23
В понедельник утром весь этаж лихорадило уже за полчаса до звонка. Сотрудники бегали по залам и коридорам, то и дело сталкиваясь друг с другом и обсуждая одно и то же. А точнее - одну и ту же статью из утренней газеты. Под заголовком:
«"Одзима" заглатывает „Напитки Тайкэй": слияние капиталов?»
По дороге на работу я купил сразу несколько газет, но этой статьи там не видел. Ее напечатали в экономическом листке, который в отличие от обычных газет не ждал официального подтверждения новостей, а освещал события с пылу с жару.
Охара уже была на месте. Завидев меня, тут же вскочила как подстреленная и подлетела к моему столу:
- Шеф! Идемте в переговорную!
Судя по голосу, она готова была взорваться. Не самый приятный голос для раннего утра. Но делать нечего - я потащился за ней.
В переговорной мы уселись за стол. Она скрестила руки на груди и принялась молча сверлить меня взглядом.
- Доброе утро! - сказал я как можно приветливее, - Что это ты мрачнее тучи? Неужели оттого, что нас заглатывает «Одзима»?
- При чем тут это?! Это как раз все равно! Извольте лучше объяснить, что означал ваш ночной звонок в пятницу!
Наконец-то я понял, отчего она злится. Той ночью, уже перед тем как заснуть, я все-таки вспомнил и на всякий случай звякнул в бар Нами-тян. Строго говоря, это были уже субботние четыре утра. Но почему-то ни с того ни с сего трубку взяла Охара.
- Ну, позвонил, отчитался. Какие проблемы?
- Вы что, издеваетесь?! Мы там чуть с ума не сошли, а ему хоть бы хны! «Я уже сплю», - и трубку повесил! Это, по-вашему, отчитался? К тому же еще и трубку с самого начала не просто вырубил, а вообще обесточил - даже послания не оставить! Вы что, думаете у всех такие нервы железные, как у вас?
- Прости, - сказал я. - Но что ты делала в баре в четыре утра?
Она вздохнула - и с видом профессора, читающего лекцию, принялась рассказывать, что было той ночью. Сначала она позвонила Нами-тян, и Майк рассказал ей, что знал. Тогда она отправилась на Роппонги - примерно тогда же, когда Нами-тян сажала меня на свой «дукати». Наконец Нами-тян вернулась и рассказала, что я завалил какого-то верзилу с коротким мечом, но больше она ничего не знает. «Папаша справится, не дрейфь», - добавила Нами-тян, но больше от меня никаких известий не было. Тогда Охара оседлала телефон и начала методично звонить мне на мобильник. Но все было безрезультатно, пока наконец не позвонил я сам. Если учесть, что обычно бар закрывается в два, ребята волновались не на шутку. А все, что они от меня услышали, - несчастные три слова, короткие, как телеграмма: «Я уже сплю...»
- Прости, - повторил я и вздохнул. - Нами-тян небось разозлилась?
- Когда я ваши слова передала - стаканом в стенку швырнула. Даже Майк испугался и спрятался... Правда, потом развеселилась, и мы стали о вас сплетничать. До самого рассвета проболтали. Благодаря ей, между прочим, я наконец-то поняла, что мой шеф - сплошной ходячий недостаток! Хотя и поздновато, конечно.
- Извини! - сказал я еще раз. - Ну, не умею я долго рассказывать! Поэтому обобщил и сказал только самое главное...
- Шеф. Вы японский язык понимаете? «Обобщить» - это изложить так, чтобы все сразу поняли, что случилось, от начала и до конца! Ох, ладно.!. Выкладывайте подробно, что с вами произошло.
Убегать было некуда. Что рассказывать, а что оставлять «за кадром» - приходилось сортировать на ходу. Пересказывать основной сюжет, скрывая целую кучу деталей, но сохраняя логику изложения, - задачка, что и говорить, не из легких. Я не стал говорить ей о том, что прострелил Кацунуме ногу - иначе пришлось бы рассказывать и об угрозах Кацунумы в ее адрес. Умолчал о степени вины самого Исидзаки в афере с отмыванием денег. И конечно, не раскрыл ей главного табу - правды о происхождении Киэ Саэки. Коснись я этого хоть словечком - смерть Исидзаки потеряла бы всякий смысл. Хотя об отношениях президента с Дзюнко Кагами рассказал довольно подробно.
