IV глава
Комната Дженни была таким же противоречием, как и она сама. Утонченность и хаос. На роскошной туалетном столике из темного дерева дорогие флаконы духов соседствовали с разбросанными пачками сигарет и пеплом, рассыпанным прямо по полированной поверхности. В воздухе витал тягучий, сладковатый запах дорогих духов, смешанный с острым дымным ароматом и едва уловимым, но устойчивым запахом секса, который не мог перебить даже холодный ночной воздух, врывавшийся в распахнутое окно. На шелковистом покрывале дивана мялась вмятина — след от недавней страсти.
Дженни двигалась по комнате с невозмутимой грацией, будто не замечая беспорядка. Она поставила перед каждым из мужчин изящные фарфоровые чашки, наполненные дымящимся чаем с жасмином. Вону сидел в глубоком кресле, откинувшись на спинку, его поза была напряженной. Он мрачно смотрел в стену, его пальцы нервно теребили узел галстука, ослабляя его, будто он мешал дышать. Его гнев был почти осязаем, тихий и густой, как смог.
Джонхан сидел на краю стула, стараясь дышать ртом, чтобы не вдыхать смущающие ароматы. Он уставился в свой чай, не в силах поднять глаза на Дженни. Ее обнаженное тело, ее властные стоны стояли перед ним, как живое проклятие. Он чувствовал жар на своей шее и знал, что краснеет.
Дженни наблюдала за ним через край своей чашки, и в уголках ее губ играла едва заметная, порочная улыбка. Его смущение она находила бесконечно забавным.
— Вижу, ты в замешательстве, — начала она, ее голос был бархатным, чуть насмешливым. — Я тебя прекрасно понимаю. Это выглядело... интенсивно. Но ты ничего такого не подумай, — она сделала томную паузу, отпивая чай. — Мы совсем не психопаты. Честное слово.
«Ну конечно, не психопаты, — пронеслось в голове Джонхана. — Просто брат с сестрой трахаются на диване, как последние извращенцы. Совсем нормально».
Вслух же он произнес, тщательно подбирая слова, стараясь, чтобы голос не дрогнул:
— Не волнуйтесь, я и не собирался думать о вас в таком... ключе. Говорят, любви не прикажешь. У каждого свои... странности.
Дженни рассмеялась — легкий, серебристый, абсолютно бесстыдный звук.
— Глупый мальчик, я же говорю — всё не так. — Она поставила чашку с нежным звоном. — Ты же потерял память и, возможно, совсем этого не помнишь. — Она сделала драматическую паузу, наслаждаясь моментом. — Вону — приемный сын господина Кима.
Джонхан резко поднял на нее глаза, не в силах скрыть удивление. Его взгляд скользнул на Вону. Тот лишь глубже вжался в кресло, его лицо исказила гримаса презрения, и он отвернулся к окну, будто в самом деле находил ночной пейзаж невероятно завораживающий.
— Отец усыновил его, потому что семейству нужен был наследник, — продолжила Дженни с легким пренебрежением в голосе, будто рассказывала о приобретении новой мебели. — А я... я его родная кровь. Его единственная дочь. Так что, видишь? — Она широко улыбнулась, обводя рукой комнату, будто демонстрируя неопровержимое доказательство. — Мы вовсе не брат с сестрой. Никакой кровищей не пахнет. А значит, всё совершенно законно и морально безупречно. Правда же?
Она посмотрела на Вону с вызовом, ее глаза сияли торжеством и насмешкой, а затем снова перевела глаза на Джонхана. А парень в это время замер, ощущая, как в голове щелкают невидимые шестеренки. Пазл не складывался, и вместо ясности рождалась лишь новая, более глубокая путаница. Он почувствовал себя на зыбком пелу, где каждый шаг мог оказаться роковым.
— А я? — с предельной осторожностью спросил он, поднимая на Дженни взгляд, в котором плелась искусная смесь растерянности и доверчивости. — Я получается тоже... приемный?
Дженни сделала едва заметную паузу. Её взгляд на мгновение уплыл в сторону, в бархатную тьму за окном, будто выискивая там подсказку.
— Да, — ответила она, и её голос прозвучал чуть более плоско, чем обычно. Лёгкая, натянутая улыбна тронула её губы. — Да, ты, так же, как и Вону, приёмный сын моего отца.
Вону резко перевёл на неё взгляд — быстрый, молниеносный, полный немого вопроса и чего-то ещё, что Джонхан не успел прочитать. Но Дженни упрямо не смотрела в его сторону.
