avoid.

Обвинение в распространении наркотиков могло обернуться для Гарри сроком до десяти лет лишения свободы. Всё висело на волоске — один пост, одно подтверждение, и его бы увели в наручниках. Но, к счастью, тот злополучный пост с сайта школы был удалён почти сразу. Детектив Джонс решил не выдвигать обвинений: Гарри действовал в отчаянии, будучи совсем подростком, и сейчас оказывал следствию неоценимую помощь в поимке Эндрю.

Такое решение вызвало недовольство. Люди шептались, обсуждали за спиной, но открытых скандалов не возникло. Все понимали — есть дела поважнее. Поимка психопата, напавшего на школу, была приоритетом. После истории с Гарри школьный сайт решили временно закрыть — во избежание новых инцидентов.

— Слушайте, если честно, меня уже тошнит от всех этих разговоров про Эндрю, — неожиданно сказал Дилан, когда мы втроём сидели в школьной библиотеке, окружённые учебниками и тишиной. — Может, устроим барбекю у меня в загородном доме? Хоть немного отвлечёмся.

Я и Гарри переглянулись.

— Ты сейчас звучишь как настоящий мажор. Меня сейчас стошнит, — фыркнул Гарри, отложив телефон. — Но если ты платишь — я в деле.

— Я тоже согласна, — добавила я, улыбаясь.

— Ничего, что я вас приглашаю? Вы ещё и платить меня заставите?

— Ну, ты тут богач, так что по всем правилам — платишь ты.

— Вы мной просто пользуетесь, — драматично заявил Дилан, собирая свои учебники в рюкзак.

После уроков мы разошлись по домам, чтобы собрать вещи. Вечер обещал быть тёплым и беззаботным, но реальность оказалась совсем другой.

Мы только вышли из школы, когда прямо на нас налетела женщина. Она возникла словно из воздуха, и с дикой скорбью в глазах набросилась на Гарри.

— Это ты! Ты убил моего сына! Ты должен сидеть в тюрьме! — кричала она, потрясая кулаками, вцепившись в его куртку. Гарри застыл, не пытаясь обороняться, с широко раскрытыми глазами.

— Что вы... о чём вы говорите?.. — пробормотал он, теряясь.

— Ты продал ему наркотики! Из-за тебя он мёртв! — И тогда всё стало ясно. Это была мать того мальчика, умершего от передозировки.

— Я... я не знал... Мне жаль, — голос Гарри дрогнул, в нём звучала настоящая вина. Он не сопротивлялся, позволял ей кричать, толкать, бить его кулаками по груди, как будто считал, что заслужил это.

— Жаль?! Его не вернёшь! Ты должен гнить в тюрьме!

Мы словно очнулись от шока, когда увидели, что женщина готова перейти грань. Дилан бросился к ней и попытался оттащить, а я прикрыла Гарри собой.

— Пожалуйста, остановитесь! — закричала я.

— Не трогайте меня! — взвизгнула она, и, прежде чем мы успели что-либо сделать, вытащила нож. Всё произошло за секунду — она замахнулась, и лезвие рассекло воздух. Дилан попытался перехватить её руку, но получил удар в бок.

— Дилан! — закричала я в панике. Школьные охранники, дежурившие у ворот, подбежали и скрутили женщину. Я бросилась к Дилану, который, схватившись за рану, опустился на колени.

— Вызовите скорую! — кричала я, прижимая ладони к его боку, чтобы остановить кровь. — Пожалуйста, держись! Всё будет хорошо. Слышишь меня?

Он пытался что-то сказать, но я не дала ему и слова.

— Тихо. Не трать силы. Просто держись...

Скорая приехала быстро. Всё это время я была рядом, не отпуская его руки. Он был бледен, но в глазах читалась жизнь. Надежда.

К счастью, рана оказалась неглубокой. Врачи провели операцию, зашили бок, и уверяли нас, что угрозы жизни нет. Две недели в больнице — и Дилана отпустили домой. Его палату охраняли круглосуточно. Никто не знал, что будет дальше. А Эндрю... Эндрю как будто растворился. Ни следа. Ни слухов. Ни тени. Его не было два месяца, и многие уже начинали верить, что он действительно уехал и никогда не вернётся.

Город начал приходить в себя. Наступила весна. Люди снова улыбались на улицах, снова наполняли кафе, снова гуляли по паркам. Жизнь будто начиналась заново.

Чтобы помочь ученикам справиться с пережитым, государство решило устроить школьную вечеринку — символ прощания с кошмаром. Подготовка шла полным ходом, все ждали пятницу с волнением, как первый шаг к новой, свободной жизни.

— Хочешь пойти на вечеринку? — спросил Дилан, когда мы лежали на мягком ковре в гостиной его загородного дома. Он провёл пальцами по моему плечу, лениво, почти ласково.