Где-то на середине рассказа электронные куранты известили о начале рабочего дня. Но Охара не обратила на это внимания. Даже со всеми сокращениями эта история, похоже, захватила ее с головой. Чтобы закончить быстрее, я подвел черту:
- В общем, на этом и закончилось мое последнее задание.
- Значит, причина самоубийства - шантаж якудзы вокруг адюльтера? - сформулировала Охара. - Я правильно поняла?
- Да. А от себя могу добавить, что я впервые в жизни ощутил ревность к мужчине. Правда, на этот счет подробностей от меня не жди...
Слава богу, у таких ощущений сюжета нет. Несколько секунд она рассеянно смотрела куда-то в пространство и вдруг тихонько произнесла:
- Похоже, эти двое жили в таком мире, которого в реальности не бывает...
- Возможно, - кивнул я. - Но кто тебе сказал, что этот мир объясняется исключительно реальными категориями? Границы реальности у каждого свои. Особенно у отдельно взятых мужчины и женщины. Никакому взгляду со стороны их границ понять не дано. У них всегда будет то, что обычной логикой не объяснимо. И слава богу. Не знаю, удовлетворил ли я твое любопытство, но с меня и этого хватит. Больше я в этой истории ничего объяснять не хочу.
Немного помолчав, она снова посмотрела на меня. И в глазах ее снова вспыхнул странный, хотя и совершенно реальный свет.
- И все-таки, шеф. Вы что-то от меня скрываете, правда?
Я вновь поразился ее интуиции. И, тая в душе от восхищения, честно соврал:
- Ничего не скрываю.
- Ну, смотрите, я от вас не отстану! Даже когда уволитесь, - не успокоюсь, пока не расскажете. Так что имейте в виду.
- А вот здесь я попросил бы... - запротестовал было я, но вдруг и сам понял, как неуверенно звучит мой голос. - Как бы там ни было, без тебя бы я, конечно, не справился. И муж твой здорово помог. Я вам жутко благодарен. Предлагаю как-нибудь поужинать на троих. Уж передай ему, будь добра...
В ее зрачках что-то легонько дрогнуло.
- Передам, - негромко сказала она. - Он очень обрадуется. Уж так вы его заинтересовали... - Она выдержала недолгую паузу, потом добавила: - А я-вам тоже должна кое-что передать. Целых две вещи: новость и послание.
- Ты о чем?
- Сначала новость. В конце месяца Нами-тян закрывает свой бар. В ту пятницу она окончательно решила съехать из этого здания. Уже сегодня отсылает заявление о расторжении аренды.
- Хм-м... - протянул я. - Жаль, конечно, если такой чудный бар исчезнет. Но ничего не поделаешь. Тут я ее понимаю... А что за послание?
- Вы обещали Нами-тян выполнить все, что она вам прикажет. Поэтому сегодня вечером вы должны появиться в ее баре, даже если мир перевернется. Это не просьба, а приказ. Так мне велено передать.
Я вздохнул. Что меня ждет сегодня в баре у На-ми-тян - даже представить не берусь. Может, и кое-что побезумней, чем поездка на ее «дукати»...
- Приказ понял, - сказал я. - Слушаю и повинуюсь.
Охара наконец-то улыбнулась. То, от чего лихорадило весь этаж, ее, похоже, вообще не интересовало.
- Ты, кстати, эту статью читала?
- Читала, - кивнула она.
- Кажется, название «Напитки Тайкэй» исчезает с лица земли.
- Похоже на то.
- Все вокруг с ума сходят. Одна ты, я смотрю, спокойна как слон.
- А чего тут с ума сходить? У большого бизнеса свои законы. Президент скончался, а плакать по этой фирме я особых причин не вижу. Как выполняла свою работу - так и дальше буду выполнять. Мне-то какая разница?
- Да уж... - только и хмыкнул я.
Сегодня утром Охара чувствовала себя лучше всех. Можно было не сомневаться: именно такие, как она, и выживут в нашей стране победившего корпоративного менеджмента. В ее отношении к миру все было безупречно. Кроме, пожалуй, одной детали. Того, как она кусала губу, рассказывая, что запретила мужу упоминать название ее компании в журнальной статье.
