Глава 2.
Домик, в котором мне предстояло остановиться, находился поодаль от собора, за старым кладбищенским забором. Построен он был из того же камня, что и аббатство — те же серые плиты и та же выветренная временем кладка. Деревянные ставни, некогда выкрашенные в темно-синий, теперь облезли до древесной сердцевины, а низкая дверь с железной скобой вместо ручки напоминала вход в келью отшельника. Над порогом кто-то давно вырезал грубый крест — может быть, для благословения, а может, для защиты.
Внутри пахло сухой полынью, воском и тем особым холодом, что въедается в камни у моря. Комната казалась крошечной, но не убогой: дубовый стол, кровать с грубым шерстяным одеялом. На стене изображение архангела Михаила. Но первое, что бросилось в глаза — печь. Не камин, а именно печь, круглая, как монастырская хлебная, с узором из кованых виноградных лоз на заслонке. Рядом вязанка дров, аккуратно нарубленных, но явно не сегодня, ведь береста на них уже успела свернуться от сырости.
— Не переживайте, послушники скоро принесут обогреватель, — сказал Луи, заметив мое недовольство. — Здесь всегда бывает так, когда начинается осень.
— Обогреватель, — сказала я с легкой усмешкой. — У вас оказывается есть электричество, Луи?
Но Луи не оценил мою шутку. Он просто кивнул, отчего я почувствовала легкое смущение. А вот Элен, стоявшая рядом, не смогла сдержаться и рассмеялась в голос.
— Ах, Софи, — сказала она, с улыбкой убирая волосы за ухо, — я думаю, у нас не только электричество, но и Wi-Fi, если ты захочешь!
Затем Элен тронула мой рукав, жестом показывая наверх.
— У меня там пара теплых свитеров и сухие носки, возьми, что подойдет. И обязательно прими ванну. После дороги горячая вода снимет усталость, как рукой.
По скрипучей лестнице мы поднялись в узкую комнатку под самой крышей. В углу стоял почерневший от времени шкаф с треснувшим зеркалом, в котором мое отражение выглядело уставшим призраком. Рыжеватые пряди волос слиплись от морского ветра, а серо-зеленые глаза казались чужими на этом бледном лице.
— Вот, — Элен достала из шкафа сложенную одежду. — И расческу не забудь.
А потом они с Луи оставили меня одну. Горячая вода в старой чугунной ванне казалась благословением. Я закрыла глаза, чувствуя, как дрожь отступает от кончиков пальцев. Лишь когда вода начала остывать, я обратила внимание на аккуратно сложенные на табурете вещи: толстый свитер цвета охры и шерстяные носки.
Переодевшись в чистую и теплую одежду, я спустилась на кухню. Поставила чайник и приготовила себе зеленый чай. Керамическая кружка обжигала ладони, но этот жар был приятен. С каждым глотком силы возвращались, и уже через полчаса я шагала по мощеной дорожке к аббатству.
Библиотека пряталась в дальнем крыле, она представляла собой длинный коридор с дубовыми стеллажами, уходящими под самый потолок. Между древних фолиантов я едва разглядела узкую дверь, потерявшуюся в искусной резьбе книжных шкафов.
Когда я подошла к двери и медленно повернула ручку, она с легким скрипом открылась. Передо мной открылся удивительный вид — низкий сводчатый потолок, тяжелый дубовый стол, утопающий под грудой книг, стены, увешанные пожелтевшими картами с размытыми очертаниями. Воздух пах пергаментом, воском и чем-то еще, возможно, сушеными травами, смешивающимися с многовековой пылью. И я уже собиралась подойти и разобраться с тем, что лежало на поверхности стола, когда услышала шаги. Это был Луи. Он, похоже, заметил, что я вошла.
— Ах, вы уже здесь, — произнес Луи. Он стоял в дверном проеме, его пальцы нервно перебирали корешок толстого фолианта. — Надеюсь, вам удалось немного отдохнуть?
Я кивнула, и он шагнул ко мне, открывая несколько книг на столе.
— Софи, — сказал он, его голос стал более серьёзным, — нам нужно быть осторожными с тем, что мы нашли.
— Что ты имеешь в виду? Почему нужно быть осторожными?
Луи остановился на одной из страниц и глубоко вздохнул, словно собираясь с мыслями, и на мгновение закрыл глаза, как если бы хотел отогнать какое-то беспокойство.
— Этот текст, этот манускрипт... — начал он, и его голос был низким, и говорил он почти шепотом. — Он не такой, как остальные. Он содержит... что-то большее, чем просто текст. Я не могу точно объяснить, что именно, но есть что-то в этих символах, что заставляет меня сомневаться.
