Дневник пропавшего
Закатное солнце медленно угасало, и под мерный цокот копыт нашего першерона, который без устали тащил нашу повозку, и приглушённое бряцанье брони стражников, мои веки тяжелели. Сон уже готов был поглотить меня, но лёгкий моросящий дождь не дал дрёме прикоснуться ко мне.
В Элдрим мы прибыли далеко за полночь, когда в небе висел ущербный месяц. Мой дом, к счастью, находился совсем рядом с работой, поэтому я решил быстро забежать на кухню за чашечкой кофе. Возвращаясь, я заметил у двери кабинета двух стражников, с которыми мы недавно навещали дом Оливера. Они громко о чём-то спорили, точнее, говорил только Элис, и со стороны казалось, что он чему-то учит своего младшего коллегу. За этим диалогом они даже не заметили моего появления. Войдя в кабинет, я ощутил озноб. Я снова почувствовал этот дьявольский запах, исходящий от картин, напоминание о котором в сотый раз за последнее время вывело меня из себя. Казалось, за время пути эти творения и впрямь истлели, подобно некогда живым существам.
Будучи старшим по рангу, а также страшно разгневанным, я резко и грубо отчитал стражников, посмевших занести эту мерзость в мой кабинет. Они сбивчиво оправдывались, ссылаясь на незнание, куда им следует это отнести. Мой ответ был короток и лаконичен: «Хоть в склеп его несите! Эти картины должны находиться как можно дальше от моего рабочего места!».
Позже, когда неприятное чувство всё ещё клубилось где-то на периферии сознания, я пытаясь успокоится, приступил к тщательному анализу дневника. Некоторые записи я постараюсь привести дословно.
Большинство страниц содержали обычные записи о многолетнем опыте художника и способах ведения хозяйства Оливера. Хотя эти текста представляли большую ценность, меня сейчас интересовали те, что относились к периоду после покупки особняка. Быстро пролистав большую часть дневника, я наконец дошел до этого самого момента и начинался он с негодования художника, вызванного критикой его работ.
"Да что эти свиньи вообще знают?! ОНИ – некое общество, возомнившее себя высшим здесь, ненавидят всё, что хоть как-то не вписывается в их картину мировоззрения. Но в лицо они всегда будут говорить лишь сладкую ложь, боясь задеть меня, думая, что я какая-то плаксивая баба. Но я всё ещё вижу, с каким отвращением они смотрят на мои произведения, пытаясь это скрыть! Как это пренебрежение сочится сквозь каждую морщину этих старых свиней!!!!! Только один, ОДИН! Смог взять все мужское что у него осталось и притащить свою харю ко мне что бы высказать свое даже его матери не нужно мнение. Но уже тогда я знал что они думают об моих работах."
Не вижу смысла обсуждать следующие девять страниц. Скажу лишь, что они состояли из словесных оскорблений всех, кого он знал, даже его близкий друг Освальд был затронут. Листки бумаги были исписаны мелким почерком, а когда страница полностью заполнялась, он писал огромные, два-три слова, оскорблениями поверх уже исписанных строк. Удивительно, как страницы вообще выдержали тот напор, с которым писала его рука. Стоит также упомянуть, что после того как его пыл поутих, хотя судя по жирному почерку, гнев всё ещё беспокоил его, следующими записями были некие математические вычисления, похоже, связанные с финансовыми расчётами, которые проводил Оливер. Под конец я встретил пару формул, которые хоть и видел ранее, но никогда не углублялся в решение подобных задач в силу их сложности и низкой необходимости в моём деле.
Далее шло обсуждение выбранного дома:
"Может быть, я схожу с ума? Может, на почве стресса и постоянных попыток удивить публику мой рассудок начал давать слабину? Я не могу поверить, что пришёл к проверке слухов, которые раньше критиковал, с надеждой на то, что они окажутся реальными. Я отклонился от курса, я постоянно пытался совершенствоваться, абсолютно забыв, ради чего я это делаю, и теперь моя голова упирается в каменный потолок, который я не способен разбить.