То ли совсем успокоившись, то ли поняв, что больше из меня ничего не вытянуть, она поднялась со стула. Подошла к двери .и уже открыла ее, собираясь выйти, но вспомнила что-то еще.
- Да! - сказала она, обернувшись. - Ваш конверт я спустила в шреддер.
- Что спустила? - не понял я. - Какой конверт?
- «Прощальный подарок» директору Какисиме. Она вышла, и я остался один.
Я подошел к окну и посмотрел наружу. Это утро тоже выдалось ясным. Как и утро, когда я узнал о смерти Исидзаки. Сколько суток прошло с тех пор? Так или иначе, теперь всему конец. Вслед за жизнью моего президента завершилась моя трудовая жизнь. Я больше не салариман. Эмоций - ноль. Зря Охара беспокоилась за мою психику. В душе не осталось ничего, кроме пустоты.
Я вернулся на свое место.
В отделе все было по-прежнему. Никто и не думал работать. Сотрудники сбивались в галдящие кучки, разбегались и через полминуты собирались где-то еще. То и дело кто-нибудь переходил на крик. Что еще за «слияние капиталов»? Ситуация небывалая, но от руководства компании никаких комментариев пока не поступало. Представляю, что сейчас творится в директорате. Взмыленный Санада уговаривал кого-то не принимать близко к сердцу строчки из газетной статьи. Судя по всему, он тоже не владел ситуацией. Другие начальники отделов, похоже, занимались тем же самым. А среди всей этой вакханалии сидела Охара и спокойно вычитывала гранки очередного рекламного текста.
Заняться мне было нечем. Участвовать в пересудах толпы никакого желания не возникало. Я сидел и рассеянно скользил глазами по буклету, который наш отдел кадров рассылал всем увольнявшимся «добровольцам». «Медицинское обследование за счет компании после Вашего ухода...» И тут меня похлопали по плечу.
Я обернулся. Надо мной стоял Какисима с крайне замысловатым выражением лица. Чудеса какие-то. На моей памяти в отдел рекламы со своих небес он не спускался еще ни разу.
- Ну и дела! - сказал я. - И что же, интересно, тебя сюда притащило? Я думал, директор общего менеджмента сейчас должен зашиваться круче всех!
- Оказалось, не совсем так... Ты сейчас свободен?
Я взглянул на часы. Почти одиннадцать.
- В обед у меня посетитель. До тех пор - как птица в полете.
- Тогда пойдем наружу, проветримся.
- А почему не в бар наверху?
- Погода сегодня хорошая. Иногда и на улице неплохо посидеть. Для разнообразия.
Я вдруг заметил, что почти весь этаж осторожно поглядывает на нас. Но никто и не думает подойти и заговорить. Настолько странным было у Какисимы лицо.
Мы вышли из конторы и, не сговариваясь, направились во дворик соседнего здания. Набрели на какую-то скамейку, присели. И только тут я вспомнил, что на этой же скамейке несколько дней назад медитировал Томидзава.
- Смотри-ка... И правда погода отличная! - расслабленно произнес Какисима.
Я посмотрел на него. Странное выражение наконец-то исчезло с его липа, и он снова выглядел безмятежно. Проследив за его взглядом, я уставился в небо. Погода и правда была что надо. Несмотря на полуденный час, ослепительные лучи поливали землю, точно струи солнечного душа. Похоже, сегодня еще потеплеет... Щурясь от яркого света, я огляделся. Молоденькая сакура покачивала ветками у нас над головой. Ни одной почки еще не раскрылось. А через неделю, когда я уйду из фирмы, это деревце будет просто не узнать.
- Ну, что? Прошла твоя простуда? - спросил Какисима, разглядывая небеса.
- Да... - так же рассеянно сказал я. - Прошла. Больше отвечать было нечего. Не зря же я весь уикенд провалялся в постели.
- Я тоже решил уволиться, - вдруг сказал он.
- Вон как... - ответил я.
Криво усмехнувшись, он посмотрел на меня:
- Ну вот! Я думал тебя огорошить. А ты как заранее знал...
- Да тут только идиот не догадается! Такая статья в газете вышла. Биржа торги заморозила - как по нашим акциям, так и по «Одзиме». Журналисты телефоны обрывают. Заказчики с ума сходят. А человек, который должен во всем этом крутиться как белка в колесе, сидит под сакурой и о погоде рассуждает!.. Ну, и чего увольняешься?