Джонхан, почувствовав под ногами первую крупицу уверенности, сделал следующий шаг, тщательно сохраняя наивную интонацию:
— Вону усыновили, потому что нужен был наследник, — медленно, словно разбираясь в хитросплетениях семейного древа, проговорил он. — А зачем тогда отец усыновил меня? Если у него уже был... мальчик?
На сей раз Дженни застыла по-настоящему. Её идеальная улыбка замерла, превратившись в неподвижную маску. Она похлопала длинными ресницами, и в её глазах мелькнуло раздражение — быстрое, как вспышка, и тут же погасшее.
— Ты уж слишком любопытный для того, кто потерял память, — произнесла она, и в её бархатном голосе зазвенела стальная нить.
Джонхан лишь улыбнулся ей в ответ — самой невинной, самой простодушной улыбкой, какую только смог изобразить.
— Я просто хочу поскорее всё вспомнить, — сказал он с лёгкой дрожью в голосе, на отлично сыграв роль смущённого юноши. — Чтобы больше не попадать в такие... неловкие ситуации, как сегодня. Кто знает, какие ещё секреты хранит моя забывчивая голова.
Дженни всё ещё улыбалась, но её улыбка стала другой — острожной, изучающей, лишённой прежней томной лёгкости. Она ясно понимала: их Джошуа изменился. Исчезла его прежняя, покорная податливость. Сквозь трещины в образе растерянной жертвы проглядывал кто-то другой — наблюдательный, цепкий и опасный.
Она плавно положила кружку на стол, её движения были отточенными и полными скрытой силы. Затем, не спеша, с преувеличенной элегантностью, она взяла пачку сигарет, вытащила одну длинную, тонкую сигарету и замерла в ожидании. Вону, словно заведённый, мгновенно поднёс зажигалку, щёлкнул ею, и пламя осветило его напряжённое, преданное лицо. Они выглядели как отлаженный механизм, как актёр и его верный партнёр на сцене. Со стороны — да, они казались влюблёнными. Но в глазах Дженни, когда она смотрела на Вону, не было ни страсти, ни нежности — лишь привычная власть и лёгкая скука.
Она глубоко затянулась, и дым тонкой струйкой вырвался из её ноздрей. Потом она медленно, почти ласково, выдохнула ему прямо в лицо — густое, табачное облако, несущее в себе вызов и проверку.
Джонхан почувствовал, как едкий дым щекочет горло, вызывая спазм. Он чуть кашлянул, сжав кулаки под столом, но не отвёл глаз и не отпрянул.
Дженни продолжила, ленично перекинув ногу на ногу. Шелк её халата скользнул, обнажив на мгновение гладкую кожу бедра. Джонхан упрямо уставился в свою чашку, чувствуя, как жар приливает к щекам. Он заставил себя думать о чем угодно но только не про тело девушки перед ним.
— Дело в том, — начала она с лёгкой, почти мечтательной улыбкой, играя пеплом сигареты, — что моя мать умерла при родах. Моих. — Её голос на миг дрогнул, а взгляд, устремленный в прошлое, стал остекленевшим и холодным, будто она видела не воспоминание, а призрак. Но мгновение спустя маска беззаботности вернулась на место. — Отец был... так скажем морально подавлен. Но перед самой смертью мама успела его кое о чем попросить. Она сказала: «Позаботься о том мальчике». Ну, а отец у нас... очень добрый, — она усмехнулась, и в усмешке этой не было ни капли тепла. — Он выполнил её просьбу. Взял под крыло этого мальчика, который почему то так приглянулся нашей матери.
Она сделала паузу, давая словам повиснуть в воздухе, пропитанном табачным дымом и ложью.
— А потом... потом выяснилось кое-что забавное. Оказывается, наша дорогая мамочка немного... загулялась. И этот мальчик... — она тыкнула сигаретой в сторону Джонхана, и пепел едва не упал на ковёр, — был её собственным сыном. От другого мужчины, разумеется. Да, речь именно о тебе, милый.
Джонхан почувствовал, как сжимается его желудок. История была липкой и неудобной, как паутина.
— Когда отец всё узнал, его ярости не было предела. Это он и выгнал тебя тогда, три года назад. Но потом... потом он одумался. Осознал, что был неправ. Мы искали тебя везде, даже подключили полицию, что было крайне опасно для отца... но всё было тщетно. — Она приложила руку к сердцу с театральным вздохом. — И вот, спустя годы, чудо случилось! Ты вернулся. Ты не представляешь, как я была счастлива!
Вону, сидящий на кресле, едва слышно фыркнул и закатил глаза к потолку, ясно давая понять, что думает об этой сентиментальной басне.