Ещё год назад в дискуссиях с Освальдом я обсуждал старинный дом, вокруг которого постоянно ходили слухи о сущности, что притягивает к себе измученные творческие души. Конкретная цель этой сущности была неясна, но существовали две главные теории: либо сущность проверяет творца, даруя ему потенциал взамен, либо она питается вдохновением, и когда творец исчерпывает себя, лишает его жизни. Я критиковал эти истории, считая их фантастикой, ибо они из раза в раз повторяли свою структуру. Но Освальд обернул мой аргумент против меня, сказав, что раз сущность действует по чёткой, хоть и не постижимой нам, схеме, то это лишь подтверждает её реальность и, так сказать, наличие некоего разума. И эти слова надолго засели внутри моей головы, периодически всплывая из моего глубинного сознания как навязчивая мысль.
Сейчас я с надеждой смотрю на этот проклятый старый дом, как будто он это мой единственный выход. И если слухи правдивы, то я либо пере-осознаю себя как творца, либо сожгу себя дотла ".
Теперь картина прояснялась, хотя, учитывая все предыдущие события, она и так была косвенно понятна. Но после прочтения дневника башня из фактов стала более устойчивой. Дальше Оливер начинал описывать подготовку к переезду, и по ходу дела постоянно проскакивали его мысли, касающиеся внутренних сомнений в том, что он делает. Но он также предполагал, что эти сомнения могут быть связаны с его нежеланием выходить из зоны комфорта, и даже если слухи нереальны, ему будет полезно сменить обстановку.
Я бы продолжил повествование, приведя цитату из следующей записи, но перед этим хотел бы подметить, что стиль письма Оливера весьма специфичен: в один момент он мог выражаться как аристократ, а в другой — как деревенщина. Также повсюду встречались странные сокращения, которые и по сию минуту являются для меня загадкой. И я бы соврал, если бы сказал, что этот стиль не влиял на стиль уже в моём отчёте.
Следующая ключевая запись наверное является ключевой и описывает 3 день проживания Оливера в доме, я считаю что именно с этого момента все и началось.
"Идёт уже третья ночь, как я нахожусь здесь. Тут тихо, даже слишком, и очень редко замечаю, чтобы хоть птицы пели. Такая тишина настораживала в первую ночь, но позже она начала меня успокаивать. Но мои картины всё ещё такие же однотипные и пустые, сколько бы я ни пытался думать. Как будто та пустота, что существовала в доме и отражалась в звуках, начала пробираться внутрь моей души, где раньше бушевал пожар, а сейчас же там только тлеющие угли.
Блять, какой же бред. Чем я только занимаюсь? Почему в мою тупорылую башку вообще пришла мысль о том, что здесь будет что-то другое? Почему смена обстановки вообще могла как-либо повлиять на меня, какой же я придурок! Мне нужно пойти прогуляться
Я шел минуты по тропе в сторону леса, в нем я полностью отдался своим ногам куда же они занесут меня, под какой кроной дерева они захотят остановиться, я намеренно ступал громко, потому что тишина вокруг сводила меня с ума и мне хотелось услышать хоть что - то"
Прежде чем продолжить, я хотел бы хотел оставить пометку для себя и для тех кто будет изучать эти записи, обратив внимание на неосмотрительные действия Оливера в лесу. Конечно, в окрестностях города Эльва-Зельвир было истреблено множество зверей, а хищники, представлявшие угрозу, были изгнаны группой местных охотников. Но знал ли об этом Оливер? Учитывая, что он впервые прибыл в Эльва-Зельвир, не показались ли ему самому его действия странными?
"Я упал на влажную траву под дубом, вдалеке совсем тихо был единственный шум - журчащая вода которая звуками напоминала маленькие кристалики льда падали с потолка, на пол большой ледяной пещеры.