- Это я «слил» информацию газетчикам.
- Хм-м, - протянул я. - Зачем?
- Мы с Тадокоро во мнениях разошлись. Двое суток с ним спорили - всю пятницу и всю субботу, не считая сна.
«Хм-м...» - повторил я про себя.
- Детали опускаю, но смысл такой. Наш генеральный настаивал, чтобы мы приукрасили отчетность за последний квартал, списав все утекшие капиталы на счет «непредвиденных убытков». В нынешней бухгалтерии это называется «уходом в серую зону», на волосок от нарушения закона... В общем, я был против такого риска.
- А что говорил аудитор?
- Аудитора назначал сам Тадокоро, в этом споре от него никакого проку. Раньше они договаривались с ревизорами, и такая политика сходила с рук. Но сейчас не те времена, не та ситуация, а главное - сами «убытки» не того масштаба. Я пытался убедить в этом генерального и спорил с ним эти два дня. Бесполезно. Тогда я взял трубку и по телефону заявил об отставке. Хотя еще три дня назад и представить не мог, что все так обернется...
- А то, о чем тебе «нельзя рассказывать хоть убей», ты в итоге выболтал журналистам?
- Именно. Разговор о нашем слиянии с «Одзимой» велся между гендиректорами уже давно, на сверхконфиденциальном уровне. Для нас это - единственный способ избежать банковской ревизии. А Тадокоро настаивал на «серой комиссии», чтобы хоть немного выравнять долевой процент прибыли в нашу пользу. И вся эта реорганизация с увольнениями проводилась, чтобы адаптировать нашу структуру к «Одзиме». Но «Одзима» все равно назначит свою финансовую проверку, и «серая бухгалтерия» Тадокоро вылетит в трубу. Я уверен: наше долевое участие будет один к двум, не больше. Так что никакое это не слияние. Поглощение в чистом виде. Сегодня после обеда в пресс-клубе Торговой палаты будет сделано совместное заявление компаний. Мне, конечно, уже все равно. Но забавы ради полюбуюсь лишний раз, как одна акула другую заглатывает...
Выслушав его, я задумался, потом уточнил:
- Но ведь у Исидзаки тоже было право голоса. Значит, в этих переговорах его мнение задвинули куда подальше?
- Кажется, я тебе уже говорил: Тадокоро всю дорогу пользовался своими «наружными» источниками информации. Так вот, до меня наконец дошло: эти источники - сама «Одзима». А у них в штате есть кадровые наблюдатели из Полицейского департамента. В том числе - из Второго отдела. И если бы им приспичило вытащить наружу все личные слабости нашего президента - пострадала бы не только семьи основателей группы «Тайкэй», но и все компании корпорации. Вот на каком болоте танцевал наш бедолага президент...
Я молчал. В памяти снова всплыла неуклюжая фигура Тадокоро, кладущего букет нарциссов на стол своему умершему президенту. В скорби на его лице я не заметил особой фальши. И это совершенно не совпадало с рассказом, который я только что услыхал. Может, я все еще чего-то не понимаю? А может, именно этот контраст и символизирует отношения людей в японской компании?
- Вот так-то, - вздохнул Какисима. - Собирался на днях устроить твои проводы, а оказалось, что я еще раньше тебя на покой уйду! Сегодня утром совет директоров принял мою отставку. Хотя, конечно, после того как я «слил» информацию знакомому журналисту, им ничего другого не оставалось.
- То есть... ты стал предателем?
- Да! Я - предатель, - ответил он с каким-то странным нажимом. Словно гордился смыслом того, что произносил.
- И что ты теперь будешь делать?
- Да пока не думал. Все это так неожиданно... Жена против отставки не возражает. Отдохни, говорит, в кои-то веки. Наверно, поеду в Штаты, еще немного уму-разуму подучусь...
Насколько я слышал, его жена служила заместителем представителя зарубежного офиса в японской финансовой компании с привлечением иностранного капитала. Спьяну и не выговоришь... Завидные условия для увольнения, что говорить. Еще одна разница в наших способностях. Все, на что был способен я, - это мотаться по ночным улицам с боссом якудзы да размахивать обрезком стальной трубы.
