем другого...

– Ригель, – сказала я как можно спокойнее, – мне надо пройти.

Я надеялась, что мой голос не прозвучал слишком пискляво и испуганно, потому что уже знала, как действует на него мое блеянье. Ригель прищурился, а потом... улыбнулся. Сейчас он выглядел таким спокойным и дружелюбным, что мне стало страшно.

– Конечно, – сказал он ровным голосом, – проходи.

Мол, я тебя не съем, но смотрел он на меня так, что я чувствовала себя кроликом перед удавом.

– Если я подойду, ты меня пропустишь?

Ригель облизнул губы и задумчиво посмотрел в потолок. Он был похож на дикого зверя в засаде.

– Угу... – промычал он.

– Нет, скажи! – настаивала я.

– Что? – весело рассмеялся он.

– Что ты меня пропустишь.

Он невинно заморгал, из-за чего стал выглядеть еще более подозрительно.

– Я тебя пропущу.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Я посмотрела на него в нерешительности, прежде чем подойти. И Ригель действительно сдержал обещание. Он дал мне пройти. Он дал мне пройти, а потом... схватил меня с такой стремительностью, что у меня перехватило дыхание.

Я услышала, как захлопнулась дверь, моя спина уперлась в стену, а Ригель, как когда-то, снова возвышался надо мной. Он провел руками по моим волосам, а потом наши губы слились. Он целовал меня с безумной жадностью. Чтобы вдохнуть воздуха и не потерять сознание, я попыталась оттолкнуть его, отстраниться, но он властно прижал меня к себе, накрыл мои губы своими горячими губами и сосал их, доводя меня до головокружения. Ноги стали ватными, реальность пульсировала, расплывалась, в голове – совершенная пустота. А ведь мне нельзя терять рассудок, кто-то из нас двоих ведь должен понимать, как сильно мы рискуем. Но то, что я чувствовала к нему, сильнее любых рассуждений. Он победил меня, бросив в волны чувственных ощущений.

Я гладила его волосы, плечи, руки и отвечала на поцелуй всем телом. Ригель обхватил меня за бедра и приподнял. Халат чуть сполз, оголив плечи. Ригель впился в изгиб моей шеи, пробуя на вкус кожу, словно это запретный плод, сладкий и сочный. За последние дни я отвыкла от его прикосновений и от своих прикосновений к нему и теперь дрожала под его руками. Я чувствовала себя слабой, горячей и наэлектризованной. Ригель снова нашел мой рот, и я тихо простонала, чувствуя, как его язык требовательно раздвигает мои губы, чтобы прорваться вглубь и устроить во мне пожар. От живота до кончиков пальцев на ногах пробежала горячая волна.

Непонятно, как он мог вбирать меня в себя, лишая сил и энергии, и в то же время заставлять меня чувствовать себя такой живой. Его дикая страсть и его аромат опьяняли меня. Внезапно руки Ригеля скользнули под халат, и на секунду я как будто окаменела. Я чуть отстранилась, его рот сейчас был на расстоянии одного вдоха от моего. Я смотрела на его губы сквозь полуопущенные веки, у меня кружилась голова от бешеного сердцебиения.

Ригель облизал распухшие губы. Волосы упали ему на лицо. Казалось, он почувствовал, что напугал меня, потому что прислонился щекой к моей щеке, как будто пытаясь успокоиться. В этот момент я почувствовала, как дрожит он, прижимая меня к себе. Его прикосновения были грубыми, порывистыми, дикими, но одновременно и бережными, потому что он знал меня как никто другой. Ригель не был жестоким или злым, нет, просто он был резким в проявлениях чувств. И таким он мне нравился.

Он нежно поцеловал меня в шею, рисуя кончиками пальцев замысловатые круги на моей коже, и я расслабилась, задышала глубоко и ровно, прислонилась головой к его голове, впав в сладкую истому.

Наши губы снова сомкнулись в спирали горячих и глубоких поцелуев. Движения его горячего языка теперь стали медленными, волнующими, а пальцы на моих бедрах сжимались, следуя ритму поцелуев. Его руки впивались в мое тело, ласкали его. Мои щеки снова покраснели, дыхание сбивалось. Внизу живота разлилось странное напряжение, сладкое и невыносимое.