Я наклонилась ближе, пытаясь рассмотреть текст, но Луи сразу отодвинул от меня книгу, будто боялся, что я тоже могу что-то почувствовать, понять.
— Луи, давай не будем поддаваться этому. Мы не можем верить в бредни. Это всего лишь история, прошлое, которое написано на бумаге. Вряд ли этот текст настолько опасен, что может изменить уклад того, что есть сейчас. Мы же не в старом фильме ужасов, верно?
Я пыталась немного пошутить, чтобы развеять обстановку, но Луи, похоже, не оценил мой оптимизм. Он посмотрел на меня с такой серьезностью, что я почувствовала, как моя шутка тут же потеряла свою силу.
— Это не просто текст, Софи.
— Но почему? Почему ты так уверен, что это не просто старая бумага? — спросила я, пытаясь понять беспокойство Дюваля.
— Потому что не все находки должны быть раскрыты и не все вещи нужно понимать. Мы живем в этом мире, Софи, но есть вещи, которые, возможно, лучше оставить нераскрытыми.
Я цокнула языком и закатила глаза, чувствуя, как внутреннее недовольство начинало подниматься к горлу. Эти страшные сказки про проклятия и волшебные вещицы давно не действовали на меня. Я устала от них. В моей голове это все звучало как легенды, выдуманные для того, чтобы огородить что-то ценное от любопытных глаз и, конечно, от кражи.
— Луи, — сказала я с легким сожалением в голосе, — все эти истории про проклятия... ты действительно в это веришь? Эти мифы придумывались для того, чтобы скрыть что-то важное, так всегда было. Ведь из века в век находятся те, кто хочет обогатиться на подобных вещах. А что может быть дороже, чем история?
Я сделала паузу, пытаясь понять, не переусердствовала ли с резкостью.
— Ты же сам понимаешь, — продолжила я, уже спокойнее, — этот текст не изменит ничего в нашем мире. Он останется частью прошлого. И не нужно придавать ему того значения, которое ему приписали.
Луи выдохнул, как будто долго сдерживал дыхание, и его плечи немного опустились. Он посмотрел на меня, его лицо, наконец, стало мягче, и он кивнул, признавая мою правоту.
— Ты права, — сказал он тихо, как будто находит утешение в собственных словах. — Возможно, я слишком проникся этим местом. Столько проделанной работы здесь... Так много времени проведенного в тени веры, и в этом аббатстве, где каждый камень кажется пронизан мистикой, что я уже не всегда отличаю реальное от выдумки.
Он замолчал на мгновение, а затем продолжил:
— И это меня беспокоит. Мы, как историки, не можем позволить себе поддаваться этим старым суевериям. Наши умы должны быть ясными, а не заполненными предрассудками и страхами.
Я поняла, что его слова были искренними, и что под его беспокойством скрывалась не просто тревога, а осознание опасности, которая может быть, если в научной работе теряется объективность.
Мы вернулись к рукописям. Я надела перчатки, чтобы не прикасаться к бумаге голыми руками, дабы не оставить следов и не повредить ее. И начала изучать манускрипты. Я сразу обратила внимание, что они были написаны необычным почерком, тонкие и изящные буквы были хорошо видны, но их форма не совсем соответствовала привычным средневековым шрифтам. На некоторых страницах встречались странные символы и знаки, которые я не могла сразу расшифровать.
Я вглядывалась в строки, пытаясь вспомнить хоть что-то похожее из того, с чем я работала раньше. Потом слова переходили в знакомую мне латынь, то распадались на странные гибриды старофранцузского и чего-то ещё, чего-то древнего, почти забытого. Мои пальцы скользнули по пергаменту, и вдруг один символ резко выделился из общего хаоса. Я видела его раньше. Но не здесь, не в этом тексте, но точно где-то ещё.
— Это действительно интересный экземпляр, — сказала я, удивленная сложностью и необычностью текста. — Я точно такого раньше не видела.
Моя рука остановилась на последнем абзаце, где снова появился тот же загадочный символ, который я заметила ранее в другом абзаце.
Луи смотрел на меня с ожидающим взглядом, и я продолжила:
— А что насчет других рукописей, о которых упоминал отец Бенуа? Он сказал, что некоторые из них могут помочь нам. Ты видел их? Или это что-то, с чем мы еще не работали?
Луи немного задумался, прежде чем ответить.
