R
1
Меня зовут Джуди и я расскажу вам про своего друга, который не знает, что я знаю о нем каждую деталь. Заметьте: я не скрою ни одну его вредную привычку, заморочку или родинку. Возможно, он вполне сможет подать на меня в суд за это (но я знаю, что он не станет). Потому что спустя десять лет я до сих пор помню, где у него за ухом запряталась маленькая родимая точка. Может мне не стоило так долго разглядывать его когда он спал, если я даже не умела хорошо рисовать. Сам факт того, что я смотрю на него, когда он этого не видит, казался мне ужасно прозаичным, а мне в четырнадцать приходилось несладко.
На личном фронте был фактически полный разлад. Я читала слащавые книжки и ничем не уступала барышням из книг, которые свешивали ноги с балкона и кричали «не могу, не могу так жить!». Именно поэтому он так помог мне. Я бы написала целую диссертацию о его поведении, характере и постаралась бы даже предсказать его будущее; он вытаскивал меня из ямы, которую я кажется сама себе вырыла.
Мне ничего не нужно было от него, а никто не мог запретить мне наблюдать за ним и молча кусать локти, когда становилось слишком невыносимо. Он не нравился мне и его лицо совершенно не вдохновляло меня. Его манеры и стиль речи оставляли наивные надежды на то, что курица когда-нибудь научит его красиво писать, а сапожник красиво разговаривать.
Но если бы в мире людей можно было вести за кого-то список их грехов, я бы записала ему все. И если бы мне захотелось вдруг неожиданно дать кому-то по морде, я бы тоже выбрала его. Спустя десять лет.
Первое: он никогда не умел останавливаться. Просто не затыкался! Если бы только стоящей была тема ради которой он так рьяно жестикулировал, но нет же, говорил он всегда о какой-то ерунде, которая знатно трепала мне нервы. Такие люди как он потом появляются на больших экранах и говорят о политике. А все люди которые окружали нас в то время, не перебивая слушали его, когда меня затыкали с первой парты. На повышенных тонах он дерзил с людьми старше его и злился, когда его тыкали в свое несовершенство, как щенка в собственную мочу, чтобы он впредь писал не дома, а на улице.
Мы стояли возле буфета. Он что-то говорил мне о том, как его восхищают наши американские озера, а я молча слушала, стараясь не слишком громко жевать. Этот же свин жевал и говорил одновременно. Нам было двенадцать, если не меньше. Он был тогда жутко влюблен в мою подругу и поэтому пытался подкупить меня, чтобы я как-нибудь приблизила его к ней. Я разрешала ему это, ведь не каждый день тебя бесплатно накормят да проводят до дома.
— Скажешь номерок своей подруги? — с надеждой спросил он заветный вопрос и я со всей душой бросилась искать в сумке записную книжку, которой не существовало и мне пришлось открыть тетрадку по физике.
— Да конечно, — я сделала вид, что ищу её номер и продиктовала быстро пришедшую в мою голову незнакомую комбинацию цифр.
Я пожала плечами и зашла домой, попросту забыв о нем. На следующий день моя подруга закатила масштабную истерику по этому поводу. Я даже сама начала сомневаться, а не продиктовала ли я номер президента или какого-нибудь тайного агента и не лежит ли Джонс сейчас в какой-нибудь канаве, как, прости господи, Раскольников. Однако, он опоздал на урок и даже не бросил на меня взгляда. А я в свою очередь больше не смотрела на него.
Сегодня я встретила его жену. Она стояла с коляской и выбирала персики. В этом году они были спелыми и сочными, это было ясно по их яркому запаху. Выглядела она словно с обложки модного журнала. Все бы с таким энтузиазмом накручивали себе волосы перед выходом в магазин. Судить её я не могла- только завидовать тому, как легка ее жизнь, пускай и с грудным младенцем. Я все равно не представляла себя в такой жизни. Особенно в жизни с Джонсом. Мне хватило одной ночи с ним, чтобы понять, что мы несовместимы.
Я держала трубку и курила, болтая со своей подругой. Он только вышел из ванны и не придал никакого значения тому, что я решила скрасить время женскими разговорами. Он был ярым представителем патриархата и только потакал типично "женскому" поведению. Я, конечно, это понимала и специально действовала ему на нервы, частенько перегибая. Джонс точно знал, что я просто притворяюсь. В школе я была ученицей с самой высокой успеваемостью, а университет закончила с красным дипломом. Глупой дурочкой я точно не была. Но когда он обыгрывал меня в шахматы, то считал себя царем и богом, словно как на этих шестидесяти четырех клеток весь мир ему подвластен. Я ненавидела эту черту его характера, а все его мировоззрение я жгла к чертям своей преданностью к науке и отказом от семейной жизни.
Подмять меня под себя все еще его главное достижение. Было бы оно материальным, зуб даю, он бы выставил его на равне со своими трофеями. Настолько важно для него было спасти собственное эго от моей равнодушной к его капризам персоны.
Он был «звездой» и его знало гораздо больше людей, чем меня, которая пóтом и кровью пыталась создать свою судьбу, ломая старую, предрасположенную мне как женщине, эдакой хранительнице домашнего очага. Я ненавидела его всеми клетками своего тела, ненавидела его за всех мужчин в мире. Говорила ему это в глаза, не меняясь в лице.