Его язык воспламенял мой рот, и я медленно, робко посасывала его, чувствуя, как Ригель впивается пальцами в мои бедра.

Его руки скользнули вверх и коснулись кружева трусиков. Я обхватила ногами его бедра, Ригель отпустил мои губы, чтобы укусить за подбородок, затем за шею и плечо. Он казался потерянным и ненасытным. Его руки снова сжимали мои бедра, как будто он страстно желал почувствовать, как моя плоть дрожит под его пальцами. Я подавила стон боли и выгнулась, а Ригель обхватил меня за спину, лаская языком чувствительное место под ухом. Мои бедра напряглись, мышцы задрожали. Ригель прижал меня к стене и впился губами в мою грудь.

У меня перехватило дыхание. Закружилась голова. Я потеряла себя, забыла себя, взорвалась и снова задышала. Я жила!

Ригель уничтожал меня поцелуем и делал частью себя. Я позволяла ему это, потому что не хотела другого волка, кроме него. Ощущения, которые я испытывала, оказались настолько сильными, что я вся дрожала.

Мне так хотелось, чтобы когда-нибудь мы избавились от постоянного опасения, словно нас в любой момент могут растащить в разные стороны и у нас очень мало времени, нам не хватает слов, чтобы вместе пережить что-то очень важное. Вот бы заглянуть в его сердце и понять, хотел ли он того же, без чего все лишалось смысла.

Принадлежать друг другу. Быть вместе. Прильнуть друг к другу, как сейчас. Душа к душе и сердце к сердцу. Сложить в один рисунок наши трещины, чтобы больше ничего не бояться...

Щелчок дверной ручки донесся из далекой реальности. Очень далекой.

Дверь приоткрылась, и моя душа вздрогнула, я перестала дышать. Я вытянула руку и с силой захлопнула дверь. С другой стороны раздался голос Нормана:

– Ой... Эм, в ванной кто-то есть?

Я резко оторвалась от Ригеля и почувствовала, как он борется, пытаясь меня удержать.

– Ой, Норман, Ника принимала душ! – Подошла Анна, и меня охватил ужас. – Может, она еще не закончила... Ника? – Стук в дверь. – Ты еще сушишь волосы?

Я ахнула от ужаса, осознав, что я вся мокрая и растрепанная. А еще у меня на плече и груди следы укусов. Я потуже запахнула банный халат, с тревогой поглядывая на Ригеля, который ел меня глазами и, казалось, не замечал того, что творится вокруг.

Анна снова постучала.

– Ника?

– Дда?

Ригель облизнул нижнюю губу.

– Я... я еще не закончила.

– У тебя там все хорошо?

– Да!

– Ладно, тогда я вхожу.

– Нет! – закричала я в панике. – Анна, подожди! Я... я не одета!

– Не волнуйся, Норман ушел! У тебя там есть халат, верно? Я хотела тебе кое-что показать...

Я закусила губу и, уставившись на дверь, пыталась сообразить, что делать. Потом медленно опустила дверную ручку и открыла дверь ровно настолько, чтобы в щелку поместился глаз и нос.

– Ой, Ника, но ты еще вся мокрая, – заметила Анна, – и у тебя лицо красное. Ты уверена, что с тобой все в порядке?

Я сглотнула, пытаясь придумать, как отвлечь от себя внимание Анны. В этот момент я увидела у нее в руках платье.

– Его сшила Далма! – радостно сообщила Анна. – Специально для тебя. В качестве извинения за то, что произошло... Я знаю, как сильно ты любишь цветные вещи, но она подумала, что темное лучше оттенит твое светлое личико. Так что платье...

Оно было черное. Струящаяся мягкая ткань блестела на свету, как чернила. Я не видела его полностью, но и кусочка достаточно, чтобы понять, что платье прекрасно.

– Ну как, оно тебе нравится?

– Очень красивое, – прошептала я. – Я... я просто не знаю, что сказать. Далма невероятная... Ай!