— Да, есть несколько таких рукописей. Но они стандартные. История о возникновении старой церкви, молитвы и даже расписание дня монахов. А еще о том, как епископ увидел Михаила. Ты хочешь посмотреть?
— Конечно! — сорвалось у меня громче, чем я планировала. Я тут же прикрыла рот ладонью, смущённо улыбнувшись. — Простите.
Луи улыбнулся и направился к массивному шкафу у дальней стены. Его пальцы скользнули по корешкам, пока не нашли то, что искали, неприметный том в потертом кожаном переплете.
— Вот, — он осторожно протянул мне книгу, — "Хроники аббатства" XII век. Но... — он заколебался, — есть одна деталь. В описании видения епископа отсутствует целый лист. Отец Бенуа считает, что его изъяли специально.
Я взяла книгу из рук Луи и открыла. Мои глаза сразу нашли место разрыва, неровный край бумаги говорил мне, что страницу вырвали в спешке. Я провела пальцем по шероховатому срезу.
— Это бессмысленно, — вырвалось у меня. — Весь Сен-Мишель знает легенду о явлении архангела. Зачем кому-то понадобилось уничтожать...
Внезапно я замолчала, заметив едва различимые следы чернил на следующей странице, бледные отпечатки, будто что-то было записано на том самом утраченном листе проступило сквозь. Я подняла книгу, поднося ее к свету, чтобы разглядеть следы.
— Кто бы стал вырывать страницу из книги, особенно если речь идет о таком важном моменте в истории аббатства? — спросила я, переводя взгляд. — Это же вроде бы святое место. Почему кто-то решился на такое?
Луи нахмурился, подходя ко мне и останавливаясь за моей спиной. Его взгляд задержался на едва заметных отпечатках чернил.
— Это хороший вопрос, — наконец произнес он, задумчиво. — Обычно монахи не уничтожают тексты, особенно если они связаны с историей аббатства. Если это сделали намеренно, значит, кто-то не хотел, чтобы эта информация сохранилась.
Я осторожно провела пальцем по странице, надеясь различить хоть что-то.
— Я могу попробовать прочесть утраченное, ультрафиолет, мультиспектральный анализ...
— Но что если кто-то удалил эти записи имея на то веские причины?
Я закатила глаза.
— Опять ты за своё. Это всего лишь старая книга, Луи. В лучшем случае здесь была записана какая-то версия легенды, в худшем — список церковных пожертвований.
— Возможно, — нехотя согласился он. — Но, как ты сама сказала, история — это самое ценное, что у нас есть. И иногда самые важные вещи пытаются скрыть.
Я задумалась над его словами. Возможно, он и прав. Возможно, за этим разрывом действительно скрывалось что-то значительное. Но что именно?
— Тогда не станем строить догадки, — произнесла я, закрывая книгу. — Нужно попытаться восстановить текст.
В этот момент где-то в глубине аббатства прозвучал колокол, напоминая о вечерней молитве. Звук, казалось, проник сквозь толстые стены библиотеки, наполняя помещение вибрирующим эхом.
— Уже поздно, — прошептал Луи, бросая взгляд на дверь. — Монахи скоро закроют библиотеку.
Я кивнула, но пальцы мои неохотно разжались, отпуская древний фолиант.
— Продолжим завтра, — сказал Луи, уже гася лампы.
Мы вышли в библиотеку. Длинные тени от книжных полок тянулись по каменному полу, будто кто-то невидимый протягивал к нам руки. С каждой потушенной лампой темнота сгущалась, и вот уже силуэты шкафов превратились в безликих стражей, охраняющих многовековые тайны.
Когда я вышла на улицу, холодный ветер сразу обжег лицо. Между могильными плитами уже стелился туман, превращая дорогу к моему домику в зыбкий, ненадежный путь. Я остановилась у порога, невольно взглянув на грубый крест, вырезанный над дверью. Теперь он казался мне не символом утешения, а скорее предостережением.
Войдя внутрь, я обнаружила включенный обогреватель. А на столе рядом с кроватью лежала записка от Элен: "Ужин в трапезной до 8. Но если предпочитаешь отдохнуть, оставила для тебя хлеб и сыр в кухонном шкафу."
Я выбрала последнее. Пока чайник закипал, я открыла свой блокнот и стала заносить в него заметки, и попыталась воспроизвести в памяти тот загадочный символ. Но внезапно моя рука сама вывела его на бумаге - будто пальцы помнили то, что сознание еще не осознало.
Ветер выл в щелях старых окон, но сквозь этот шум мне почудился другой звук — едва уловимый шелест страниц, будто в пустой библиотеке кто-то осторожно листал древний манускрипт...