Мягкий ветер закачал ветку сакуры над головой.
- Ну, что? - очнулся я наконец. - Вечером у тебя время найдется?
- Сколько угодно. Я теперь - самурай, потерявший хозяина...
- Вот давай и устроим твои проводы. Какая разница, кто первый, кто следующий. Пойдем и напьемся. Я угощаю.
- Ну, спасибо! А где?
- На Роппонги, - сказал я не думая. - Покажу тебе одно интересное место. Жаль, что они скоро закроются. Уж очень уникальные там хозяева - брат с сестрой...
- Хм-м. Роппонги? Давненько не бывал. В последние годы там вроде одна молодежь собирается... А мы там не будем смотреться как парочка пожилых динозавров?
- В том баре и правда в основном молодежь. Зато играет сплошное старье. А кроме того, ты мне нужен как группа поддержки.
- Поддержки? В чем?
- Тамошняя хозяйка склонна к домашнему бандитизму. Так что будешь спасать меня от жесткого харрассмента. Расскажешь ей о своей жизни в Америке, это ее отрезвляет. Тут-то я и вывернусь как-нибудь...
Какисима оторопело взглянул на меня, но рассмеялся:
- Не знаю, о чем ты, но звучит забавно... Ну, смотри. Если угощаешь - уж подыграю как-нибудь!
На душе у меня полегчало. Знал бы Какисима, что я приглашаю его не куда-нибудь, а в «Кагами-билдинг»... Я попытался представить его физиономию, когда он это поймет. Но тут заметил, как с проспекта в аллею, ведущую к нашей компании, сворачивают мать с ребенком.
Я взглянул на часы. Без пяти двенадцать.
Киэ Саэки я звонил в субботу ближе к обеду. Как только проснулся, оправившись от температуры, сразу набрал номер ее отеля. Сообщил, что бояться больше нечего и она может спокойно вернуться домой. Ваша сестра в порядке, добавил я, просто уехала в путешествие. Информация эта проверена людьми, которым можно доверять, поэтому не волнуйтесь. Она спросила о цели этого «путешествия», и тут мне пришлось выкручиваться. Но так или иначе, похоже, бедная женщина успокоилась. «Ну, если это говорите вы - тогда хорошо», - сказала она. А потом, стесняясь, попросила еще кое-что.
- Перед тем как вы уволитесь... Я хотела бы хоть разок побывать в компании, где он работал... Я понимаю, что это, наверное, неудобно. Но он был так добр к моему сыну. Нельзя ли нам прийти вдвоем?
Я не нашел никаких причин для отказа.
- Ради бога, - ответил я. - Никаких неудобств. И назначил встречу на двенадцать часов в понедельник.
И вот теперь они проходили передо мной по аллее. Я встал и махнул Какисиме рукой.
- Ну ладно! Вечером увидимся. А сейчас ко мне гости пришли.
Оставшись один на скамейке, Какисима оторопело кивнул и помахал мне в ответ.
Почему-то я побежал.
Когда я выскочил на аллею, они прошли уже далеко вперед.
- Госпожа Саэки! - крикнул я.
Она обернулась. А вслед за ней и ребенок. Трехлетний малыш в джинсовом комбинезончике крепко держал маму за длинную юбку и, разинув рот, глядел на меня.
Узнав меня, мать улыбнулась.
Я медленно пошел к ним.
Она наклонилась к сыну и что-то зашептала ему на ухо, продолжая глядеть на меня. Весенние лучи мягко обнимали их хрупкие силуэты.
По-прежнему улыбаясь, мать легонько похлопала сына по спине. Тот сделал два-три неуверенных шажочка в мою сторону и застыл посреди дороги. Я подходил все ближе - и уже мог различить, как похож ребенок на мать и как внимательно глядят на меня черные бусинки его глаз. Привет, малыш, думал я. Когда-нибудь - хотя, может быть, и не скоро - я еще расскажу тебе удивительную историю. Историю о человеке редкого благородства, которого ты встретил когда-то в детстве. Историю твоей матери и твоей бабушки. Историю их красивой любви.
Между нами осталось несколько шагов, а малыш все смотрел на меня удивленными глазами.
И тогда, словно пытаясь обнять эти солнечные лучи, я раскинул в стороны руки.