Я покраснела и закрыла рот рукой. Ригель ущипнул меня за бедро. Анна посмотрела на меня растерянно и обеспокоенно, когда я выскочила из ванной и, взяв ее под локоть, повела по коридору к своей комнате.

– Хочу примерить его прямо сейчас! Далма будет рада, если я его надену сегодня... Когда они приезжают? Уже ведь много времени...

Я тащила ее к комнате и продолжала говорить и говорить, заглядывая Анне в лицо, чтобы она даже не подумала обернуться и увидеть... его.

Платье, сшитое Далмой, сидело на мне идеально, облегая меня, как перчатка или как вторая кожа, и обрисовывая все изгибы тела. Рукава доходили до пальцев, но оставляли плечи открытыми. Потрясенная своим видом, я разгладила ткань на бедрах и снова посмотрелась в зеркало. Черный цвет и правда подчеркивал бледное лицо, которое теперь сияло, и этот контраст придавал мне шарма, я чувствовала себя звездой в ночном небе.

Платье действительно великолепное.

Наверное, я никогда не привыкну к себе такой: всегда хорошо пахнущей, в чистой одежде. Так странно иметь возможность принимать душ когда захочу, стоять под ним сколько хочу, смотреть на себя в зеркало без трещин. Ощущать чистоту на своей коже как что-то прекрасное, чем стоит восхищаться. Внутри я все еще была маленькой девочкой, которая натирала одежду цветочными бутонами и ставила на нее заплатки. Это чувство невозможно с себя смыть.

Я расчесала волосы и впервые за все время заметила, что они стали очень длинными. Когда я была маленькой, они колыхались на ветру, и я мечтала летать в небе, как стрекоза; я была ребенком, но это не мешало мне мечтать по-крупному.

Я попробовала заплести волосы, но пряди путались, поэтому пришлось отпустить их на волю, позволив свободно рассыпаться по плечам и спине.

Когда я спустилась, Оттеры уже были в гостиной. Норман в веселом красном свитере разливал по бокалам вино и смешно рассказывал о колонии мышей, которую обнаружил на чердаке у одной дамы. Я поздоровалась с Джорджем, который улыбнулся мне из-под своих больших усов. Далма была на кухне с Анной. Увидев меня, она сложила руки на груди и радостно воскликнула, как будто я преподнесла ей подарок:

– Ты его надела! О Ника... Ты обворожительна!

Далма окончательно растрогалась, когда я подошла, чтобы поцеловать ее в щеку.

– Сегодня особый случай, – ответила я, глядя на Анну, которая благодарно мне улыбнулась. – Спасибо, Далма... Нет слов, мне так нравится это платье!

Она покраснела, довольная. Только тогда я заметила позади нее знакомую фигуру.

– Привет, Асия!

Асия, как всегда, выглядела элегантно и утонченно, как принцесса. В ответ последовало неловкое молчание, она опустила глаза и пробормотала:

– Привет.

Впервые Асия казалась не гордой, а... смущенной.

– Отнесу их в машину, – сказала она, кивая на пакеты с сушеными цветами лаванды и жасмина, от которых исходил вкусный аромат. Конечно, подарок от Анны.

– Тебе помочь? – спросила я, шагнув за ней из кухни, и сразу остановилась, услышав сухое «нет».

Изящно переставляя стройные ноги, она дошла до прихожей, на ходу вытаскивая из кармана ключи от машины. И тут что-то привлекло ее внимание. Асия замерла, и я поняла почему: на столике в рамке под стеклом поблескивала фотография Алана. Стекло нужно было заменить: оно треснуло внизу, и взгляд Асии задержался именно на этой трещинке, закрытой тонким голубым пластырем. Голубым, как глаза Алана. Асия медленно повернулась ко мне. Она посмотрела на мои пальцы в цветных пластырях, затем подняла глаза и встретилась со мной взглядом. И в это мгновение я увидела в нем что-то нежное и хрупкое, что-то, чего она никогда раньше мне не показывала. Что-то похожее на раскаяние и боль, но и... на смирение.