— Поэтому, — Дженни наклонилась вперёд, её голос стал тише и доверительнее, а глаза внезапно серьёзными, — мой тебе совет, Джошуа... — Джонхан вздрогнул, не сразу сообразив, что обращаются к нему. — Будь осторожен с отцом. Он кажется смирившимся, но кто знает? Он всё ещё может таить на тебе обиду. Ведь ты — живое доказательство того, что мама ему изменяла.
Джонхан напрягся, пытаясь прочитать правду в её глазах. Она играла безупречно — в её взгляде была и лёгкая грусть, и искреннее, казалось бы, предостережение.
— Но... он же был так рад меня видеть, — осторожно заметил он.
— Ему нельзя верить, — вдруг резко, словно отрубив, произнёс Вону. Он повернулся голову к нему, его лицо было мрачным. Это был первый раз, когда он обратился к Джонхану напрямую, и в его голосе не было ни насмешки, ни злобы — только холодная, отрезвляющая серьёзность. — Как думаешь, куда он ушёл среди ночи? Какие такие «срочные дела»? Не кажется тебе это подозрительным? — Он грубо намекнул на ночных бабочек, его губы искривились в презрительной гримасе.
— Ну-ну, не нагнетай, Вону, — отмахнулась Дженни, но её смешок прозвучал нервно. Она сделала последнюю, глубокую затяжку и резко потушила сигарету. — Я не хочу, чтобы мой любимый младший братик так переживал из-за ерунды. Всё хорошо. — Она встала, её движения вновь были полны изящной, хищной грации. — Ну всё, меня клонит в сон. Идите-идите, разбирайтесь со своими подозрениями без меня. Завтра надо рано в академию.
Её тон не оставлял пространства для возражений. Она была воплощением элегантного отказа.
Вону, бросивший на неё тёмный взгляд, молча встал с места и вышел. Джонхан, после секундной заминки, последовал за ним по коридору. Коридор был темным и пустым.
— Эй, — тихо окликнул он спину Вону. — А где находится комната отца?
Вону остановился, медленно обернулся. Он смотрел на Джонхана сверху вниз, и его лицо было непроницаемой маской.
— Зачем тебе? — его голос был низким и недружелюбным.
— Ну, раз уж мне надо быть осторожным, — Джонхан сделал лицо простодушным и немного потерянным, — не хотел бы я снова случайно забрести не туда и нарваться на неприятности.
Вону несколько секунд молча изучал его, затем, не говоря ни слова, просто махнул рукой в сторону одной из массивных, тёмных дверей в конце коридора. Он не уточнял, не предупреждал — просто показал.
Он уже собирался уйти, но замер, и его следующая фраза прозвучала так тихо, что её едва можно было разобрать, но каждое слово было отточено, как лезвие:
— И ещё кое-что. Не смей даже смотреть в сторону Дженни. Иначе не отец... а я сам тебя придушу. Понял?
В его глазах не было ни злобы, ни угрозы в привычном смысле. Была лишь холодная, абсолютная уверенность в том, что он сказал, — как будто он сообщал о погоде.
Джонхан почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Но он не отвёл взгляда. Его собственные глаза, обычно притворно-наивные, на мгновение стали другими — твёрдыми, почти безумными, в них вспыхнул тот самый огонёк, что горел в подвале у реки. Он молча кивнул, сжав кулак так, что ногти впились в ладонь.
Вону, удовлетворённый, развернулся и ушёл, его шаги бесшумно растворились в темноте.
Джонхан остался один в тихом, пугающем коридоре. Ему казалось, что стены этого дома смотрят на него свысока, а портреты на стенах шепчут за его спиной. Особенно этот Вону. Особенно его взгляд. Он был не просто охранителем — он был тюремщиком. И Джонхан только что получил своё первое официальное предупреждение.
****
Кабинет был завален папками по новым, никому не нужным делам — кража велосипедов, хулиганство в подворотнях. Соён с отвращением отодвинула одну из них и потянулась к старому металлическому шкафу. Где-то здесь должно было быть...
— Ага, — она вытащила тонкую, пыльную папку с потрёпанной биркой: «Ким Джошуа. Пропал без вести». — И это всё? — разочарованно выдохнула она, перелистывая скудные листы. — Это все данные?
— М-м-м? — раздался с другого конца комнаты приглушённый, переполненный ртом голос. Минсу, её напарник, не отрываясь от монитора, поедал шоколадный батончик. — Ну да, — прожевал он. — С тех прошло целых три года, должно быть все перенесли в архив, как и положено. Его давно в списки закрытых списали. Ищем кошек, помнишь?
Соён бросила на него убийственный взгляд.
