16
Криминалистическая лаборатория размещалась в южном крыле Бостонского полицейского управления на Шредер-Плаза — в том же коридоре, что и отдел по расследованию убийств. Джейн и Фрост проходили мимо окон с видом на унылый, обветшалый район Роксбери. Сегодня, под сплошным снежным покровом, все казалось чистым и белым: даже небо очистилось, и воздух казался прозрачным. Но Джейн едва обратила внимание на сверкающие контуры зданий, ее мысли были уже в комнате S269, где помещалась трассологическая лаборатория.
Криминалистка Эрин Волчко уже ждала их. Как только Джейн с Фростом вошли в кабинет, она обернулась, оторвавшись от микроскопа, над которым до этого склонялась, и взяла папку, лежавшую рядом на рабочем столе.
— С вас обоих причитается, — сказала она. — Я здорово потрудилась вот над этим.
— Ты всегда так говоришь, — заметил Фрост.
— На этот раз я серьезно. Из всех следов с первого места преступления вот с этими, я думала, хлопот будет меньше всего. Ан нет, пришлось обшарить там все вдоль и поперек, чтобы определить, чем же был нарисован тот круг.
— И это никакой не мел.
— Не-а. — Эрин протянула ей папку. — На вот, взгляни.
Джейн раскрыла папку. Там сверху лежал лист фотобумаги со странными изображениями. Красные шарики на пятнистом фоне.
— Я начала с анализа под оптическим микроскопом с большим увеличением, — сказала Эрин. — От шестисот до тысячи раз. Вот эти шарики — частицы пигмента, собранного с того самого места на кухонном полу, где был нарисован красный круг.
— И что это значит?
— А вот что. Как видишь, степень окраски у них разная. Значит, частицы неоднородные. Показатель преломления тоже разный — от двух с половиной до трех ноль-одной, к тому же большинство частиц двоякопреломляющие.
— То есть?
— Это безводные частицы оксида железа. Вещества, широко распространенного в мире. Оно-то и придает глине характерные оттенки. Оно же используется в художественных красках для получения красного, желтого или коричневого цвета.
— Пока не вижу ничего особенного.
— И я так думала, а потом копнула глубже. Сперва я решила, что это частицы мелка или пастельного карандаша, и принялась сравнивать их с образцами из двух магазинов художественных принадлежностей тут, по соседству.
— Есть совпадения?
— Нет. Различие стало явным только под микроскопом. Во-первых, гранулы красного пигмента в пастельных карандашах почти не различаются по степени окраски и показателю преломления. Потому что безводные частицы окиси железа, используемые во многих нынешних красителях, синтетические — промышленного изготовления, а не натуральные, добытые из земли. В промышленности применяется соединение под названием «красный марс» — смесь железа с окисями алюминия.
— Выходит, гранулы пигмента на этих снимках не синтетические?
— Нет, это безводная окись железа природного происхождения. Ее еще называют гематитом — слово происходит от греческого «кровь». Потому что иногда он бывает красного цвета.
— А что-нибудь натуральное сейчас производят?
— Пришлось порядком потрудиться, чтобы найти специальные мелки и пастельные карандаши, где в качестве красителя использовался гематит. Но в мелках содержится углекислый кальций. А в пастельных карандашах промышленного изготовления для скрепления красителя используется натуральный клей. Своего рода крахмал, вроде метилцеллюлозы или камедь-трагаканта. Все это смешивается в пасту и пропускается через пресс-форму, чтобы получился пастельный карандаш. Но никаких следов камедь-трагаканта или склеивающего крахмала в пробах с места преступления мы не обнаружили. Не нашли мы и достаточного количества углекислого кальция, чтобы можно было с полной уверенностью утверждать — да, это следы цветного мелка.
— Выходит, мы имеем дело со штуковиной, которой не сыскать ни в одном художественном магазине.
— Здесь — точно.
— Тогда откуда взялось это красное вещество?
— Ну, давай для начала поговорим об этом самом пигменте. Что же он такое на самом деле?
— Ты сказала — гематит.
— Правильно. Безводная окись железа. Но в составе цветной глины она называется по-другому — охрой.
— Это что-то вроде той краски, которой американские индейцы размалевывают себе лица? — уточнил Фрост.