Асия вышла, а я вернулась на кухню.

Я наполняла соусник, когда раздался звонок в дверь, кто-то пошел открывать.

– Ну вот и готово! – раскрасневшаяся от жара духовки, Анна приложила ладонь ко лбу; пирог выглядел великолепно. – Ника, сбегаешь проверить стол? Мы ничего не забыли?

В гостиной царил полный порядок. Возвращаясь в кухню, я замерла.

В дверь звонила не Асия, а Аделина. Мягкие светлые волосы выделялись на фоне стены, должно быть, она только что сняла пальто, но из-за угла мне не удавалось хорошенько ее разглядеть.

– Ты постоянно смотришь на меня так.

– Так? – переспросил низкий голос.

Я насторожилась. Ригель! Это он открыл дверь и теперь надменно смотрел на нее.

– Так, как будто я всегда появляюсь некстати, – сказала Аделина с натянутой улыбкой. Ее ясные глаза смотрели на него одновременно и насмешливо, и участливо. – Ты просил меня держаться подальше, что я и делаю. Всегда так делала. Правда?

Что она имела в виду? Подальше от чего? Они обменялись долгими взглядами, прежде чем Ригель опустил голову, и в глазах Аделины появилось выражение, которое я не могла истолковать. Тоска по теплу и сочувствию? То, чего Ригель не замечал или намеренно игнорировал? В отличие от меня. И снова я почувствовала, что не знаю чего-то важного, поэтому не понимаю, о чем они говорят...

За черными глазами Ригеля скрывался недоступный для меня мир. Душа, которую Ригель никому не позволял увидеть. Тогда почему Аделина говорила с ним так, будто хорошо его понимала? О чем она знала?

В этот момент меня заметили. Глаза Аделины встретились с моими и вспыхнули. Казалось, они спрашивали меня, что именно я успела услышать, поэтому я смутилась и почувствовала себя лишней.

– Ника, – Аделина нерешительно улыбнулась, – привет!

– Привет! – сказала я, стараясь унять удары растерянного, сбитого с толку сердца.

Аделина подняла пакет.

– Я принесла торт, – смущенно сказала она. – Хотела купить цветы, но отказалась от этой глупой идеи, раз Анна цветочница.

Аделина подошла ближе, посмотрела на меня и мило улыбнулась.

– Ты замечательно выглядишь, – прошептала она, как будто я была самым красивым цветком.

Я проследила за ней глазами, пока она шла в гостиную, а когда повернулась, рядом с собой обнаружила Ригеля. На мгновение я забыла, что хотела ему сказать. Ригелю шел строгий наряд, в нем он казался еще более обольстительным: темные брюки и белая рубашка, которая безупречно облегала его грудь.

Он стоял очень близко, я подняла на него раскрасневшееся лицо, совершенно растерянная. А Ригель, похоже, чувствовал себя уверенно и свободно, как человек, осознающий беспощадную силу своей красоты.

Он отступил на шаг, склонил голову и оценивающе осмотрел меня с ног до головы. Кажется, он собирался что-то сказать, но потом, словно проиграв битву с самим собой, плотно сжал губы. Интересно, почему он всегда так на меня смотрел? Ригель как будто что-то кричал мне и в то же время умолял меня не слушать его и не понимать. Язык его молчания и взглядов оставался для меня неразрешимой загадкой.

Что знала Аделина? И почему он открыл ей свой тайный мир, а мне нет? Он мне не доверял?

И опять меня охватила неуверенность, нахлынули неприятные мысли. Я старалась их отогнать, но они упорно лезли в голову. Я смотрела в глаза Ригелю, и мое сердце изнывало от тоски по близости, я хотела поселиться в его душе теперь, когда он проник в мою.

Кем я была для него?

– О, вот вы где! – Из гостиной выглянул улыбающийся Норман. – Пора за стол! Идете?

Ужин проходил весело и оживленно. Мы сервировали стол лучшей посудой и приборами, а о блюдах и говорить нечего, настолько они были вкусными.

