Чёрная петля

Токийский дождь был липким, как кровь под ногтями — не смывался, не отпускал, только разъедал остатки спокойствия.

Дазай Осаму сидел в офисе Детективного агентства, уставившись в окно, за которым всё выглядело слишком чистым.
Это место давно вызывало у него отвращение — не из-за людей, нет. Просто праведность здесь воняла сильнее, чем гниль в Портовой мафии.

— Дадзай- сан,ты опять не отвечаешь, — раздражённый голос Ацуши пытался пробиться к нему сквозь плотную стену мыслей.

Он не обернулся. На языке лежал металлический привкус. Как перед выстрелом.

На южной стороне города снова появился он.
Накахара Чуя.

Они не говорили год. Не дрались два.
Но запах пороха, сигарет и вины снова преследовал его даже во сне.

Он не знал, когда точно принял решение. Возможно, в тот момент, когда понял — никакое спасение ему не нужно.

Он никогда не хотел быть хорошим.

Он просто хотел быть рядом с тем, кто мог разорвать его на части. И собрать снова.

В офисе пахло кофе, бумагой и чем-то фальшиво человеческим. Дазай тихо вдохнул, смял в пальцах клочок старой газеты и отбросил в сторону.
Статья без авторства. Про Портовую мафию. Как всегда — много слов, мало смысла.
Как всегда — ни строчки о нём.

Он провёл языком по зубам, будто мог соскрести горечь изнутри.
Чуя...
Даже имя звучало, как удар. Тупой, но проникающий глубоко.

— Осаму, — уже ближе, чуть раздражённее, — тебя зовут на задание.
Ацуши. Ещё ребёнок. Всё ещё верит, что свет победит. Что добро — это флаг, который можно поднять и не запачкать руки.
Дазай повернул голову медленно, с каким-то ленивым презрением.

— Пусть Иено займётся. Мне сейчас нельзя в люди.
— Тебя давно нельзя в люди, — буркнул Куникида, даже не поднимая глаз от планшета.

Дазай усмехнулся. Беззвучно.
Он не спорил. Ни с чем. Ни с кем. Внутри уже кипела другая жизнь. Тлеющее решение. Сырое, как ржавое железо в лёгких.

Он встал. Медленно, с той странной грацией, которая делает тень длиннее, чем человек.
Подошёл к вешалке. Снял своё пальто.
Пальто агента. Светлого. Пыльного.
Не его. Уже давно не его.

Юг Токио.
Ночь.
Дождь лупил по крышам, как выстрелы. Свет светофоров казался окровавленным. Улица пахла сырой кожей, бензином и тем, что скрывают под асфальтом.

Он стоял напротив старого складского комплекса.
Бывшая территория «Чёрных клыков». Теперь — мафия. Чуя.
Ты здесь, да?

Он узнал бы твои шаги в любой толпе.
Твое дыхание среди сотни чужих голосов.
Твои проклятия, брошенные в спину.

Дазай вошёл в переулок, не скрываясь.
Если пуля — значит пуля. Если кулак — значит он заслужил.

И когда перед ним появилась фигура — в чёрном плаще, с огненно-рыжими прядями, приклеившимися ко лбу, — он не вздрогнул.
Просто выдохнул.
Вот ты где, подумал молча про себя осаму

— Ха? Дазай? Что ты тут делаешь? — удивлённо, почти с раздражением, бросил Чуя, сузив глаза.
Он медленно приблизился, всматриваясь в силуэт под фонарём.
Да, это точно он. Даже если бы половину лица разнесло пулями — он узнал бы его с полвзгляда.

— Что тут забыл работник Детективного агентства?

— А ты не изменился, Чу-Чу, — Дазай усмехнулся, как будто за его спиной не было лет боли и бессонных ночей. — Разве ты не рад меня видеть?

— ...Дазай. Уходи.

Эти слова звучали, как плевок в грудь. Холодный, быстрый, болезненный.
Но Осаму не шелохнулся. Только чуть опустил голову, будто бы признавая: да, это больно.

Он знал, что услышит это. И всё равно пришёл.

— Почему ты меня прогоняешь?
— ...

— Разве ты забыл, кто забирал тебя из бара, когда ты валился на пол от боли, а не от выпивки?
— ...

— Разве ты не помнишь, кто держал тебя за руку, когда ты говорил, что всё равно всех предашь?.. — его голос стал тише. — Почему мы не можем поговорить, Чуя?

Чуя молчал, но в его глазах уже полыхало.
Он сжал кулаки.
На секунду показалось, что он ударит.
Но нет.

Он переступил ближе, почти в упор, и прошипел:

— Потому что ты меня уже предал.
— ...
— Один раз ушёл — и этого хватило на всю жизнь. Я вычистил тебя из себя, Дазай. Не возвращайся.

И всё-таки голос его дрогнул.
На одно короткое мгновение.
На один вдох.

И Дазай это услышал.

Он смотрел прямо в него.
Как человек, который всё ещё знает, куда нужно ударить, чтобы сердце снова забилось.

Чуя хотел уйти.

Он почти развернулся — плечо дёрнулось, ботинок скользнул по мокрому асфальту, и...

Щелчок.
Рывок.

— Не смей. — голос Дазая был тихим, но режущим.
Его пальцы сомкнулись на запястье Чуи — так, будто от этого зависела жизнь. Или смерть.
Слишком крепко, чтобы было дружелюбно.
Слишком дрожащими руками, чтобы быть безразличным.

— Убирай руку, — тихо сказал Чуя, не глядя ему в глаза.
— Тогда скажи, что я тебе больше никто, — прошептал Дазай, шагнув ближе. — Скажи это в лицо. Громко. Чтобы я поверил.

Молчание.

Только дождь шёл. И дыхание сбивалось.

