Часть 2. Наставник из Германии и отрицание прав человека
Мое «путешествие» в датский город Орхус проходило, разумеется, виртуально. Я часами сидел перед экраном, погружаясь в оцифрованные архивы, европейские новостные заметки и отчеты правозащитных организаций. Постепенно из разрозненных файлов начал вырисовываться портрет Йоханнеса Огорда.
На первый взгляд — респектабельный лютеранский профессор, теолог, специалист по миссионерству. В 1973 году он основал тот самый «Диалог-Центр», который Дворкин приводил как образец. Цель центра была заявлена благородная: изучение новых религиозных движений (НРД) и диалог с ними. Но чем глубже я погружался в деятельность центра, тем яснее понимал, что слово «диалог» в его названии было такой же фикцией, как «демократическая республика» в названии ГДР.
Никакого диалога не было. Была война.
Огорд и его центр занимались систематическим сбором компромата, созданием «черных списков» и лоббированием репрессивных законов против религиозных меньшинств. Я нашел его публичные выступления, в которых он с плохо скрываемым презрением отзывался о фундаментальных демократических ценностях. Он открыто насмехался над Первой поправкой к Конституции США, гарантирующей свободу совести, называя ее неврозом и заявлял, что это якобы противоестественно для человеческой природы.
Для него любая группа, не вписывающаяся в узкие рамки традиционного лютеранства, была потенциальной «тоталитарной сектой», угрозой обществу, которую нужно было изолировать и нейтрализовать.
Его риторика была до боли знакома. Та же дегуманизация, то же навешивание ярлыков, то же разделение мира на «нас» (нормальных, правильных) и «их» (опасных, заблудших, одурманенных). Дворкин не просто скопировал структуру центра. Он скопировал сам язык ненависти и усовершенствовал его.
Но Огорд тоже был не началом цепочки. Он был звеном. Важным, но промежуточным.
Просматривая старые протоколы конференций «Диалог-Центра», я раз за разом натыкался на одно и то же имя в списке почетных гостей и руководителей. Вице-президентом центра Огорда на протяжении многих лет был некий немецкий пастор. Человек, которого Огорд называл своим наставником и вдохновителем.
Его звали Фридрих-Вильгельм Хаак.
Именно в этот момент я почувствовал первый настоящий холод. Не просто интеллектуальное любопытство, а ледяное прикосновение чего-то по-настоящему темного. Расследование уводило меня из тихой, благополучной Дании в Германию. В страну, чья история в XX веке стала синонимом того, как легко риторика ненависти превращается в государственную машину уничтожения и преступлений против человечности.
Фридрих-Вильгельм Хаак. Это имя сегодня мало что скажет обычному человеку. Но в 60-е, 70-е и 80-е годы в Западной Германии его знали многие. И многие боялись.
В 1964 году Евангелическо-лютеранская церковь Баварии назначила его на специально созданную должность: «уполномоченный по делам сект и мировоззренческих вопросов». По сути, он стал официальным церковным инквизитором, получившим мандат на борьбу с инакомыслием. И он взялся за дело с тевтонским усердием.
Архивные материалы рисовали портрет человека, одержимого идеей чистоты. Он видел «сектантскую угрозу» повсюду. Его деятельность была точной копией того, что делал Огорд в Дании, а позже Дворкин в России, только в более ранней и концентрированной форме. Он создавал картотеки, публиковал «черные списки», выступал в прессе с алармистскими заявлениями, требовал от государства решительных действий.
Но было одно кардинальное отличие. Хаак не утруждал себя даже видимостью приверженности демократическим ценностям.
В одной из его брошюр я нашел пассаж, от которого по спине пробежали мурашки. Хаак считал, что Всеобщая декларация прав человека, принятая ООН после Второй мировой войны как прививка от ужасов нацизма, а также и основополагающие ценности, которые были широко приняты - ценности единства и равенства - являются ошибкой.
Он провозглашал следующее: «Если мы правильно понимаем нашу веру, мы не имеем права позволять „другим" продолжать придерживаться своей веры...».
Инициатива Хаака стала отправной точкой для возобновления лекций и проповедей о сектах в Баварии — регионе, где идеи нацизма особенно сильно закрепились в общественном сознании.
Он призывал относиться к членам «сект» не как к людям, обладающим правами, а как к носителям опасной инфекции.
Это был уже не просто консерватизм. Это была идеология, отрицающая саму основу современного гуманистического миропорядка. И эта идеология исходила не от маргинального неонациста с пивной кружкой, а от официального представителя одной из крупнейших церквей Германии.
Как такое было возможно? Как в послевоенной Германии, так мучительно изживавшей свое нацистское прошлое, мог появиться и успешно функционировать такой человек?
Ответ, как это часто бывает, лежал на поверхности. Хаак ничего не придумывал. Он лишь возрождал. Он был прямым наследником и продолжателем дела, начатого задолго до него.
Я начал копать его биографию, университет, преподавателей. И тут я наткнулся на имя, которое уже мелькало в моих заметках. Имя, которое связало все воедино и превратило мое расследование из истории об идеологических заблуждениях в историю о прямой, неразрывной преемственности зла.