А ведь все таки что-то меня в нем зацепило. Я не могу похвастаться хорошим знанием языков, но ни одного человека я не выучила так, как его и только он остался не обличенный мной. В узкий кругах я слыла прямолинейной стервой, которой только во сне снилась нежность. Буду с вами предельно откровенна: во снах мне снилась такая утопия, что ни за какие деньги я бы не дала их кому-то посмотреть.
Я имела в своих руках веревочку от бомбы, которую стоило только поджечь, как весь его сладенький и карамельный образ разлетится вместе с перьями как разорванная подушка. Пока он жил вместе со своими друзьями в третьем измерении, я наблюдала за ним из четвертого и в своих снах даже трогала его кишки, чувствуя себя до безобразия счастливой.
На моей первой работе я пахала, как сельский осел. Когда мне задержали второй месяц зарплаты я устроила небольшую истерику, так «по-женски» выражаясь его лексиконом. Сперва у себя дома, когда поняла, что мне не хватает для того, чтобы выплатить ипотеку; и после в кабинете директора уже забирала свои документы, заведомо нажаловавшись верхушке. Мне прислали деньги в этот же день.
Это не всё.
Я позвонила коллеге, чтобы убедиться по поводу того получила ли она и всё остальные зарплату. Ответ был нет.
На следующий день директор отдал им всем зарплату из своего кармана, а они стали мне товарищами на всю оставшуюся жизнь.
И только Джонс оставался безнаказанным. Он был как игра в карты, в которую ты вкладываешь свои деньги с полной уверенностью, что выиграешь, но тебя накалывают и ты остаешься в дураках как какое-то ничтожество. Он заставлял меня чувствовать себя ничтожеством.
Джонс обыкновенная двуличная толстокожая мразь. Я всю жизнь была уверена, что уже в двадцать он будет иметь живот, как у беременной и свой личный мангал в гараже. Он женится на женщине, которая от своей сумасшедшей любви к нему будет потакать ему во всем и в конце концов откажется от себя для того, чтобы угодить ему. Это была типичная патриархальная философия, которую он придерживался всю жизнь. И когда в школе учителя шутили, что он возьмет себе умную жену, которая будет тыкать его в собственную безалаберность, он всегда смотрел на меня.
Я чувствовала давление со всех сторон и мне оно не нравилось. Существовать нянькая "сильный пол" у меня не было никакого желания. Даже если бы я так хотела ребенка, то точно взяла бы его из детдома, а не прыгала бы в замужество, как безмозглая. Еще и с этим ограниченным в своих познаниях человеком. Его лицо, что в четырнадцать, что в двадцать не было обезображено хоть унцией интеллекта. Мне говорили: «Джуди, это ты сейчас так думаешь!», но я что тогда, что в двадцать два решила не рассчитывать ни на кого в жизни кроме себя.
Потому я совсем не расстроилась, когда он взял в жены какую-ту Марию. Абы только не святую, а то как-то нелогично получается. Он всю жизнь, как щенок вякал за одну религию, а потом взял в женушки Христа мать. В его стиле конечно.
Это было очевидным со школьной доски и ничуть меня не трогало. Тем более, повторяю, я никогда не была влюблена в него, это чудовищное чувство мне нагло навязали против воли. Если он вдруг окажется моей родственной душой, то это будет ужасно. Зачем мне такая дефектная вторая половинка. В таком случае я лучше всю жизнь проведу одна. Марие я только могу пожелать не становиться законченной домохозяйкой. Если бы только мое мнение спрашивали тогда все государство бы встретило расцвет, но увы нет.
Однако сегодня Мария выглядела ухоженной и опрятной, пока я с грязной головой и жирным лицом пряталась между полками незаметно разглядывая её. Я умудрилась уронить на себя хлопья с верхней полки и разумеется рассыпала их, привлекая на себя все внимание. Мои предсказания насчет жизни супруги Джонса не сбылись, но я все еще не верила тому, что у них все хорошо. В голову пришла идея, как можно было это проверить. Приятный мальчик, работающий в магазине уверил меня, что поднимать все хлопья по одной и собирать их в кучку нерационально и он сейчас сам все подметет. Мне нужно было только за них заплатить, что я с радостью сделала и убежала домой, забыв на кассе пакет с продуктами.
Я сразу зашла в душевую и намылила свои волосы, параллельно выдавливая зубную пасту на щетку. Не подумайте, что я так зависима от семьи Джонсонов. Все таки у меня есть своя личная жизнь и я у меня было свидание в семь.
Увлечение Джонсом было равносильно моей маленькой страсти к шахматам. Тем более у меня было куча свободного времени, пока я работала в киоске, писала статьи и получала начальные места в газетах, а следовательно и хорошие деньги. Я закрыла кран и замоталась в полотенце, поглядывая на часы. Три шестнадцать. Захотелось покурить и я вышла на балкон, чувствуя теплое солнышко на мокрых лопатках. Все было идеально до того момента пока я не увидела, как меня фотографирует некий озабоченный.
Идея, которая пришла мне в голову когда на меня упали хлопья, как Ньютону закон всемирного тяготения, заключалась в том, что я должна была знать номер Джонса. Я его знала. Оставалось только подобрать слова и избежать ненужных вопросов. Все-таки в последней раз мы виделись два года назад в его постели. Во имя всего святого, Марии, Аллаха и Христа, очередную пустую болтовню я не вынесу.
Он спросит:
— Привет. Как ты?