Аделина села с противоположной стороны стола, уступив мне место рядом с Ригелем. Я украдкой поглядывала на нее, чувствуя, как сердце затягивает пеленой грусти. Видя ее в окружении дорогих мне людей, я испытывала безграничную привязанность к ней, но одновременно большую неуверенность. Аделина, любимая подруга, затронула чувствительные струны в моей душе.

– Положить тебе немного сальсы? – спросила она сидящую рядом Асию, которая недоверчиво посмотрела на нее. Аделина улыбнулась и аккуратно налила ей на краешек тарелки золотистый соус. Так же недоверчиво Асия наблюдала за тем, как Аделина подкладывает ей запасной кусочек хлеба.

– Какой невероятный запах стоит в этом доме! – сказал Джордж. – Как будто мы ужинаем в цветочном поле!

– Может, мы чего-то не знаем? – подхватила Далма.

Они оба повернулись к Анне, и она хихикнула.

– О нет! Я тут ни при чем. Все эти цветы для Ники.

Я чуть не поперхнулась. Конечно же, теперь все смотрели на меня.

– Для Ники? – Далма смотрела на меня изумленными и нежными глазами. – Ника, значит, тебя осыпают цветами?

– У нее есть поклонник, – неловко вставил Норман, – какой-то парень каждый день присылает ей по букету...

– Тайный воздыхатель? Как романтично! И кто он? Ты его знаешь?

Я проглотила застрявший в горле кусок, чувствуя себя ужасно неловко, и еле удержалась от того, чтобы не засунуть в рот пластырь на большом пальце.

– Он учится со мной в одной школе.

– Очень приятный молодой человек! – с энтузиазмом вмешалась Анна. – Такой обходительный. Его давно пора пригласить к нам на чай! Это тот самый, с которым ты ходила есть мороженое, верно? Твой друг?

– Он... да...

– Почему бы тебе не пригласить его к нам на днях?

– Я, ну...

Я резко подскочила на стуле, потому что под скатертью в мое голое колено вцепились пальцы Ригеля. Что он делал? Он с ума сошел?

Я судорожно смяла салфетку в ладони и испуганно посмотрела на гостей. Далма сидела рядом со мной. Что если она увидела?

Как раз в этот момент она повернулась и посмотрела на меня, и я почувствовала, как мое сердце уходит в пятки.

– Не каждый способен вот так дарить цветы. Для этого нужно обладать особой чуткостью. Тебе не кажется?

– Да! – Я сглотнула, пытаясь говорить нормально, но в ответ на мое «да» рука Ригеля сжалась сильнее. Меня пробрала дрожь.

Когда Далма отвернулась, я схватила Ригеля за запястье и спихнула его руку с коленки. Щеки горели от ужаса, но все иначе объясняли мой румянец.

– Бьюсь об заклад, он милый...

– Милый и влюбленный!

– Ввлюбленный? – пробормотала я дрогнувшим голосом.

Анна улыбнулась мне.

– Ну вряд ли он стал бы дарить цветы из простой симпатии, правда? Лайонел наверняка к тебе неровно дышит.

Я хотела что-то ответить, но все вдруг заговорили разом, поднялся веселый шум, кто-то чокнулся за наше здоровье. Голоса слились, мысли смешались, голова закружилась, и я уже мало что понимала.

– Как давно ты знаешь...

– ...этого золотого парня?..

– Мы тоже влюбились в их возрасте, не так ли, Джордж?

– Ника! – воскликнула воодушевленная Анна. – Пусть завтра приходит к нам в гости! Пригласи его!

В одобрительных возгласах потонул грохот отодвигаемого стула. Почти никто не заметил, как ушел Ригель. Только мы с Аделиной проследили за ним глазами до порога гостиной. Сердце сжалось и застыло. Чувство отчаяния усилилось, когда я увидела, что Асия смотрит на пустое место рядом со мной. Потом она медленно перевела взгляд на меня. Мне показалось, что я сижу на острых шпильках. Я опустила лицо и, пробормотав извинения, которые мало кто слышал, вышла из шумной гостиной.