— Не знаю... Но, думаю, стоит.

— Тогда пойдём вместе. Последняя вечеринка перед выпуском. Мы заслужили её.

Я кивнула и поцеловала его.

— Как думаешь... он и правда уехал? — прошептала я, проводя пальцем по едва заметному шраму у него на животе.

— Давай просто забудем о нём, — ответил он тихо.

— Давай...

Но забыть было непросто. Тогда, в тот вечер, я думала о многом. О Сан-Франциско. О том, что скрывала. Я хотела рассказать Дилану правду. О себе. О том, кем была до встречи с ним. Но мне не хватало сил. Страх пересиливал решимость. А потом — больница, шрамы, боль... это уже казалось неуместным.

Секреты прошлого всё ещё висели надо мной, как грозовая туча. Я знала: рано или поздно придётся всё рассказать. Но пока — я просто держалась за эту жизнь. За вечеринки. За поцелуи. За смех. За ту новую весну, которую мы наконец пережили.
***

Школьная вечеринка всегда казалась чем-то почти сказочным. Ты можешь забыть одноклассников, потерять связь с учителями, уехать из города и начать новую жизнь. Но такие ночи остаются — хрупкие, сверкающие, полные запахов, света и чего-то невысказанного. Таких больше не будет.

— Ты как? — спросил Дилан, когда заметил, как я застыла, уставившись на спортивный зал сквозь запотевшее стекло его машины.

— Не знаю... У меня странное чувство. Будто должно что-то случиться. Неужели он и правда просто уехал?

Дилан тяжело вздохнул и сжал мою ладонь.

— Лиззи, мы договорились оставить это позади. Скоро всё закончится — школа, этот город. Мы начнём сначала. Вместе.

Я кивнула, не найдя в себе сил возразить, и открыла дверь.

Вечер оказался прохладным. По моим оголённым плечам тут же пробежали мурашки. Но стоило руке Дилана лечь на мои плечи, как внутри стало теплее. Я взглянула на него и улыбнулась.

Мы вошли в зал.

Спортивный зал не узнать. Потолок был украшен гирляндами тёплого света, словно кто-то растянул над нами настоящее звёздное небо. Музыка, запах сладкой ваты, блестящие платья, смех — всё напоминало сон, из которого не хотелось просыпаться. Я чувствовала, как впервые за долгое время ученики действительно улыбаются. Живут.

Мы подошли к длинному столу с напитками. Алкоголя, конечно, быть не должно — но, глядя на пару слишком весёлых одноклассников, я поняла, что кто-то явно принес своё. Дилан налил мне вишнёвый сок и протянул пластиковый стакан. Его губы на мгновение коснулись моей щеки — быстро, но нежно. А потом заиграла медленная мелодия.

— Потанцуем? — спросил он, глядя на меня снизу вверх, чуть наклонив голову.

Я едва не пролила сок.

— Дилан, я не умею. Серьёзно. Я сейчас опозорюсь перед всей школой.

Он рассмеялся и взял меня за руку.

— Вот именно. Это же последняя вечеринка. Самое время для позора.

Я в панике огляделась. Но он уже повёл меня за собой — мягко, уверенно, будто знал, что я всё равно поддамся.

— Просто доверься мне, — прошептал он, наклоняясь к моему уху.

Его рука легла мне на талию. Вторая — обвила мою ладонь. Я послушно положила свободную руку ему на плечо. Музыка звучала приглушённо, казалось, будто мы в другом мире. Всё исчезло: одноклассники, свет, шум. Остались только мы.

Дилан начал двигаться — медленно, плавно, ловко направляя меня за собой. Я пыталась не наступить ему на ноги, но он не позволял мне теряться. Он вёл — терпеливо, мягко, уверенно. А я просто дышала и слушала ритм.

Он приблизился. Его губы коснулись моей шеи. Лёгкий, почти невесомый поцелуй. Я замерла.

Затем — тёплое дыхание. Тонкий укус. Я вздрогнула, но не отодвинулась. Он провёл языком по тому месту, будто утешая, будто проверяя мою реакцию. С губ сорвался невольный, дрожащий вздох.

Он усмехнулся. Я почувствовала, как его пальцы чуть крепче сжали мою талию.

Музыка в зале звучала будто из далёкой реальности, как будто кто-то тихо крутил пластинку на старом проигрывателе. Всё вокруг замедлилось. Лица учеников расплывались в теплых огнях гирлянд, танцы стали похожи на плавные тени, мечущиеся между светом и темнотой.

Я чувствовала, как сердце бьётся быстрее. Рука Дилана, уверенно лежащая на моей талии, была единственным, что удерживало меня от полного погружения в панический страх — не от танца, нет. А от предчувствия. Оно снова возвращалось, холодным дыханием касаясь моей спины.