Я отвечу, что в порядке и тогда, опасаясь неловкого молчания он завалит меня вопросами:
— Как работа? Мама? Чем занимаешься? Не устаешь? А эти заголовки на местных газетенках- твоя работа, да? Классно получается.
И мне приходилось на них отвечать, путаясь в очередности. А потом:
— Придешь на встречу одноклассников?
И:
— Ты же помнишь, что между нами ничего не было?
Я как всегда отвечала, что нет, я не приду и можешь не держать для меня стульчик возле себя. Передай привет своей тете и сестре. Да, с мамой всё хорошо. Скажи, а твои хорошо себя чувствуют? Я устаю потому что работаю, Джонс, это классика. Думаю это понятно, но не беспокойся: дома меня всегда ждет горячая ванная. На последний вопрос я всегда говорила:
— О чем ты?
И надеялась на то, что он помнит мой адрес.
К сожалению наш диалог был не таким занимательным, как обычно. Джонс был пьян и позвонил мне сам. В судьбу я не верила, поэтому скинула на совпадение, что погоду вообщем не делало. Он тоже думал обо мне. Это хороший знак.
— Скажи, Джуди, ты дома? - прозвучал знакомый бред. Я захихикала. Этого было достаточно для того, чтобы подтвердить мою догадку: Джонс все еще не был верен своей жене и гулял по-черному, а сколько красивых слов было сказано на их свадьбе. Я присутствовала так как- очередное совпадение- тоже отдыхала в Египте, где они провели медовый месяц. Так что вся их драма разворачивалась у меня на глазах.
Иногда мне хотелось снова увидеть его со всеми прелестями только для того, чтобы ошпарить и так маленький член кипятком.
— Пока, Джонс, — я бросила трубку, потягиваясь на диване, как сиамская кошка.
Последовал еще один звонок, а за ним целая вереница. На девятый раз, когда от звонка меня начало тошнить, я подняла, но на другом конце трубки раздались бессвязные гудки. Я пожала плечами- не судьба. Особо расстраиваться нечему. Подождав пару минут и не дождавшись повторного звонка я с чистой душой легла спать. Наверное, ему наскучило набирать один и тот же номер. Я точно знала, что Джонсу очень быстро начинало претить все. Дружба со мной была той же ситуацией. Жена- обстоятельство похуже. Это я, любительница поскладировать ненужные факты в голове, помнила о нем столько лет, раз в год задумываясь о том, как он живет. Если бы не Джонс в моей голове освободилось бы столько места, что возможно я бы давно сделалась выдающимся ученым. Предрасположенность к математике у меня всегда была, но вот умения пользоваться мозгами, конечно, не было. Впрочем, у кого оно есть в молодости?
Я проснулась поздним утром. Оттого ли, что заснула удовлетворенная, как испачканный кот в сметане? Мне привидился странный сон: опять повыпадали зубы. Меня не потревожили семь будильников и теперь я опаздывала на достаточно важное собрание. Двумя ногами в туфлях, я натягивала на себя кожаную юбку и прокручивала ключ в двери, а разговор с Джонсом в голове. В таком неловком, но поистине артистичном виде меня застала соседка. Она в это время уже возвращалась с прогулки с собакой.
Я захватила с собой сумку за которой, если забуду, пришлось бы молниеносно возвращаться, ведь в ней лежала моя совсем недавняя рукопись. Телефон я оставила, как ненужный артефакт лежать в простынях на кровати. В какой-то части сознания я продолжала вспоминать вчерашний вечер, но эти мысли обрывались на том, что я думала что не успею поймать такси. В конце концов моя знакомая актриса всегда говорила:
— Возьми за привычку опаздывать на десять-пятнадцать минут, — учила она меня, когда поправляла воротник на моем выпускном платье, — Тогда все кто сидит за столом будут смотреть на тебя, когда ты зайдешь.
Я так и поступила в тот день, почувствовав силу её слов на себе. Сейчас же я опаздывала не на десять, а на тридцать минут и уже успела уверовать в любого бога, лишь бы мне за это не снизили заработную плату. Оказалось, мне звонили и на работу с незнакомого номера. Вряд ли Джонс, подумала я, ведь не знала его номер наизусть, а он не мог знать номер моей работы. Наверняка рассылка рекламы- и я положила трубку, собрав с рабочего места все необходимое и вбегая на конференцию.
Я была как раз вовремя. Катарина договорила и начались двадцатиминутные обсуждения её работы. Так как я была самой первой, кто услышал её трактат задолго до конференции и была переполнена восторга и желания раскритиковать каждую строчку, мне дали возможность высказать свое мнение.
Удивительно, но когда все споры замолкают и появляется тишина для твоего словечка, никто не хочет слышать твое мнение. Это ловушка для начинающих ораторов и я много раз попадалась в неё, переполненная эмоциями как гейзерный бак. На самом деле вся тишина «ложная», ведь мысли это непрекращающаяся работа сознания. Тишина лишь иллюзия. На самом деле вся пустота в комнате заполнена нашими громкими думами. Были бы они материальными то заполнили бы все помещение, как рыжие муравьи, сжирая все на своем пути. Череп- мощная конструкция для защиты нашего мозга, но иногда он слишком слаб, слишком мягок и эти муравьи способны прогрызть его, чтобы свести человека с ума.
Сам вытянутый овальный стол, за которым все сидят, создает иллюзию важности обсуждаемой темы. Тоже уловка. Именно поэтому большинство телевизионных политиков выбирают такую форму стола. Мы все знаем поговорку «не суди книгу по обложке», но все реже и реже эта фраза употребляется к книгам. Иллюзия и мираж стала частью нашей жизни, душой современного маркетинга.