— Человечество пользуется охрой уже по меньшей мере триста тысяч лет. Ее находили даже в могилах неандертальцев. В частности, красная охра, судя по всему, широко применялась во время погребальных церемоний — наверно потому, что очень походила на кровь. Ею рисовали на пещерах в каменном веке и на стенах Помпеи. Древние раскрашивали ею свои тела — для красоты, а также использовали в качестве боевой раскраски. Применяли ее и в магических ритуалах.
— И в сатанинских обрядах тоже?
— У нее же цвет крови. И какую религию ни возьми, в любой этот цвет обладает символической силой, — ответила Эрин. — У вашего убийцы весьма необычный вкус.
— Да уж, теперь мы это знаем, — согласилась Джейн.
— Я хочу сказать — он довольно хорошо знаком с историей. Для своих ритуальных художеств он использует не обычный мел. А тот же примитивный пигмент, который использовали во времена палеолита. И откопал он его, ясное дело, не у себя на участке.
— Но ты же сказала, красная охра встречается в обыкновенной глине, — заметил Фрост. — Так что, может, он ее и впрямь выкопал.
— Не может, если его участок находится где-нибудь неподалеку. — Эрин кивнула на папку, которую Джейн все еще держала в руках. — Теперь взгляни на результаты химического анализа. Нам кое-что удалось обнаружить с помощью газохроматографического анализа и рамановской спектроскопии.
Джейн раскрыла папку на следующей странице и увидела компьютерную распечатку — диаграмму с многочисленными всплесками кривой.
— Ты объяснишь нам все это?
— Конечно. Начнем с рамановской спектроскопии.
— Первый раз слышу.
— Такую технологию применяют археологи для исследования исторических артефактов. Здесь с помощью оптического спектра вещества определяются его свойства. Величайшее преимущество такого способа в том, что сам предмет при этом остается целым и невредимым. Так можно исследовать пигменты всего что угодно, от покровов мумий до Туринской плащаницы, не нанося вреда самому материалу. Я попросила доктора Иэна Макэвоя с археологического факультета Гарварда проанализировать результаты нашей спектроскопии, и он подтвердил — в наших пробах действительно содержатся окись железа, глина и кремний.
— Значит, это красная охра?
— Да. Красная охра.
— Но ведь ты и так это знала.
— И все-таки приятно было получить и его подтверждение. Доктор Макэвой даже предложил помочь установить ее происхождение. Определить, из какой части света эта самая красная охра.
— И такое действительно возможно?
— Эта технология пока еще в стадии разработки. И в суде в качестве доказательной базы, вероятно, будет признана не скоро. Но доктору Макэвою было очень интересно сравнить наши пробы с образцами охры, которые он собрал в разных частях света. Он определяет концентрацию других одиннадцати элементов в пробах, таких как магний, титан и торий. Суть его теории в том, что каждому конкретному географическому району соответствует определенный набор микроэлементов. Это то же самое, что, исследовав пробы почвы с автомобильных покрышек, установить, к примеру, что в этих пробах содержатся частицы свинца и цинка с добычного участка где-нибудь в Миссури. В нашем же случае с охрой мы изучаем пробу на предмет содержания в ней одиннадцати разных элементов.
— Тех самых других элементов.
— Верно. Вот так археологи и составили целую базу данных об источниках охры.
— Но зачем?
— С помощью такой базы можно определить происхождение того или иного предмета. Например, каково происхождение красителя с Туринской плащаницы? Франция или Израиль? Если найти ответ на этот вопрос, можно установить происхождение плащаницы. Или, скажем, наскальные рисунки — где древний художник брал охру? Если за несколько тысяч километров от тех мест, где рисовал, значит, он либо сам ходил добывать ее, либо приобрел у кого-то — ведь определенные формы товарообмена существовали еще в доисторические времена. Вот почему эта база имеет такое важное значение. Она позволяет нам заглянуть в жизнь древних.
— Так что там выяснилось о наших пробах пигмента? — спросил Фрост.
— А вот что, — Эрин улыбнулась. — Во-первых, в них содержится довольно значительное количество двуокиси марганца — пятнадцать процентов, что придает пигменту более глубокий, насыщенный оттенок. В таких же пропорциях двуокись марганца содержится и в красной охре, которая была в ходу в средневековой Италии.