И тут я увидел. Увидел то, что заморозило мой взгляд, сковало его, погрузив меня в некое подобие транса, как будто моя душа, как гусеница в коконе, проходила трансформации внутри моего гниющего тела. Чарующий пейзаж ночного леса, где круглая луна пробивалась ярким светом сквозь листву деревьев, освещая маленькие росинки на траве под пышными кронами. Помимо красоты, было в этой картине ещё нечто завораживающее, некая суть — чужая, неземная и прекрасная тем, что нету ничего подобного на земле. И как бы я ни старался, я бы ни за что не смог бы передать эту самую суть в своих картинах ранее. Была ли она в тенях или, может, в лунном свете? Этого я и сам не понимал.
Я быстро спохватился и побежал домой, дабы взять свои принадлежности, но когда вернулся, всё ушло: луна перестала освещать лес, а из-за горизонта начало выходить проклятое оранжевое солнце. Я вернусь завтра, во что бы то ни стало, дабы взять тот дар, что мне уготовила судьба, а до тех пор мой разум ни за что не покинет мысль о тебе, моя муза."
Этот краткий отрезок — то, что было написано в самом дневнике. Там же я встретил пару небрежных набросков того самого пейзажа, нарисованных лёгкой рукой. Все последующие дни были описаны так же поэтично, и наброски, подобные первому, встречались ещё не раз, но в один момент всё резко изменилось. В тот описанный день почерк Оливера стал более размашистым, а буквы более ветвистыми, как будто художник очень долгое время провел в мучительной бессоннице, в погоне за своими идеалами,
"Я не могу больше игнорировать спазмы моего сознания. Быть может, я сошёл с ума, но это малая плата за то осознание, которое переведёт меня на новый уровень как художника. Повторяя те пейзажи вновь и вновь днём, я не мог добиться того же результата, который видел ночью. Я хотел увидеть, понять ту суть, что скрывалась в кронах ночных деревьев, услышать ту песню, которая скрывалась на периферии тональности журчания реки. Я всматривался в тени и ощущал, что там есть что-то большее, чем просто темнота, что как будто на меня что-то смотрит, польщённым взглядом. Но никак не мог это принять, думая, что мой рассудок пошатнулся. Теперь же, когда я принял свою суть, когда я не способен увидеть, но всегда способен почувствовать, я вернусь домой и попробую перерисовать то самое нечто. Но теперь я буду ориентироваться не на свой опыт, память или разум, а только на свои чувства, и главным моим ориентиром выступят мои опущенные веки."
Следующее записи были написаны спустя месяц после предыдущих.
"Всё не так. Сколько бы я ни старался, у меня ничего не получается. Что не так? Может быть, геометрия не та, или мне стоит попробовать другую смесь цветов, или мне просто не хватает опыта? Я не могу понять, что не так. Стоя на Олимпе, у меня не может быть учителей, которые могли бы мне помочь; есть только та долина, но её подсказки — лишь шёпот, который мне не удаётся уловить. Возможно, я просто недостоин, возможно, я просто посредственность. Я знаю, придёт другое, новое, более совершенное поколение, и уже оно сможет создать то, на что мне не хватило таланта.
Сегодня я создал ещё один набросок, тренируясь в передаче цветовой палитры. Когда я открыл глаза, я снова увидел максимально плоский ночной пейзаж поля, посреди которого стояла, именно стояла как живая, разлагающаяся корова. Без сомнения, сама корова выглядела ужасающе реалистично, и я даже на секунду почувствовал, как становлюсь ближе к той самой сути. Но это всего лишь мои домыслы и, возможно, накручивание себя. Я устал.