Я прошлась по коридору в поисках Ригеля и вдруг услышала на кухне шум. Я поспешила туда. Ригель стоял у стола и с остервенением скручивал со стеблей розовые бутоны. Видимо, этот букет Лайонела первым попался ему под руку.

– Не надо, Ригель! Перестань!

Я попыталась его остановить. Перехватила его запястье, но он отпихнул меня так резко, что вокруг нас вихрем закружились лепестки. В меня вперились его сердитые глаза, и я вздрогнула.

– Почему? – глухим голосом спросил он. – Почему ты мне ничего не сказала?

Я смотрела на него ошеломленно, не зная, что ответить. Ригель сделал ко мне шаг.

– Как ты к нему относишься?

Я была так поражена поведением Ригеля, что, как завороженная, неотрывно смотрела в черную бездну его глаз.

– Что ты к нему чувствуешь? – Ригель рычал, но в его глазах пульсировала обида.

Я смотрела на него с удивлением, потому что этот вопрос сводил на нет доверие, которое, как мне казалось, связывало нас с недавних пор.

– Ничего.

Ригель посмотрел на меня со жгучей горечью. Он медленно покачал головой, словно узнал очевидный факт, который он не хотел признавать.

– Ну да, ты ведь на это не способна, – процедил он сквозь зубы, – ты не можешь. После всего, что он сделал, после всех его наглых, мерзких выходок, после того как он домогался тебя, ты все равно не можешь его ненавидеть.

Колючие слова. Я чувствовала, как они ранят меня, проникают под кожу, потому что... они были правдой. Глупо это отрицать. Неважно, как сильно Лайонел меня огорчил или обидел. Я не умела ненавидеть.

Зато я знала, каково это – испытывать на себе чью-то ненависть. Кураторша впечатала ее мне в тело, так что меня начинает трясти при одном только воспоминании. Ее ненависть сломала меня, растоптала, изуродовала. Моя душа покрылась трещинами, и я не смогла вырасти, навсегда осталась изломанной, хрупкой маленькой девочкой.

Вот что оставила во мне чужая ненависть – ущербное сердце, искавшее в других добро, которого не нашла в Ней. Я бабочка, которая видела свет во всем и вся, даже если этот свет порой грозил гибелью.

Я посмотрела на Ригеля потухшими глазами и тоже покачала головой, отгоняя болезненные мысли.

– Это неважно, – мягко сказала я.

– Разве? – Ригель зажмурился от гневной боли. – Как же так? Тогда что для тебя действительно важно, Ника?

Что угодно, только не это.

Я сжала пальцы в кулаки.

Ригель был последним, кто мог задать мне этот вопрос.

– Я знаю, что важно, – прошептала я и не узнала свой голос, в ушах шуршала кровь, я подняла на Ригеля блестящие от слез глаза. – Кажется, я ясно дала тебе понять, что для меня действительно важно.

Ригель приподнял брови.

– Неужели?

– А вот ты, – сорвалось с моих губ, – тебя никто и ничто не волнует! Ты даже не заметил, как Аделина смотрит на тебя! Ты ведешь себя так, как будто мы ничем не рискуем! Знаешь, что будет, если о нас узнают, Ригель? Или тебе на это тоже наплевать?

В эту секунду сомнения и неуверенность взяли надо мной верх. Стиснув кулаки, я тщетно пыталась сохранить внутреннее равновесие, но нахлынувшие эмоции успели отравить мое сердце, напомнив, какой маленькой и напуганной девочкой я была. И свой страх оказаться недостаточно хорошей я впервые проецировала на Ригеля.

– Ты играешь с огнем. И, кажется, тебе это нравится. Даже сидя за столом с другими, ты дразнишь судьбу и при этом имеешь смелость намекать, что это я не знаю, что важно!

Я была не в себе, но не могла остановиться. Ситуация сложилась невыносимая. Ради нас с Ригелем мне пришлось пойти на компромисс с собой и лгать единственному человеку, который по-настоящему меня любил, единственному, кого я никогда не хотела обманывать, – Анне.