— Значит, это итальянский краситель?
— Да нет. Венецианцы привозили его из других мест. После того как доктор Макэвой сравнил профили всех элементов, он, в частности, установил одно из вероятных мест его происхождения. Красную охру там добывают и поныне. Остров Кипр.
— Мне нужно взглянуть на карту мира, — сказала Джейн.
— На всякий случай я скачала одну из Интернета, — сообщила Эрин, указав на папку.
Джейн нашла нужную страницу.
— Ага, вот. Это в Средиземном море, к югу от Турции.
— По-моему, куда проще было взять красный мел, — заметил Фрост.
— Да и куда дешевле. Ваш убийца выбрал необычный пигмент — из малоизвестного источника. Может, у него есть связи на Кипре.
— Или он попросту затеял с нами игру, — предположил Фрост. — Рисует всякие странные знаки. И пользуется странными пигментами. Вроде как хочет заморочить нам голову.
Джейн продолжала разглядывать карту. И думала о знаке на двери черного хода в доме Энтони Сансоне. Уджат, всевидящее око. Она посмотрела на Фроста.
— Египет находится как раз к югу от Кипра.
— Вспомнила о глазе Гора?
— А это еще что? — спросила Эрин.
— Знак, оставленный на месте преступления в Бикон-Хилле, — пояснила Джейн. — Гор — древнеегипетский бог Солнца.
— Сатанинский символ?
— Пока неизвестно, какой смысл в него вкладывает преступник, — сказал Фрост. — Каждый думает по-своему. Что он сатанист. Или любитель истории. Или всего-то навсего сумасшедший.
Эрин кивнула:
— Что-то вроде Сына Сэма. Помню, полиция потратила уйму времени, выясняя, кто он такой, этот таинственный Сэм. А оказалось, что это всего лишь слуховая галлюцинация убийцы. Говорящая собака.
Джейн закрыла папку.
— Знаете, я очень надеюсь, что наш преступник тоже полоумный.
— Почему же? — поинтересовалась Эрин.
— Потому что куда страшнее, если это не так. Если он совершенно в здравом уме.
Джейн и Фрост сели в машину лишь после того, как прогрелся двигатель, а дефростер прояснил запотевшее лобовое стекло. «Вот если бы так же просто можно было расчистить туман вокруг убийцы, — подумала Джейн. — Никак не могу составить себе его портрет. Представить, как он выглядит. Кто он — мистификатор? Художник? Историк? Я знаю только, что он живодер».
Фрост надавил на газ, и они тронулись в путь — на сей раз гораздо медленнее обычного, поскольку обледенелая дорога была скользкой. Небо совсем расчистилось, и температура воздуха упала — нынешний вечер обещал быть самым холодным за всю зиму. В такое время лучше всего сидеть дома и уплетать теплое жаркое. В такой вечер, надеялась она, зло вряд ли выберется на улицы.
Фрост поехал по Коламбус-авеню на восток, в сторону Бикон-Хилла: они с Джейн собирались еще разок осмотреть место преступления. В салоне наконец стало совсем тепло, и Джейн до смерти не хотелось снова выходить наружу, где свирепствовал ветер. И идти на задний двор дома Сансоне, где остались замерзшие следы крови.
Заметив, что машина приближается к Массачусетс-авеню, Джейн попросила:
— Сверни-ка направо!
— А мы разве не к Сансоне едем?
— Сверни, пожалуйста.
— Как скажешь. — Фрост повернул направо.
— Вот так и езжай. До Олбани-стрит.
— К судмедэкспертам, что ли?
— Нет.
— Тогда куда?
— Тут недалеко. В двух кварталах. — Джейн оглядывалась на номера домов, мимо которых они проезжали, и вдруг сказала: — Стой! Приехали.
Она глянула на другую сторону улицы.
Фрост притормозил у края тротуара и уставился на Джейн.
— «Кинкос»?
— У меня здесь отец работает. — Она взглянула на часы. — Так, сейчас около полудня.
— И что будем делать?
— Ждать.
— Фу ты, Риццоли! Ты это из-за матери?