Пишу это в хорошем настроении. Ночью, когда моё тело, устав, упало в объятия мягкой кровати, я проспал очень долго, возможно, несколько суток, но сейчас это не имеет значения. В чувства меня привёл запах, который будто пропитал дом. Я изнеможённо поднялся с кровати и поплёлся к источнику запаха. Так я и оказался в своей мастерской. И тогда я увидел это: мой последний набросок. Я видел, как та ткань животного разложилась ещё сильнее, как при мельчайшем осмотре казалось, что она пульсирует, подобно живому организму. И тогда я засмеялся. Я смеялся так, как никогда; мой смех отражался от стен дома, и от этого мне становилось ещё веселее. А этот запах... ЭТОТ ЗАПАХ! Который мерзко стекал по деревянным доскам и бумажным обоям, затекая в мои лёгкие будто сладкое, пьянящее вино. Я наконец смог выйти на правильный путь.
И теперь я осознаю, что всё это время суть скрывалась не в свете луны и перспективе ночного леса. Она, будто притаившийся хищник, ожидала в их тенях, скрываясь от света ущербной луны. И только закрытыми глазами я смог добиться тех цветов, которые открытые веки не способны были бе увидеть в тенях, мне осталось немного, я добился нужных цветов, теперь осталось добиться нужной формы."
Это были его последнее слова перед самой последней записью, написанной в промежутке между последней выставкой и его пропажей, мне нужно торопиться и успеть переписать все. Они не заметили.
"Я ЕДИНСТВЕННЫЙ, кто смог. Из немногих избранных, кто посмел заглянуть за завесу этого мира, только я – Оливер – узрел Суть и сумел её запечатлеть. Пусть эти тупоголовые свиньи не увидят. Пусть их самодовольство, захлебнется в их же собственной желчи. Мне не нужны их аплодисменты, не нужна их ложь. Единственное жаль что Освальд увидел только её часть.
Осталось пару часов до того, как гниение достигнет апогея, моя Истина, предстанет во всей своей славе. Эта Тень, эта Суть , которая пряталась в кронах ночных деревьев, ожидала меня. Она – не просто идея, заключенная в старом дубовом лесу. Она – Муза , которая дышит и ждет, чтобы ворваться в наш мир. Я слышу её песню, что скрывалась на периферии журчащей реки. И я готов стать её частью."
Наверное, на этом и стоит закончить. Да, именно так. Теперь Оливер Пейдж навсегда останется безумцем, поглощённым собственными амбициями, превратившимся в часть того ужаса, который он так жаждал. Но к сожалению я не заметил, как стражники вынесли не все картины из моего кабинета. Свойство которое постоянно мелькало у меня перед глазами, но осталось НЕЗАМЕЧЕННЫМ. Я ничего не сделал, когда услышал звук падающего покрывала с деревянной рамы, потому что боялся встретиться лицом к лицу с тем, что свело с ума юного художника. И теперь я содрогался от каждого звука, издаваемого этим нечто, когда моя свеча потухла. По отточенным рефлексам, водя рукой по листку бумаги, боясь перевести взгляд. Я слышал, как из картины мерзко хлюпали отростки, падавшие на пол. В нём было всё: от переваренных конечностей до костей мелких и больших животных, которых отныне больше нельзя будет встретить в том лесу.
МОЛЮ! ЕСЛИ ЧЬИ-ТО ГЛАЗА, ПРОКЛЯТЫЕ ИЛИ БЛАГОСЛОВЕННЫЕ, СУМЕЛИ ПРОЧЕСТЬ ЭТОТ БРЕД... Я УМОЛЯЮ ВАС! Сожгите их все! Каждую! До последнего штриха, до последней гниющей капли! Сжечь! Всё! И тот лес... О, ТОТ ПРОКЛЯТЫЙ ЛЕС!
Пусть огонь очистит эту скверну, что тянет свои отростки сквозь реальность! Не смейте! Не смейте впускать туда никого! Ни лжецов-колдунов, что мнят себя знатоками тайн! Ни безумных шаманов, шепчущих молитвы забытым духам! И уж тем более ни тех приключенцев, что извечно суют свои носы в то, что им не постичь!