— У тебя когда-нибудь рот отдыхает?
— Только когда разговариваю с тобой. — парировал он, наконец глянув на нее, и снова уткнулся в экран.
Соён углубилась в чтение. Дело было пугающе пустым. «Пропал без вести. 1987 год. Приёмный сын господина Ким Чхольсу». Особые приметы: «На левой руке отсутствует безымянный палец.»»
Она хлопнула ладонью по столу.
— Почему так мало? Почему всё так чисто? И с чего это такой человек, как Ким Чхольсу, так рьяно искал своего приёмного сына? Ты это видел? — она ткнула пальцем в несколько строчек о масштабных, но безуспешных поисках, инициированных семьёй. — Это же не сходится с его репутацией. С ним что-то не так. Как и с той историей с его женой, помнишь?
Минсу наконец оторвался от монитора, на его лице появилась тень неловкости.
— Эй, полегче. Это вообще другая история. Прошло... что, лет десять? Её даже толком не расследовали. — Он понизил голос, хотя в кабинете кроме них никого не было. — Ходят слухи, что Ким хорошо заплатил наверху, чтобы всё прошло тихо. И, в общем-то, многим было только на руку. Как никак, покойная госпожа Ким входила в топ самых богатых людей Хейгара. Со смертью всё её состояние перешло к мужу. Очень... удобно получилось.
Соён замерла, и в глазах у неё вспыхнуло новое понимание. Она откинулась на спинку стула, уставившись в потолок.
— Боже правый... — прошептала она. — «Удобно». Сначала таинственно погибает богатая жена, всё состояние переходит к мужу. Потом при загадочных обстоятельствах пропадает приёмный сын, который, если покопаться, наверняка мог бы претендовать на часть наследства... И оба дела благополучно закрыты. Это не совпадение, Минсу. Это система.
Она не могла просто сидеть на месте. Интуиция, её преданная, хоть и вечно голодная спутница, била тревогу.
— Мне нужно в архив. В главный. Там могут быть старые отчёты, что-то, что не попало в эту папку.
Минсу наконец оторвался от монитора и посмотрел на нее скептически.
— Ты же знаешь, что не сможешь. У тебя нет доступа. Твоё звание тебе этого не позволяет, — он свистнул, показывая пропасть между их статусами. — Ты же знаешь правила. И тем более теперь... Копать в сторону Кима — это не ворошить старое, это копать себе могилу.
— Черт, и в правду, я не смогу войти в архив сама, — нервно потрепала волосы она но тут же остановившись взглянула на собеседника. Соён подошла к его столу и уперлась руками в столешницу, глядя на него снизу вверх. — Я то не смогу. Но ты - еще как.
Он закатил глаза, впервые отбросив еду в сторону.
— Нет. Нет, и ещё раз нет. Соён, не втягивай меня в это. Это старое, мёртвое дело. Никто не хочет его ворошить.
Тогда она сделала свой ход. Её лицо смягчилось, на губах появилась хитрая, почти девичья улыбка.
— Я куплю тебе поесть. Тот самый набор с угрем и двойной порцией риса. И пиво. Целую неделю. И... я буду делать всю твою бумажную работу месяц.
Минсу замер. Он смотрел на неё, на её победоносную улыбку, на её упрямые, бесстрашные глаза. Он тяжко вздохнул, потер переносицу, чувствуя, как его сопротивление тает под натиском её воли и щедрого подкупа.
— Чёрт возьми. Ладно. — Он сдался, но указал на неё пальцем. — Но угорь должен быть с хрустящей кожей! Пиво — ледяным! И если нас уволят или того хуже, я во всём виню тебя!
Минсу замер. Он смотрел на неё, на её победоносную улыбку, на её упрямые, бесстрашные глаза. Он тяжко вздохнул, потер переносицу, чувствуя, как его сопротивление тает под натиском её воли и щедрого подкупа.
— Чёрт возьми. Ладно. — Он сдался, но указал на неё пальцем. — Но угорь должен быть с хрустящей кожей! Пиво — ледяным! И если нас уволят или того хуже, я во всём виню тебя!
— Холодным, с хрустящей кожей, — кивнула Соён, и в её глазах вспыхнул огонёк охотника, получившего своё. Она снова повернулась к тонкой папке, но теперь видела уже не одно дело, а два. Два таинственных исчезновения в одной семье. Теперь у неё был ключ. Осталось только найти нужную дверь и надежда, что за ней их не ждёт очередное «удачное» стечение обстоятельств.