— Эта история портит мне всю жизнь.
— Твои предки поссорились. Что ж, бывает.
— Погоди, вот поселится твоя мать у тебя. Представляю, как это понравится Элис.
— Я уверен — все это скоро кончится, и твоя мама вернется к себе.
— Если все дело в другой женщине — нет. — Она вдруг выпрямилась. — А вот и он.
Фрэнк Риццоли появился из-за дверей «Кинкоса», застегивая куртку на молнию. Посмотрел на небо, заметно вздрогнул и выдохнул облако пара, тут же побелевшее на холоде.
— Похоже, собрался на обеденный перерыв, — заметил Фрост. — Ну и что из этого?
— А вот что, — тихо проговорила Джейн. — Вот что из этого.
Тут из дверей вышла какая-то женщина. Пышноволосая блондинка в черной кожаной куртке и голубых джинсах в обтяжку. Фрэнк улыбнулся и обхватил ее рукой за талию. И так, в обнимку, они направились по улице в противоположную от Джейн и Фроста сторону.
— Черт возьми! — выругалась Джейн. — Выходит, все правда!
— Знаешь, по-моему, нам пора ехать...
— Ты только погляди на них. Только погляди!
Фрост включил двигатель.
— На самом деле и я бы не отказался перекусить. Может, поедем...
Джейн открыла дверь и выскочила из машины.
— Ой, Риццоли! Брось!
Она рванула через улицу и двинулась по тротуару вслед за отцом.
— Эй! — крикнула она. — Эй!
Фрэнк остановился, и его рука непроизвольно соскользнула с талии спутницы. Повернулся и, разинув от удивления рот, уставился на приближавшуюся дочь. А блондинка все еще обнимала Фрэнка, несмотря на его тщетные попытки высвободиться. Издалека женщина и правда казалась эффектной, но, подойдя ближе, Джейн заметила расходившиеся от уголков ее глаз глубокие морщины — их было не скрыть никакой косметикой; к тому же от нее разило табаком. И Фрэнк положил глаз на эту толстозадую, волосатую потаскуху? Ну вылитая сучка золотого ретривера!
— Джени, — начал Фрэнк. — Сейчас не время...
— А когда оно придет, это время?
— Я позвоню, ладно? Вечером обо всем и поговорим.
— Фрэнки, дорогой, что происходит? — удивилась блондинка.
«Не смей называть его Фрэнки!»
Джейн уставилась на женщину.
— А тебя как зовут?
Блондинка вздернула подбородок.
— А ты кто такая?
— Отвечай, черт бы тебя побрал!
— Ну давай, заставь меня! — Блондинка посмотрела на Фрэнка. — Это еще кто, черт возьми?
Фрэнк схватился рукой за голову и простонал, словно от боли:
— О боже!
— Бостонская полиция, — объявила Джейн. И, достав полицейский жетон, сунула его блондинке в лицо. — А теперь назови свое имя.
Блондинка даже не взглянула на удостоверение: она не могла оторвать испуганных глаз от Джейн.
— Сэнди, — пролепетала она.
— Фамилия?
— Хаффингтон.
— Удостоверение личности! — потребовала Джейн.
— Джени, — обратился к ней отец. — Брось ты это!
Сэнди безропотно достала бумажник и показала свои водительские права.
— А что мы такого сделали? — Она подозрительно взглянула на Фрэнка. — Что ты натворил?
— Чушь какая-то! — только и выговорил он.
— И когда эта чушь прекратится, а? — наседала на него Джейн. — Когда же ты наконец образумишься?
— Не твое собачье дело.
— Да неужели! Она сейчас сидит в моей квартире и, наверно, слезами обливается. И все потому, что твоя проклятая ширинка нараспашку.
— Она? — снова удивилась Сэнди. — О ком речь?
— И после тридцати семи лет совместной жизни ты променял ее на эту потаскуху?
— Ничего ты не понимаешь, — стоял на своем Фрэнк.
— О, я прекрасно все понимаю.
— Ты даже представить не можешь. Вкалываю всю жизнь как проклятый, белого света не вижу. А кто-то только стряпать и умеет. Мне уже шестьдесят один год — и что я имею? По-твоему, нельзя хоть раз в жизни порадоваться?