Я выбрала Ригеля, но этот выбор разбил мне сердце. И я сделала бы это снова – еще десять, сто, тысячу раз, только бы остаться рядом с ним. Я разбивала бы сердце снова и снова, но все равно выбрала бы его. Я всегда выбирала бы его.

Но я сомневалась, что Ригель поступил бы так же. Он никогда не давал мне ни малейшего повода для уверенности в этом. Я призналась ему, что хочу, чтобы он был рядом со мной, я открыла ему сокровенную часть своей души и осталась открытой для его молчания.

– Я рискую всем. Всем, что мне дорого. Но ты, кажется, этого не понимаешь. Иногда ты ведешь себя так, как будто тебя это не касается, как будто для тебя это всего лишь иг...

– Нет! – резко прервал меня Ригель, закрыв глаза. – Не говори так.

Он открыл глаза, и я увидела, как что-то яростно дрожит в глубине его взгляда.

– Не смей так говорить!

Я грустно посмотрела на него и снова покачала головой.

– Если честно, то я даже не знаю, что для тебя важно, – горько прошептала я. – Я никогда не знаю, о чем ты думаешь и что ты чувствуешь. Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо, но я тебя почти не знаю.

Нас словно отбросило друг от друга на расстояние в несколько световых лет.

– Я тогда сказала, что ты нужен мне такой, какой ты есть. Это правда. Я не жду, что ты ответишь на мои слова или сразу откроешься. Мне достаточно просто тебя понять. Но ты меня отталкиваешь. Чем ближе я подхожу, тем сильнее чувствую, что ты не хочешь меня к себе подпускать. Причем меня даже больше, чем других, и я не понимаю почему. Мы оба сломаны с детства, но ты не открываешь мне свое сердце, Ригель. Ни на секунду.

Я чувствовала полное опустошение и видела в глазах Ригеля лишь непроницаемую черноту. Какой человек скрывался за этим взглядом? Чувствовал ли он мою боль и желание быть частью его мира в той же мере, в какой он был частью моего?

Сердце сжалось сильнее. Перед глазами все плыло от слез, я опустила голову, потому что тишина была еще одним доказательством того, что ответа не будет.

* * *

Кулаки дрожали. В груди корчился точильщик. Ригель больше не мог этого выносить, у него не осталось сил быть собой...

Он ощутил себя запертым в ловушке собственного тела и никогда еще так сильно не хотел быть кем-то другим, а не собой.

Ника стремилась понять его и узнать, но это только причинит ей боль.

Ника наивно верила, что в нем есть что-то милое и правильное, тогда как внутри у него – лишь отрицание, страхи и измученная душа. Шипы и ярость. Боль и чувство беспомощности.

Внутри у него – катастрофа.

Он научился отказываться от привязанностей, от чувств, от всего. И от нее он тоже пытался отказаться, поэтому отталкивал, царапал, кусал, пытался вырвать ее из себя, но Ника заполнила его целиком. Пробралась в него без спроса, с нежной улыбкой, сияя непостижимым светом, который заливал весь мир вокруг.

«Хоть бы она посмотрела на меня, хоть бы посмотрела...» – как часто повторял он эти слова в Склепе. Отражаясь в ее лучистых глазах, он уже не казался себе безнадежно изломанным. Но теперь, когда она наконец посмотрела на него, его охватил страх.

Он боялся, что Ника увидит, какой он уродливый и искореженный. Его поломки ремонту не подлежат. Он боялся, что она его не поймет, отвергнет, осознав, что достойна кого-то лучшего. Он боялся, что его снова бросят.

Вот почему он не мог впустить ее в свой мир. Одна часть его души хотела быть с ней всегда. Другая, та, что любила Нику больше, чем себя, не могла запереть ее в клетке из колючей ежевики.

Ника грустно опустила голову. А Ригель молчал, потому что, даже если она об этом не догадывалась, молчание стоило ему дороже любого слова.

Он снова ее разочаровал. Чем больше он пытался защитить ее от себя, тем больше боли ей причинял.

Ника ушла, забрав с собой свет. И глядя, как она исчезает, Ригель почувствовал, как в его сердце один за другим впились все его шипы сожаления.