*****
Утро в особняке Кимов наступило с показной идиллией. Первые лучи солнца пробивались сквозь щели в тяжёлых шторах, в саду заливисто пели птицы, и весь дом был погружён в бархатную, богатую тишину. Но для Джонхана эта тишина была оглушительной.
Его кровать была пуста. Он не спал. Всю ночь его мучили образы: холодные глаза Вону, ядовитая улыбка Дженни, призрак настоящего Джошуа в чёрной воде.
Он сидел на стуле, а на столе перед ним лежал его потертый рюкзак — единственная знакомая, уродливая вещь в этой комнате-дворце. Рядом горкой лежали «трофеи»: серебряная пепельница, столовые ножи, несколько пачек сигарет. И поверх всего — два новых предмета, блестящих и чужих: массивное золотое ожерелье с тёмным камнем и изящный браслет с замысловатым узором. Он украл их вчера из шкатулки Дженни, пока та была занята чаем.
Джонхан взял ожерелье. Металл был холодным и невероятно тяжелым в его руке. Он зажал его в кулаке — в левой руке, где на месте безымянного пальца теперь была лишь туго перебинтованная, пульсирующая болью культя, — пытаясь представить, как оно будет смотреться на исхудавшей, бледной шее Арин. Нелепо, конечно. Слишком богато, слишком вызывающе для их лачуги. Но она бы так обрадовалась... Её глаза бы засияли, как эти блестящие камни.
На его губах появилась слабая, горькая улыбка. Он представил, как переплавит это всё на деньги. Самые лучшие врачи, самые дорогие лекарства, тёплая комната с настоящим окном...
— Всё, сестрёнка, — прошептал он в тишину комнаты, его голос был хриплым от бессонницы. — Я не могу больше тут оставаться. Сегодня. Сегодня мы уходим.
Он говорил это вслух, чтобы заглушить голос в голове, который шептал о риске, о безумии этого плана. Он действовал почти на автомате: быстро и аккуратно уложил украшения в рюкзак, затянул шнурки. Каждый его мускул был напряжён, каждое чувство обострено. Он знал, что каждую секунду его могут обнаружить.
Стук в дверь прозвучал как выстрел. Ледяной ужас сковал Джонхана на мгновение, а затем сработал инстинкт выживания. Он рванулся к кровати, швырнул рюкзак в темноту под неё и откатился назад, пытаясь отдышаться, как раз в тот момент, когда дверь бесшумно открылась.
На пороге, залитые утренним светом с коридора, стояли они. Дженни и Вону. Они были одеты в идеально сидящую, строгую школьную форму: тёмно-красный пиджак с красной окантовкой, эмблемой на кармане и галстуком. Та самая форма, что была на фотографии пропавшего Джошуа. Форма престижной Академии «Элизиум».
Дженни непринуждённо прислонилась к косяку, её взгляд скользнул по Джонхану, по его простой пижаме, по слегка перекошенной кровати. Её улыбка была сладкой, как яд.
— Джошуа, милый, а ты ещё не собрался? — произнесла она, и в её голосе звенела фальшивая, натянутая забота.
Джонхан почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он заставил себя ответить, стараясь, чтобы голос не дрогнул:
— Собрался? Я... куда-то иду?
Вону, стоявший чуть позади с каменным лицом, фыркнул. Его руки были засунуты в карманы брюк.
— Не прикидывайся идиотом. Мы уже опаздываем в академию. — Его тон не допускал возражений.
— Академия? — уточнил он, и в его голосе прозвучала неподдельная тревога, которую не нужно было изображать.
— Ну конечно, — Дженни сделала шаг вперёд, её глаза блестели от злорадного веселья. Она явно наслаждалась его замешательством. — Пропускать занятия — непозволительная роскошь, даже для такого... выздоравливающего, как ты. Не волнуйся, мы будем тебе помогать. — Она обвела комнату взглядом. — Твоя форма должна висеть в шкафу. Переодевайся. Быстро. Будем ждать внизу.
Не дав ему возможности что-либо ответить, она развернулась с лёгкостью балерины и вышла, её каблуки чётко отстукивали по паркету. Вону бросил на него последний, тяжёлый, предупреждающий взгляд и последовал за ней, закрыв дверь.
Джонхан остался один в центре комнаты, в тишине, которая теперь казалась оглушительной. Его руки слегка дрожали. Он медленно подошёл к шкафу, механически открыл его. Внутри, на вешалке, видела идеально отглаженная форма Академии «Элизиум» — его размер.
Он провёл рукой по гладкой, дорогой ткани. Это была не одежда. Это была униформа его тюремщиков. Так просто они его не отпустят. План с побегом рухнул в одно мгновение. Теперь ему предстояло играть по их правилам.