— Думаешь, у мамы много радостей?
— Это уже ее трудности.
— И мои тоже.
— Да, только я здесь ни при чем.
— Ой, — снова заговорила Сэнди, — так это твоя дочь? — Она посмотрела на Джейн. — Ты же сказала, что ты коп.
Фрэнк вздохнул.
— Да, она у нас коп.
— А ты знаешь, что ты разбил ей сердце? — продолжала Джейн. — Или тебе все равно?
— А как насчет моего сердца? — вмешалась Сэнди.
Джейн даже не обратила внимания на блондинку: она глядела на Фрэнка в упор.
— Я не узнаю тебя, папа. Раньше я тебя уважала. А теперь — посмотри на себя! Какой ты жалкий, просто ужас! Стоило этой белобрысой потаскушке повертеть задом, и ты как тот глупый кобель повел носом. Вперед, папа, трахайся!
Фрэнк пригрозил ей пальцем.
— Ну я тебе покажу!
— Думаешь, эта шлюха позаботится о тебе, когда ты заболеешь и сляжешь, а? Думаешь, станет нянчиться с тобой? Господи, да она хоть готовить умеет?
— Да как ты смеешь! — возмутилась Сэнди. — Меня жетоном не запугаешь!
— Мама простит тебя, пап. Точно знаю. Поговори с ней.
— Твои действия противозаконны, — всполошилась Сэнди. — Это чистое насилие! Полицейский произвол!
— Сейчас я тебе покажу, что такое полицейский произвол, — рявкнула в ответ Джейн. — Если ты будешь продолжать давить на меня.
— И что ты сделаешь, арестуешь меня? — вдруг стала наседать на нее Сэнди, сузив глаза до обрамленных тушью щелочек. — А ну, давай! — Блондинка изо всех сил ткнула пальцем в грудь Джейн. — Попробуй!
Дальше последовало непроизвольное действие. Джейн среагировала мгновенно, не задумываясь. Она схватила Сэнди за запястье и вывернула ей руку. Сквозь шум в ушах от притока крови она услышала, как Сэнди застонала, ругаясь. И как отец воскликнул:
— Прекрати! Ради Бога, перестань!
Дальше Джейн действовала чисто машинально: она пихнула Сэнди со всей силы, та тут же упала на колени — так Риццоли обычно обращалась с преступниками. Только на этот раз ею руководила настоящая ярость, заставлявшая Джейн сильнее выкручивать руки, стремиться причинить боль этой женщине. Унизить ее.
— Риццоли! Господи, Риццоли, хватит!
Окрик Фроста в конце концов заглушил удары ее собственного пульса. Она резко выпустила Сэнди, отступила назад и, тяжело дыша, тупо уставилась на дамочку, которая так и стояла на коленях посреди тротуара и хныкала. Фрэнк опустился на колени рядом с Сэнди и помог ей встать.
— И что, черт возьми, ты собираешься теперь делать? — Фрэнк воззрился на дочь. — Арестуешь ее?
— Ты же видел. Она толкнула меня.
— Она была расстроена.
— Она первая начала выступать.
— Риццоли! — тихо проговорил Фрост. — Может, закончим на этом?
— Я могла бы арестовать ее, — выдохнула Джейн. — Могла бы, черт ее подери!
— Ну да, — согласился Фрост. — Конечно, могла бы. Но неужели это необходимо?
Джейн тяжело вздохнула.
— У меня есть дела поважнее, — пробормотала она, развернувшись и направившись обратно к машине.
Не успела она забраться на пассажирское сиденье, как отец с блондинкой уже скрылись за утлом.
Фрост уселся рядом и захлопнул за собой дверь.
— Не надо было этого делать, — сказал он.
— Давай трогай.
— Ты как будто с цепи сорвалась.
— Ты хоть ее видел? Мой отец спутался с какой-то мерзкой дешевкой!
— Вот поэтому ты должна держаться от нее как можно дальше. Иначе вы укокошите друг дружку.
Джейн вздохнула и уронила голову на руки.
— Что я скажу маме?
— Ничего. — Фрост завел машину и отъехал от края тротуара. — Их брак — не твое это дело.