— Осаму... — голос Чуи срывался, как старая струна.
Он посмотрел на него. Прямо. С болью, с гневом, с той самой усталой нежностью, которую вырывают с мясом.
— ...ты всегда приходишь только тогда, когда мне уже больно.
— Потому что только тогда ты меня слушаешь.

Чуя выдернул руку, резко, почти с яростью.
Но не ушёл.

Он стоял.

Грудь ходила ходуном, губы прикусаны до крови.
— Ты не имеешь права возвращаться. Ни в мафию, ни в мою жизнь.
— Тогда почему ты всё ещё стоишь здесь? — Дазай шагнул ближе. Почти вплотную.
И тише добавил:
— Почему не развернулся и не ушёл?

Тишина.
Никаких ответов.
Никаких оправданий.
Только глаза, в которых всё ещё горел тот же огонь, что когда-то освещал ему путь в темноте.

И в этой тишине всё стало ясно.

Они оба никуда не ушли. Не по-настоящему.
Они просто потерялись по разные стороны войны.

Чуя сжал челюсти.
Он ненавидел, когда Дазай был прав.
Ненавидел, что одно его движение — и всё, что он строил внутри себя годами, начинало рушиться.

— Ты, блядь... — выдохнул он, — ты не можешь вот так взять и вернуться. Словно ничего не было.
— Но было.
— Именно! — он толкнул его в грудь. Сильно, не сдерживаясь. — Было! И ты ушёл!
Ты оставил меня одного — с Мафиози, с чужой кровью на руках, с этим проклятым городом!

Дазай не двинулся ни на шаг. Он лишь смотрел. Тихо. Пусто. Глубоко.
Как всегда. Как тогда.

— Я каждый день просыпался с мыслью, где ты. Жив ли ты. Помнишь ли ты меня.
— Помню. — голос Осаму дрогнул впервые. — Помню, как ты держал меня, когда я просыпался в поту. Помню, как ты смеялся, даже когда тебе было больно.
Помню, как ты говорил: «Я умру за тебя».
— Я и умер. — Чуя выдохнул, голос сломался. — Когда ты ушёл — во мне что-то умерло, Осаму.

И тогда Дазай шагнул ещё ближе.

Между ними почти не осталось воздуха. Только дождь. Только гул крови в висках.
И тогда он прикоснулся — неуверенно, как будто просил разрешения. Тыльной стороной пальцев к щеке Чуи.
Губы дрогнули.

— Я не хочу быть светлым. Я не умею быть хорошим.
Но с тобой... я был хотя бы живым.

-как тебе доверять осаму? ты не исправим....
ты бросил меня ради Одосаку, забыв что я был рядом, что мы были дуэтом!

дазай молчал, звук дождя под которым они находились описывал все эмоции дадзая, тихо, грустно, молчаливо, громко...

- Накахара....я...

дазай не знал что сказать, впервые за столь долгое время он не мог выдавить и слово, чуя был совершенно прав

Чуя сжал губы. На секунду в его глазах мелькнула боль — такая знакомая, такая настоящая.
— Так и знал. —
Он отвернулся. И всё-таки шагнул назад.

Но только на шаг.
Его не отпускало.

Дазай всё-таки заговорил.
Тихо. Без привычной ухмылки. С хрипотцой и чем-то сломленным внутри.

— Одосаку умер, Чуя. А с ним умерла та часть меня, которую я пытался построить без тебя.
— ...
— Я выбрал его не потому, что он был лучше. А потому, что с ним я мог забыть, кто я рядом с тобой.

Чуя резко обернулся.

— Ты боишься меня?
— Я боюсь... что с тобой я настоящий. А настоящий я — не герой. Не спаситель.
Я — чудовище, Чуя.
— Тогда почему ты пришёл?
— Потому что только ты знаешь, как держать чудовище на цепи.

Чуя смотрел на него — не мигая.
Дождь стекал по его лицу. Или это были слёзы — неважно.
Всё слилось в одну грозу, которая стояла между ними с самого расставания.

- ЧУЯЯ!!

кто-то громко закричал, Из-за угла, сквозь пелену дождя, показался силуэт — чёрный плащ, чёрные глаза, напряжённые черты лица.

Акутагава.

Он остановился в нескольких шагах, не подходя ближе, не смотря на Дазая.
Его голос, как всегда, был холодным, будто его отточили лезвием.

— Нам пора. Босс ждал тебя ещё час назад.
— Знаю, — глухо ответил Чуя.

Он не сделал ни шага.

Акутагава переводил взгляд с одного на другого, и хотя его лицо оставалось каменным, в его глазах скользнула тень — не одобрения, не тревоги — предупреждения.
Он знал, кто перед ним.
И знал, что между ними.

— У тебя есть ровно минута. — он отвернулся, исчезая в темноте, оставляя их вдвоём.

Чуя сжал кулаки. Медленно повернулся к Дазаю.
— Это был плохой ход, Осаму.
— Все мои ходы — плохие. Но только те, что приводят меня к тебе — я считаю правильными.

Дазай шагнул ближе. Последний раз.
В этой ночи. В этой жизни. Может быть, не в этой вечности.

— Мы ещё встретимся, Чуя. Совсем скоро.
И я не вру.

Глаза Чуи блеснули.
— Лучше бы ты соврал.
— Я больше не умею.

Дазай развернулся.
Ушёл в другую сторону от дождя, от мафии, от воспоминаний — но не от Чуи.

От него уйти невозможно.

Чуя стоял ещё секунду. Потом — вдохнул, выдохнул, смахнул мокрые волосы с лица.
— Чёрт бы тебя побрал, Осаму.

Он повернулся и пошёл за Акутагавой.
Но в груди уже что-то горело.
Снова.