Порой попадаются такие люди, которые даже возле мусорного ведра будут горячо обсуждать какую-то тему. Но такие люди- редки и я не уверена, что они существуют.
Поэтому я никогда не начинаю со своего мнения. Только кидаю фразу.
— Это тривиально, — и закидываю ногу на ногу.
И возобновляется бурное обсуждение ненадолго затихшей темы. Не уверена, что они вообще вслушиваются в мои слова. Я побеждала на многих мероприятиях лишь уловив эту незначительную тонкость. Даже если я скажу «я хочу убить себя» или «соленые огурцы» меня проигнорируют. Из восемнадцати, не считая меня, точно найдется один вежливый человек, который поинтересуется, что я хотела этим сказать. Что бы то ни было «это тривиально», «я хочу убить себя» или «соленые огурцы», на этот раз все беспрекословно будут слушать меня. Иногда я представляю одни большие уши вместо людей и мне становится смешно.
— Катарин выбрала правильную тему, — начала я, растягивая слова, как только можно, — Океан интересует все людское население, но я уверена, что и из ложки можно раздуть что-то дорогостоящее. Главное- это изложение. Никого не заинтересует реклама бабушкиного сервиза. Однако если ложка из давно затерянного времени и формой похожа на коровье вымя, думаю, это заинтересует подрастающее поколение эксгибиционистов. Вы поняли? Главное- это информация. Голубые дыры и убийство одного большого кита касатками мало кого заинтересуют. Бермудский треугольник вышел из моды. Катарин, твоя работа бесценна. Добавь ассоциацию голубых дыр океана с черными дырами космоса. Название последних привлечет всех юных людей. Переплети касаток с политическими новостями. Это вызовет огромный бум и тебя могут отменить, — я остро прищурилась, смотря прямо на неё, — В стране, которая окажется китом.
Зазвенело время таймера и все молча сглотнули слюну, образовавшуюся во время моей речи. Я снова встану изо стола, пропуская начало следующего выступления. Когда я зашла, перекурив, все выпучили на меня глаза, как на дрессировщика тигра в цирке, хотя люди чаще смотрят на тигра.
— Мисс Эддингтон, прошу вас скорее представить свою работу, — на меня несправедливо надавили и я растерявшись уронила все бумаги, выставляя себя на посмешище.
Дело в том, что моя рукопись- это незаконченная работа о влиянии на жизнь наших давних знакомых. Оно сведено не минимум, но тем не менее оно есть. Джонс явился мне музой во время писательского блока. Мы встретились на живых фонтанах. Славное место. Он был с женой и с детьми. Стоял, мучаясь своему ограничению на одну сигарету в день. Когда он поделился со мной этой великой печалью я предложила ему докурить свою. Так, вскользь. На удивление он принял её без вопросов.
— Джуди, а как оно жить так?
— Как?
— Так, как ты всегда хотела.
Его слова перебросили меня в совсем другой мир. Я вспомнила времена проведенные за бессмысленными спорами с ним: я просто метала бисер перед свиньей.
Джонс был очень упертым малым и всю свою жизнь проводил, доказывая никому не нужные вещи. На лице у него выступала морщинка и он начинал держать рот приоткрытым, испуская неприятный запах. Он не стриг ногти, не мыл голову и я бы сказала «был в глубочайшей депрессии», но вся его жизнь сосредотачивалась на играх и тупых разговорах с людьми, которых у меня бы язык не повернулся назвать друзьями.
Сейчас когда я смотрела на него, то заглядывала в глаза все еще бездонно карие. Они отливали тем же цветом коренастого дуба, которого он презирал в романе Толстого. Та морщинка пролегла между его бровей и являлась символом его протеста, который он бросал всему миру сразу, еще не понимая, что так свободу не купишь. Это было единственным в чем Джонс был хорош. И только неверная мысль, уведшая его так далеко в жизни, не дала его смелому духу обрести покой в мировой революции.
Поэтому он остался самим собой с каждым годом все сильнее сгнивая внутри.
— Я думаю ответ должен быть очевиден, - сказала я, — Быть незамужней прекрасно.
— Интересно, что ты скажешь в сорок три?
Я улыбнулась и повторила:
— Быть незамужней прекрасно.
В тот же вечер мы снюхались и ушли. Он снял второй номер в отеле и мы провели его вместе. Джонс выкурил всю мою пачку и взял меня на балконе, потому что я хотела видеть звезды в эти секунды. Он был ласковым человеком. Я все еще помню, как во время совместного ужина с его женой и детьми он стер с моих губ соус, также он стирал с моих губ помаду той ночью. Я простонала ему в рот, чувствуя всю абсурдность ситуации, но как незамужней- мне было прекрасно. Я не взяла этих слов обратно, чем сильно его расстроила. Он видимо думал, что я буду хотеть его так сильно, что прилипну, как мазут к ботинкам, но для меня надевать чулки обратно и так было слишком неловко. Тем более он только убедил меня в том, что женщины замужем самые несчастные. Ведь мужчины в большинстве своем изменяют и нечасто именно с такими, как я.
А я всю жизнь буду на стороне женщин.
— Этот человек был первым с кем в поделилась своими мыслями, — зачитала я отрывок, — Мог ли он сохранить их в себе, как капсула времени? Или он такой же человек как все, не запомнивший дату моего рождения с первого раза?