— Придется ехать домой, смотреть ей в глаза. И видеть там боль. Вот почему это очень даже мое дело.
— Тогда будь хорошей дочерью, — посоветовал он. — Пусть она поплачется тебе в жилетку. Сейчас ей это необходимо.
* * *
Что я скажу маме?
Припарковавшись рядом с домом, Джейн какое-то время сидела в машине и с ужасом размышляла о том, что будет дальше. Может, не говорить ей о том, что случилось сегодня? Ведь Анжела и так знает, что отец встречается с Золотой Ретривершей. Так зачем бередить ее рану? Зачем унижать еще больше?
«Будь я на ее месте, мне бы хотелось знать все. И очень бы не хотелось, чтобы родная дочь от меня что-то скрывала, как бы больно это ни было».
Джейн вышла из машины, все еще раздумывая, что же сказать матери, хотя понимала: на что бы она ни решилась, вечер все равно будет испорчен, и вряд ли какое-нибудь слово или дело способно облегчить мамины страдания. Будь хорошей дочерью, как сказал Фрост, пусть она поплачется тебе в жилетку. Ну что ж, это вполне в ее силах.
Поднимаясь по лестнице на третий этаж, она чувствовала, что с каждой ступенькой ей становится все тяжелей идти, и мысленно проклинала мисс Сэнди Хаффингтон, перевернувшую всю их жизнь вверх дном. «Уж теперь-то я не спущу с тебя глаз. Попробуй только перейти дорогу в неположенном месте, я буду тут как тут. Не заплатишь штраф за нарушение правил стоянки? Что ж, пеняй на себя. Если мама не может дать сдачи, уж я-то, черт возьми, могу». Она вставила ключ в замок свой квартиры и вдруг оторопела, прислушавшись к доносившемуся из-за двери голосу матери. К ее смеху.
«Мама?»
Открыв дверь, она учуяла запах корицы и ванили. И тут услышала другой смех, до боли знакомый. Мужской. Она прошла на кухню — и увидела отставного детектива Винса Корсака: тот сидел за столом с чашкой кофе в руке. Перед ним стояла огромная тарелка с сахарным печеньем.
— Привет, — сказал Винс, поднимая чашку в знак приветствия.
Сидевшая рядом с ним на детском стульчике малютка Реджина тоже вскинула свою крохотную ручонку, как будто решила передразнить взрослого.
— Гм... а ты что тут делаешь?
— Джени! — проворчала Анжела, доставая из духовки противень со свежей выпечкой и водружая его остывать на плиту. — Ну как ты разговариваешь с Винсом!
«С Винсом? Она называет его Винсом?»
— Он позвонил, чтобы позвать вас с Габриэлем на вечеринку, — пояснила Анжела.
— И вас тоже, госпожа Риццоли, — уточнил Корсак, подмигнув Анжеле. — Чем больше цыпочек, тем лучше!
Анжела так и вспыхнула — но не от жара духовки.
— Держу пари, он учуял запах печенья по телефону, — сказала Джейн.
— Я тут как раз пекла печенье и говорю ему: если поторопишься, глядишь, и тебе перепадет.
— Да чтобы я отказался от такого предложения! — рассмеялся Корсак. — Эй, а здорово, когда мама живет с тобой, верно говорю?
Джейн посмотрела на его обсыпанную крошками мятую рубашку.
— Вижу, ты завязал с диетой.
— А ты, я вижу, в хорошем настроении. — Корсак отпил кофе и утер рот пухлой рукой. — Слыхал, что у тебя чертовски таинственное дело. — Он смолк и взглянул на Анжелу. — Извините за выражение, госпожа Риццоли.
— Да говорите что хотите, — ответила Анжела. — Чувствуйте себя как дома.
«Только, пожалуйста, не потакай ему!»
— Какой-то там сатанинский культ, — продолжал Корсак.
— И это ты слышал?
— Уйти в отставку не значит стать глухим.
Или немым. Пусть Корсак порядком раздражал ее своими грубыми шуточками и неопрятным видом, он был одним из самых сметливых следователей из тех, кого она знала. Несмотря на то, что в прошлом году ему пришлось выйти в отставку из-за сердечного приступа, он так и не смог насовсем расстаться с работой. Вечерами по выходным она и сейчас частенько заставала его в баре Дойла, излюбленной забегаловке бостонских полицейских, за разговорами о последних полицейских делах. Даже в отставке Винсу Корсаку суждено умереть полицейским.
