Мира
Дул северный ветер, солнце уже почти взошло, моросил дождик и был легкий туман.
Можно было почувствовать приятный холодок, если набрать полную грудь воздуха.
Но она этого сделать уже не могла.
На потрескавшемся асфальте, в углу старого двора, лежала девушка. Совсем юная, почти ребёнок. С мёртвым телом и лицом, на котором застыла тишина. В её стеклянно-голубых глазах еще оставалась жизнь, точнее, её след. В уголке глаза застыла слезинка, будто она ещё не успела упасть.
Её русые длинные волосы, когда-то мягкие ухоженные, были спутаны и испачканы в собственной крови, а её рука все еще сжимала тетрадь, словно даже в самую последнюю секунду своей жизни она не смогла отпустить правду. Не захотела.
Обложка дневника была потрепанной, когда-то белая и чистая, теперь она казалась серой и грязной, будто повторяя судьбу своей хозяйки. Но в углу все еще можно было разглядеть наклейку — полустертое имя: Мира.
Капли дождя капали на бумагу размывая только застывшие чернила на последней странице дневника.
Строки были неровные, а буквы прыгающими, будто написанные дрожащей рукой:
3 марта.
«Я не знаю, увидит ли это кто-то, услышу ли я когда-нибудь ответы на свои вопросы. Но я больше не могу жить в этом теле, в этой памяти. Я пыталась. Боже, как же я пыталась. Но каждый раз вспоминая, я замирала, а мое сердце хотело выпрыгнуть из груди. Боль не уходит. Простите меня за всё, что я сказала, и за то, не сказала. Простите, что не смогла это вынести.»
Дождь медленно стирал буквы, но не чувства. Дневник был последним криком — немым, но криком. Он был мокрым, почти порванным в её ладони, но все таким же целым. Как будто даже смерть не смогла разжать её тонкие пальцы.
Через мгновение раздался крик. Не похожий на человеческий.
Словно рвущийся из самой середины груди. Пронзительный, резкий, до ломоты в ушах. Он звенел в тумане, отражаясь от стен и окон, заполняя каждый угол пустого двора.
К телу подбежала девочка. Лет четырнадцати. Такая светлая, нежная, почти прозрачная, в куртке на размер больше. Её лицо было мокрое — то ли из-за дождя, то ли от слез.
Но она больше не кричала, а лишь медленно, без лишних движений, спустилась на колени рядом.
Она села на холодный, мокрый асфальт и смотрела на тело. Долго. Потом сказала, почти шёпотом:
— Зачем ты это сделала?..
Она знала, что ответа не будет, но все равно ждала.
Взгляд упал на мокрую тетрадь в руках молодой девушки. Дрожащими пальцами, она вытянула дневник из стиснутой руки Миры. Старалась не смотреть на кровь. Не потому что боялась, просто не могла. Не сейчас. Иначе бы закричала снова.
Она положила дневник в рюкзак, рядом с обычными школьными тетрадями, между алгеброй и литературой.
Позвонила маме. Сказала, где она.
И потом, не в силах уйти, легла рядом.
Дождь становился все холоднее. Он больше не казался тихим, а бил по асфальту и лицу, с бешеной силой. Промокло все. Волосы, одежда, рюкзак.
Но девочка не двигалась, просто лежала. Тело немного дрожало, но не от холода. Прошла минута, может две, а может целый час. Время сбилось и слилось в одно целое.
Сквозь пелену дождя вдалеке послышались быстрые шаги и тревожные крики:
— Лия!
— Лия, ты где?
— Господи..
Женский голос захлебнулся от страха и на секунду замер.
Из подъезда выскочила женщина, с гигантскими глазами. Совсем не собранная, в домашних тапочках. Женщина увидела Лию и остановилась. Всего на секунду, дабы перевести дыхание, а потом снова бросилась вперед.
— Лия что ты.. что случилось? Что..
И только подойдя ближе смогла разглядеть в этом безжизненном, мокром и грязном теле свою вторую дочь.
Крик. Пронзительный, сырой, как рвущаяся ткань. Она рухнула на колени, схватилась за голову.
— Боже...Боже, нет..Мирочка!
Мать перевернула дочь, в надежде, что она еще жива. Но в глубине души она знала, что ничего сделать уже невозможно.
Скорая приехала почти сразу. Маячки прорезали туман, сирена пробивала тишину. Но всё было уже бесполезно. Медики подошли, проверили пульс, переглянулись. Один молча накрыл тело Миры тонким серым покрывалом.
Полиция задавала вопросы. Голоса были отрывистыми и пустыми, будто они говорили сами с собой, не замечая, что перед ними ребенок. Лия молчала, и только крепче прижимала к себе мокрый рюкзак.
Соседи стояли у окон. Кто-то вышел на балкон.
— Что случилось?
— Снова кто-то прыгнул...
— Боже, дети с ума сходят, ей не больше 16 было...
Снова.
Это слово пронзило Лию, как игла.
Снова — как будто это стало нормой. Как будто это не имя. Не человек. А очередная статистика.
Её посадили в машину. Укутали пледом.
— Всё будет хорошо, — сказал кто-то. Наверное, полицейский.
Лия сжала губы. Она уже знала, что это ложь.