Я выбежала из кабинета, стуча каблучками. Что-то не давало покоя, хотя душа моя была чиста, как надгробие после дождя. Я набрала незнакомый номер, который звонил мне рано утром.
— Это полиция. Вы Джуди Эддингтон?
— Да, - недоуменно ответила я.
— Вы общались с Каспером Джонсом прошлой ночью?
— Да.
— Каспер найден мертвым. Адрес: улица Мирабель, А245, Стрит-халл.
2
Меня словно прошибло электрическим зарядом несколько раз подряд. Во-первых не может быть, не прошло и суток, как я слышала его сломанный голос и сладко засыпала под звук телефона. Во-вторых почему именно в день, когда ему приспичило позвонить мне и ввязать в эту историю, подложить свинью. Я бросила трубку, сказав, что приеду на допрос как можно быстрее. В ответ мне сказали, что это «важное дело, а не встреча с подружками» и я твердо решила перенести этот разговор на завтра. Или меня вытаскивают из дома насильно вместе с целым нарядом полиции, или я веду себя "по-женски" стервозно и высокомерно. Все потому что это Каспер Джонс и даже после смерти он умудряется помотать мне нервы.
— Знаешь, что бы я сделала, если бы ты был воздушным шариком?
— Воздушным шариком? Что же? - посмеялся он.
— Проткнула бы, — серьезно скакала я и лицо Каспера помрачнело.
Я знакома с ним больше пятнадцати лет и могу утверждать: этот человек так просто не умрет. Он не властвует над смертью и не имеет здоровый образ жизни, но он просто не мог умереть в двадцать два, будучи семьянином, заведующим фирмы и тем еще говном. Такие, как он так не умирают.
Такие долго портят жизнь людям.
Он не мог умереть, попортив жизнь только мне.
Но я убедилась в этом, сразу после работы направившись в участок по адресу. Когда я зашла в приемную, то застала Марию и плачущего ребенка на ее руках. Я откашлялась и присела на соседнее кресло.
— Джуди Эддингтон, — представилась я.
— Наслышан, — ответил сотрудник и что-то черкнул в своем блокноте.
Я нахмуривалась и враждебно уставилась на Марию Джонс. Она выглядела точно так же, как вчера. Помятые кудри, усталое лицо и мрачный черный платок накинутый на коляску. Как я пришла, она сразу же положила ребенка в коляску и украла его от меня. Мне стало интересно, как журналистке, с чего такая скрытность. Она не ответила, продолжая молча злиться на меня за что-то другое. В замешательстве я потребовала объяснений произошедшего убийства у полицейского. Он поднял на меня свои выпученные глаза и с недоверием проговорил:
— Касперу пробили череп, когда он стоял у телефонной будки и набирал ваш номер.
— Кто?
— Судя по всему вы.
— Это невозможно, — буркнула я, ошеломленная обвинением и таким страшным убийством, — Человек не может быть в двух местах одновременно. Закон природы.
— Что верно то верно, — со вздохом сказал он и пододвинул бумаги в мою сторону, чтобы я смогла их прочесть.
Завещание.
Я, Каспер Джонс, завещаю всю свою прожитую жизнь Джуди Эддингтон Паркер. Боюсь, что буду убит слишком рано и не накоплю ей на печатную машинку, что уж говорить про дом, но ломая традиции, как ты всегда пыталась меня научить, я завещаю все своей убийце, тебе, Джуди.
Подпись. Дата: десять лет назад, 7 марта.
— Теперь вы понимаете о чем я? Он даже не переписывал его! Оно не должно засчитываться! — вскипела на меня Мария, пока я не могла поверить своим глазам и хлопала ушами, как наивная.
— Но он удостоверил его у нотариуса всего три года назад, дорогая мисс Джонс.
Обращение «мисс» довело её до ручки и и она в судорогах принялась трясти меня за плечи. Что я могла сделать в этой кинокомедии? Джонс, ты не только заставляешь меня нервничать, но и краснеть. Какая еще печатная машинка? Дом?
— Такого просто не может быть, — ошеломлено произнесла я, отталкивая сумасшедшую от себя, — Мы не виделись больше пяти лет. Никогда не дружили. Все наследство должно перейти Марие. Я не была Джонсу ни женой, ни подругой, это какое-то недоразумение.
Я осеклась. Как я могла считать это недоразумением, если знала Джонса вдоль и поперек и за столько лет успела изучить каждую его морщинку, родинку, выражение на лице? Как я могла говорить, что знала его, как не знала себя, если сейчас готова подписать контракт и передать все наследство его жене?
— Так вы подписываете?
Мария строго смотрела на меня, принуждая сделать это. Я положила ручку на стол и получила сумочкой от неё по голове. Сотрудник полиции схватил её и удержал за руки. Я растерялась и выбежала на улицу. Не хватало еще расплакаться на виду у всех.
Конечно, я плакала не из-за смерти человека-который-всю-жизнь-не-обращал-на-меня-внимания. Я плакала за свою бедную жизнь, которой предстоит измениться. И снова из-за кого? Из-за проклятого Каспера Джонса. Я надеюсь он перевернулся в морге. Отныне на мне клеймо любовницы большой шишки, мерзкой твари, отнявшей у бедной семьи дом и деньги и той еще сучки. Я вернулась домой и посмотрела на себя в зеркало: тушь растеклась, как раствор марганцовки в пробирке. Я пришла вся мокрая, осознав, что все то время, что я простояла набирая номер Джонса и получая автоответчик я стояла под дождем.