— А еще что ты слышал? — поинтересовалась Джейн, подсаживаясь к столу.
— Что ваш клиент художник. Оставляет после себя занятные картинки. И обожает... — Корсак запнулся и взглянул на Анжелу, ссыпавшую печенье с противня. — ...фигурную резьбу. Я близок к истине?
— Даже слишком.
Высыпав остатки печенья в пакет с застежкой-молнией, Анжела закрыла его. И театральным жестом водрузила перед Корсаком. Джейн никак не ожидала, вернувшись домой, застать Анжелу в таком расположении духа. Ее мать хлопотала на кухне, собирая сковородки и миски, а потом мыла их в мыльной воде. Анжела совсем не выглядела несчастной, покинутой или подавленной: она словно сбросила десяток лет. «Неужели так бывает, когда тебе изменяет муж?»
— Расскажи Джейн про свою вечеринку, — попросила Анжела, подливая Корсаку кофе.
— Ах, ну да. — Он громко отхлебнул из чашки. — Понимаешь, неделю назад я подписал бумаги на развод. Почти год препирательств насчет денег — и вот все позади. Ну и я тут подумал: может, пора отпраздновать мое новое положение, ведь я теперь вольная птица. Я и каморку свою уже украсил. Классный кожаный диванчик прикупил, телевизор с большим экраном. Куплю еще пару ящиков пивка, позову друзей, и мы все вместе славно потусуемся!
«Он превратился в подростка, только пятидесятипятилетнего, толстопузого и лысеющего, — подумала Джейн. — Какой же он жалкий!»
— Так ты придешь, верно? — спросил он у Джейн. — Вторая суббота января.
— Надо обсудить с Габриэлем.
— Если он не сможет, приходи одна. Только не забудь прихватить с собой старшую сестру. — Он подмигнул Анжеле, и та хихикнула в ответ.
Обстановка становилась все более напряженной. И Джейн даже почувствовала облегчение, услышав приглушенный звонок своего сотового телефона. Она прошла в гостиную, где оставила сумочку, и достала из нее телефон.
— Риццоли, — ответила она.
Лейтенант Маркетт не стал тратить время на красивые слова.
— Будьте поучтивей с Энтони Сансоне, — сказал он.
Из кухни донесся хохот Корсака, и это ударило ее по нервам. «Уж коли вздумал флиртовать с мамой, ради Бога, делай это где-нибудь в другом месте!»
— Слыхал, вы докучаете ему и его друзьям, — продолжал Маркетт.
— Тогда, может, объясните, что, по-вашему, значит докучать?
— Вы допрашивали его почти два часа. Изводили его дворецкого и гостей. И сегодня снова возвращались к нему с вопросами. Вы обращаетесь с ним как с подследственным.
— Ну... э-э... мне жаль, если я его обидела. Но мы работаем как обычно.
— Риццоли, не забывайте, пожалуйста, он вне подозрений.
— Я пока не пришла к такому выводу. У него была О'Доннелл. И у него же в саду убили Кассовиц. Когда дворецкий находит тело, что делает ваш Сансоне? Фотографирует! И распространяет среди своих друзей. Хотите знать правду? Эти люди ненормальные. Уж Сансоне точно.
— Он не входит в число подозреваемых.
— Я его из этого числа не исключаю.
— Можете верить мне. Оставьте его в покое.
Джейн осеклась.
— Может быть, поясните, лейтенант? — тихо попросила она. — Чего еще я не знаю об Энтони Сансоне?
— Нам не нужно таких врагов.
— Вы его знаете?
— Лично — нет. Просто мне спустили сверху указание. Велели обходиться с ним почтительно.
Джейн отключила телефон. Подошла к окну и засмотрелась на заметно поблекшее вечернее небо. Наверное, опять снег пойдет. Она подумала: «Стоит только понадеяться, что крутом ясно, как вдруг на небе появляются тучи, закрывающие обзор».
Она снова взяла мобильный телефон и принялась набирать номер.