Больше мёртвый, чем живой

Жизни стыдно за тех, кто сидит и скорбит...
                                                                        Омар Хайям

Небеса спасали только живых...

У Хэйдеса было что-то, что люди называют шансом. И он это упустил.

Часы тикали, автомобили шумели под окном. Уклад жизни казался привычным, но только снаружи. Внутри всё поросло сорняками.

В дом его души давно никто не приходил. Хэйдес будто стал тем стариком, про которого забывают дети и внуки, занятые собственными жизнями. Ему не хотелось даже скосить траву на участке около дома, убраться в покрывшейся пылью комнате или починить телевизор, чтобы коротать вечера за любимой программой.

Правда в том, что телом Хэйдес был совершенно молод и физиологически здоров. Но в своем отражении видел лишь седину собственной пожилой души.

- Ты нарекла меня именно так для страданий? - вопрошал "старик", обращаясь к покойной матери.

Имя, которым он звался, означало «невидимый». И каждый раз, утопая в унынии, Хэйдес обвинял в неудачах мать. Ту, что его нарекла, проложила несчастную дорожку в большой и жестокий мир.

Хэйдес часто говорил сам с собой, когда принимал ванну. Больше, впрочем, диалог ни с кем не задавался. Поэтому он что-то нашёптывал себе под нос, а затем опускался в остывшую воду с головой. Это монотонное бубнение выливалось в сотни претензий ко всему живому и неодушевленному.

Окружающий мир, помимо своих размеров и ужасов, утомлял ещё и серостью. Хэйдес видел всё вокруг пустым холстом, на котором изредка появлялись тусклые мазки.

Он не покидал родные стены достаточно давно. Бродил из комнаты в комнату, словно тень с привязанным к шее камнем.

В ванной перегорела лампочка, в гостиной штора слетела с петель. Всё оставалось на своих местах. Хэйдес не видел, что происходит в его квартире. Он лишь сидел за столом над пустым листом бумаги, где никак не рифмовались строчки.

Во всём этом точно виновато имя! Или люди, шумящие за окном... Или дождливая осень, что пробирала холодом до самых костей... Или...

Хэйдес ударил себя по щеке. Из-за его вялости это напомнило мягкое женское поглаживание.

Он никогда не смог бы покарать себя. Тень уныния, бродившая за ним по пятам, заливалась злостным смехом. Хэйдес жалок, ему ни на что не хватит сил.

Кто он? Творец без вдохновения? Немой страдалец, застрявший меж душой и телом?

Он всё вокруг, и он - никто. В равной степени Хэйдес жертва и подсудимый.

- Спаси меня...

Он будет шептать беспорядочно, запутываясь пальцами в волосах, стремясь их выдернуть из своей головы.

Моля о помощи нечто эфемерное, Хэйдес по-прежнему остается один. В глухой тишине с остановившимися напротив часами.

Невозможно что-либо поменять вокруг, когда над головой - серое небо, завладевшее нутром. Мир разный, в нем есть много всего и для каждого, но если протянуть руку чувству пустоты, она откроет свою огромную пасть и сожрет сначала кисть, потом предплечье, а затем проглотит целиком.

Хэйдес, затерявшийся в собственных обидах, превращался в покойника, а небеса спасают только живых.