Семнадцать раз я набрала ему. Девять раз в телефонной будке, а потом у меня закончились деньги. Еще восемь, когда пришла домой и не купаясь, в грязном белье и одежде залезла под одеяло с этой громоздкой трубкой, которую с каждым гудком мне все сильнее хотелось выкинуть в окно.
Последний раз. Знакомые до тошноты гудки. Возьми трубку, Джонс. Не бросай меня с этим. Почему ты смог вырваться из порочного круга, а меня оставил томиться в этом цикле в одиночку? Мы никогда не были друзьями. Это я была помешана на детективах, романах и журналах мод, а еще была без ума от новинок научно-фантастических фильмов. Это я выдумала тебя, Джонс.
Номер, который я набираю не должен существовать.
Но мне отвечал автоответчик.
— Пожалуйста оставьте сообщение.
— Джонс... Каспер. Это Джуди. Та самая девочка, которая доставала тебя в тринадцать лет тем, что говорила о тебе, как о третьем лице. Назвала по фамилии и очень пренебрежительно отзывалась о тебе. Ты был двуличным, мерзким жуликом и я все еще ненавижу тебя. Только теперь за то, что ты ушел. Кто убил тебя, Джонс? Скажи кто? Я убью его, разорву на мельчайшие куски, растопчу его кишки..
Я положила трубку, чувствуя как меня всасывает собственный матрас от усталости. Каспер был убит седьмого марта. Он сломал жизнь своей жене и дочке, а меня оставил с наворованным золотом. Я понятия не имела, что с этим делать и лишь надеялась, что боги свыше будут ко мне благосклонны. Преступление расследуется и мне не о чем беспокоиться. Тем более я не лелею себя надеждой, что сама раскрою это дело, если схвачу лупу и трубку, как Шерлок Холмс. Нет. Я всего лишь журналистка, не владеющая элементарным ораторским искусством. А Джонс еще хуже- бацилла, неспособная на здоровые человеческие отношения. Или это я ненормальная? Может перед смертью ему стоило сделать из своего дома сумасшедший дом и только тогда привязать меня к нему цепями? За всю жизнь я ни разу не сходила к психологу или к психотерапевту, хотя слышала от каждого хоть раз это пророческое наставление.
Нет. Плевать я хотела на ваши установки и предрассудки, которыми вы окутываете вышедшего за грань человека.
3
В четыре утра мне пришло угрожающие мне и моим родным сообщение от Марии. Прошло десять дней с убийства Джонса. Я не сдержалась и рассмеялась, как психопатка. У меня не было родных.
С самого утра я была на ногах и оживленно прибирала свою квартиру, запрыгивая на чемодан сверху и пытаясь запихнуть в него все свои вещи. Вчера я ходила и переоформляла его дом на себя. Теперь он официально мой. Честное слово, не представляла, что он живет в таких больших апартаментах. В его стиле лихача и богатого человека, но все таки капельки скромности не нашлось и у Марии- хотя вроде святая.
Мне было жаль, что она всю свою молодую жизнь запорола этим глупым браком с Джонсом. Еще и поменяла фамилию и родила ребенка. Бред. Женщины иногда поражают меня своей любовью к тупорылым людям. Настолько, что написать этот очерк для своей книги меня тоже сподвигла любовь. Все таки в школьный период в этот омут затянуло и меня, но я быстро вырвалась. Ничего не столкнет меня с пути, который я выбрала сама. Если есть стержень, то ломать его ради кого-то мне просто по-человечески жалко.
— Оставайся жить здесь с ребенком, - сказала я Марии, скромно раскладывая вещи из двух своих чемоданов. Она разъяренно, с лицом обиженным на жизнь запихивала не впихиваемые вещи своей дочери. Дочь, что интересно, очень заинтересовала я. Она не переставала смотреть на меня, словно что-то во мне углядела, а я в свою очередь пялилась на неё в ответ.
У неё были глаза отца.
— Всем бы таких богатых любовников как мой муж, — напоследок причитала Мария. Мои короткие волосы полыхал ветер и я едва её слышала. Метеорологи предвещали ураган, а эта больная мамаша собиралась с ребенком в Чикаго на машине, — Не надейся, что ты у него была такая одна. Но, сучка, какая особенная.
Они растворились в пыли и я навсегда забыла о том, что семья Джонсонов когда-то существовала. Я вспомнила о них, когда вытирала от пыли шкафчики. А как вспомнила, уже никогда не могла забыть.
Дом был слишком большой для одного человека, а как я поняла Мария и её дочь жили вдвоем. Каспер не жил с ними, но я и не знала этого. Я ничего не знала о его жизни. Совсем не понимала, кто мог его убить и зачем. А потом на глаза мне попалась фотография со встречи одноклассников. Тот самый единственный раз, когда я соизволила прийти. На мне была бордовая юбка-карандаш и черная рубашка с бабочкой. На Каспере костюм. Помимо нас так же официально выглядели его друзья и некоторые одноклассницы. С одной у нас даже получилось что-то наподобие светской беседы. «Наподобие» потому что я, как в старые добрые времена, её погасила.
— По женщине сразу видно какой у неё мужчина, — говорила Клара, за несколько лет превратившись в огромную жабу, пока я спокойно потягивала свое мохито, — Мужчина голова, а женщина шея. Без неё мужик- колобок на виселице!
— Каннибализм это статья, — отрезала я и ощутила на себе чужую руку. Джонс был на голову выше меня, поэтому мне сразу стало понятно, кто это. Это было видно и по взгляду Клары. В выражении эмоций она была просто Мальвина. Однако я не собиралась сдвигаться с места пока не допью свое мохито, — По статье...
— Джуди, — мягко позвал он меня и я сделала вид, что удивилась. А потом разозлилась, встала и ушла. Мой вариант «пришел, увидел, победил». Когда мне затыкали рот я уже не видела смысла находиться в таком обществе.
Он захотел отвести меня к себе. Каспер. Сказал, что его жена совсем не против гостей. Я отказалась. Отказалась и тогда, когда он предложил просто уехать в другое место и побыть наедине. Я ни с кем не попрощалась и ушла пешком на каблуках. В последние минуты я уже шла босиком, ковыля до дома как раненый солдат. Заземлилась и чувствовала себя хорошо, иначе и не скажешь.
Просыпаться в новой кровати было непривычным. Не думать, что на этой кровати кувыркались Каспер с Марией не получилось. Моя недавняя рукопись набирала обороты. «Что значат для вас ваши давние знакомые?- спрашивает Джуди Эддингтон, озолоченная журналистка после смерти любовника».
«Джуди Эддингтон переехала в дом своего любовника и выгнала из него беременную женщину с ребенком»
«Идеальное убийство: одноклассница отомстила за дерганье косичек»
Я жевала кашу и читала эти забавные газетные заголовки. Деньги сыпались на меня так, словно я внезапно оказалась на другом конце радуги или у меня проросло денежное дерево. А так же поклонники и поклонницы, редакторы и издательства обложили меня письмами и предложениями, что я просто не могла понять.
Где во всем этом Каспер?
Я считала своим вселенским предназначением рассказать миру о том, какой он человек, но моя рукопись вышла невероятно скомканной и упоминала скорее соседей, которых мы вспоминаем с ненавистью даже через десять лет, а не Каспера. Я ждала новостей от полиции больше, чем от кого-либо. Присев на кровать я держала в руках эту матовую фотографию старых лет. Мне всего двадцать, выгляжу как молоденькая белка. А Каспер стоит в обнимку с каким-то своим другом и меня, как прозревшую, осенило. Я сразу же набрала в полицию:
— Алло. Отделение полиции, идет прямое соединение...
— Это Джуди! По поводу дела Джонса..
— Мы делаем все, что в наших силах, мисс Эддингтон, — прозвучал механический голос и чуть живее добавил кому-то рядом, — Снова эта отчаянная любовница.
— Его убил лучший друг, — без колебаний продолжила говорить я, чувствуя гусиную кожу. На другом конце трубки послышался некомпетентный хохот и я, как бы не хотела признавать свою неправоту, бросила трубку.
4
Со временем мотивы Каспера стали проясняться, а через год, когда я засыпала едва дойдя до кровати, и вовсе стали кристально чистыми. Как по мне, его просто достали мои бесконечные насмешки. Это и не давало ему до конца стать беспринципным быком в мировом рынке. Он все хотел доказать мне, как тяжело жить мужчине с огромным заработком, красавицей женой и прелестной двухлетней дочкой. А я всегда хотела доказать, что мне жить ни чуть не легче, и что мне все равно даже если его ноша тяжелей. Как говорится, если жалуешься на свой крест, то в конце концов сам его и выбираешь. Поэтому смысла в этом я не видела. Джонс же все бессмысленное одушевлял безнадежными смыслом.
Он хотел, чтобы я захлопнула свой рот и свалилась в люк; чтобы на отдыхе в Египте меня съели рифовые акулы; чтобы упал самолет, на котором я лечу и чтобы электричка на которой я еду домой сошла с рельс. Он мечтал о дне, когда пустит скупую слезу на мою могилу, но умер раньше меня. Мечтал о том, чтобы я заткнулась и была не услышана даже если бы меня насиловали.
Он был мне опорой в моменты, когда люди были ко мне грубы. Он защищал мою тень, пока я шла вперед и не оглядывалась на неё. В последние несколько лет я совсем не чувствовала этой «опоры», ведь сама окружила себя непробиваемым куполом. Джонс был кретином, дерзким мальчишкой перед которым открыты все двери. Он никогда не скучал, не любил, не желал кого-то так сильно, что хотел умереть, но повторюсь: умер. Умер раньше меня.
Однако я совсем не могла судить его. Осталась надежда на божий суд из стихотворения Лермонтова. У людей есть две стороны: то, что они говорят и то, что думают. То, что говорят за спиной часто являются отражением того, что люди на самом деле думают. Я всегда относила себя к первым лицам. Когда становилось невмоготу, я говорила напрямую четко и по делу, а не переходила на личности. Я старалась держать язык за зубами и никогда не позволяла себе плести сплетни как липкую паутину. Это было отправной точкой моей изоляции от людей. Когда я отдалилась от всех, общество представилось мне канализацией полной крыс, а жить в ней мне представлялось неприятным, но неминуемым.
У меня было дело которое я любила и сотни людей и их образов, которые я хранила в душе, как нечто важное, но это были всего лишь сорняки, а не завядшие цветы. Каспер просто использовал меня, ведь это то, что он умеет делать больше всего. Такие люди как он всегда будут на первых рядах. Они говорит формальные речи, слова о мире миров, но внутри них разрастается гнилое семя, тысячелетиями выращенное патриархатом и историей.
Смотрю на людей и думаю, а все ли они знают свою историю? То от чего они пришли к тому, что имеют сейчас. Думают ли они о том, что останутся в книгах по истории в напечатанном черном по белому слове «народ» или, как Каспер тешат себя надеждами, что встанут в один ряд с великими первооткрывателями, завоевателями и изобретателями? Задумывались ли вы когда-нибудь, что вы- это всего-лишь удачный естественный отбор ваших предков, который привел к тому, что именно вы сейчас дышите воздухом?
Как после этого не смотреть на людей, как на первоисточник всего того, что они сотворили и главное- самое смешное- друг с другом! Мы выкидываем пластик в плодородную почву, врем из уст в уста, боясь правды, верим тому, что говорят по телевизору и не задумываемся о том, что все было предопределено, когда мы появились на свет- создание атомной бомбы в том же числе.
Такие Касперы Джонсы просто нужны миру для прогресса. Как без этих дураков, которые стремятся к власти даже после смерти, выстоял бы современный мир? Без них мир был бы химерой Гегеля. Ни один древнегреческий бог не был безгрешен. На Геркулесе висят за двенадцать подвигов двенадцать грехов, а эти святые Касперы используют все, что попадается им на глаза: науку, религию, общество и используют весьма продуктивно. Достаточно оглянуться вокруг или посмотреть телевизор, чтобы увидеть к чему это привело.
Я отложила ручку в сторону и собрала волосы в низкий хвост. Сбегала и налила в чашку сверху кипяток, чтобы не пить совсем остывший чай. Совсем скоро мне нужно было быть на фабрике, чтобы перерезать красную ленту вместо Каспера, но я все еще мечтала перерезать ему горло. Его власть была настолько абсолютной, словно он монарх, но ничья кровь в этом мире не была голубой. Все люди равны. Женщина равная мужчине, хочет он этого или нет. Только луна и солнце могут делать друг другу уступки на несколько минут, но если их начнут делать люди, а они всю историю человечества делают их под «благими намерениями», то равновесие в мире пошатнется и когда-нибудь уронит в грязь даже библию, вот увидите.
Настанет день, когда вилами будут колоть друг друга люди, когда восстанут из пепла Жанна д'Арк и Джордано Бруно и станут сердцем очередной французской революции. Я ходила на собеседования за Каспера потому что знала, что он хочет сломить меня этим. Хочет, чтобы я пришла плакать на его могилу, хочет довести меня до неё. Хочет, чтобы я любила его, вылизывала его имя язычком на надгробном камне.
Я разрезала эту чертову ленточку и надо мной пролетели птицы, как в каком-то ужасном кино, где все закончилось хорошо. Недавно мне пришло сообщение о смерти Марии и её дочки. Они погибли во время торнадо, так и не добравшись до Чикаго. Отчего-то я была уверена в этом еще тогда, прощаясь с ними и в последний раз заглядывая в глубокие глаза девочки. Просто не говорила. Торнадо называлось «Камилла». В ежедневнике я отметила «Мария».
Дело Каспера раскрыли. Оказалось, что его Брутом оказался друг с которым он завязал знакомство за неделю до убийства. Прям переплюнул глупую «смерть» принцессы Дианы. Всегда, всегда, всегда нужно было убеждаться в том, что не нужно выкладывать человеку всю подноготную, чтобы он знал о тебе больше, чем знает об истории человечества. Достаточно всего-то зацепить его чем-то. Неважно чем. Это может быть говор, улыбка, смех, достойная фраза. Это может быть ложь, лицемерие, двуличность и злость. Человек, который зацепится взглядом за какую-то вещь в магазине, обязательно за ней вернется. А если зацепится за человека, то не факт, что он не посчитает тебя неприятной занозой в большом пальце.
Мне не нужно было слышать от Каспера откровенности, чтобы знать о чем он думает, когда говорит. Мне не нужно было его подтверждение о том, что я знаю его лучше всех. Он в любом случае начнет отнекиваться и говорить, что я последняя, кто знает его, но я знала его как облупленного.
Он был грубым человеком. Он разделял людей и считал, что быть сильным это то к чему каждый человек должен стремиться. Но что такое сила? Сила есть масса тела, умноженная на его ускорение. Как какой-то Джонс может диктовать свои правила в противовес физическому закону? Природа останется в неведении, если Джонс будет делить людей на сильных и слабых. Ей все равно, если в один день он чавкает и кричит за победу над другими, а в другой гниет в гробу. Природа так устроена и остается только удивляться тому, как разные люди пытаются подмять её под себя и все равно остаются в проигрыше. Я смирилась с тем, что никогда не смогу выиграть в этой игре.
А Джонс, каким бы отчаянно наивным он ни был, остается в моей памяти уныло заевшей пластинкой уже который год. Я так и не смогла полюбить его. Даже приняв правила его игры, ничего не изменилось будь он живым. Мы бегаем по углам от собственной тени всю свою жизнь, пытаясь найти утешение в том, что знаем кого-то больше, чем себя. Ведь это спасает от рефлексии, но она смертельное оружие в руках Касперов Джонсов.
Мой же удел называть его по фамилии вслух, когда просит дело, а по ночам редко, но вспоминать его имя. Непривычное по структуре, некрасивое по произношению, но его имя.
Каспер.