— Ты дрожишь, — прошептал Дилан, склонившись к моему уху. Его голос был тёплым, родным, и всё же не мог полностью заглушить тревогу.

— Просто нервы, — солгала я, хотя знала — это не просто нервы.

И тогда всё произошло.

Сначала — вспышка света. Потом — визг. Тот самый, животный, который вырывается из горла, когда душа чувствует опасность быстрее, чем разум успевает среагировать. Люди закричали, кто-то опрокинул стол с напитками, и пластиковые стаканы закружились в воздухе, как в немом фильме.

У входа стоял он.

Эндрю.

Как будто из другой жизни, из кошмара, от которого все пытались проснуться.

Он был одет во всё чёрное, худой, вытянутый, с глазами, в которых не было уже ничего человеческого. Рядом с ним стояла та самая девушка. Нет, не настоящая. Манекен. Или кукла. У неё были светлые волосы, и она была одета в школьную форму. Это была копия меня.

— Эндрю... — выдохнула я, но слова остались без эха.

— Привет, Элизабетт, — сказал он спокойно, словно просто зашёл на выпускной, как все остальные. — Скучали?

Гарри подбежал первым. Он вырвался из толпы, словно хотел закончить всё прямо сейчас.

— Ты больной ублюдок! — заорал он и бросился к нему.

Но Эндрю вытащил пистолет.

— Нет, Гарри. Сегодня не твой финал.

И выстрелил.

Гарри упал. Крик сорвался у кого-то из учеников. Кто-то бросился бежать, кто-то — спрятался под столами. Всё превратилось в хаос.

— Знаешь, что хуже всего, Элизабетт? — продолжал Эндрю, идя ко мне, как будто ничего не происходило. — Ты была моим шансом. Моим... прощением. А ты выбрала его. — Он указал пистолетом на Дилана.

— Убирайся, Эндрю. — Дилан встал между мной и ним, раскинув руки. — Всё уже давно кончено.

Эндрю засмеялся — горько, безумно, почти по-детски.

— Нет, Дилан. Всё только начинается. Мы были братьями. Помнишь? Братьями. И она разрушила всё.

— Это была не она. Это была Эмили. И ты позволил себе сломаться.

— Я не сломался. Я стал собой.

Секунда — и Эндрю нажал на спуск.

Но звук выстрела не был одиноким.

В ту же секунду кто-то из охраны, наконец, успел выстрелить первым. Эндрю отшатнулся, упал. Его пистолет отлетел в сторону. Кровь медленно расплывалась по полу, как чернила на бумаге.

Дилан рухнул рядом со мной, задыхаясь. Пуля Эндрю всё-таки его задела. Я закричала, подползла к нему, прижимая руки к его ране. Слёзы снова текли по щекам, но теперь это была смесь ужаса и надежды.

— Не смей, Дилан. Ты не имеешь права снова умирать. Слышишь? Мы не закончили, — шептала я, крепко прижимая его голову к себе.

Он посмотрел на меня и слабо улыбнулся.

— Я... я ведь сказал, что мы уедем вместе.

— И мы уедем. Чёрт возьми, мы уедем, только держись.

Полиция окружила зал. Ученики выбегали наружу, плача и крича. Манекен, стоящий у входа, рухнул, словно символ безумия, которое наконец кончилось.

И всё же, в глубине души я знала — конец ли это?
***

Весна уступила место лету. В городе стало тихо. Даже птицы казались осторожнее в своих песнях, словно не хотели нарушать хрупкое спокойствие, которое с таким трудом далось жителям. Домой вернулась рутина: школьные коридоры опустели, выпускники разобрали аттестаты, а городские газеты больше не писали о поимке беглого убийцы.

Имя Эндрю еще несколько недель звучало с экранов телевизоров, из уст репортёров и в статьях с кричащими заголовками. Потом оно исчезло. Его история стала ещё одним делом в архиве. Для всех — кроме нас.

Я часто возвращалась в ту ночь. В воспоминаниях всё происходило будто заново: музыка, гирлянды, тёплое прикосновение руки на плече... и затем выстрелы, крики, кровь. Гарри выжил. Пуля прошла вскользь, оставив сильный ушиб и кратковременную потерю сознания. Но с ним всё стало в порядке. Вот с Диланом — было иначе.

В больнице он провёл ещё неделю. Слишком много крови. Слишком хрупкой стала его жизнь после второго ранения за несколько месяцев. Он часто спал, говорил мало, но его рука всегда искала мою, даже во сне. Мы держались друг за друга, как два утопающих. И я знала — если отпущу, утону.

Выпускной прошёл без лишнего шума. Без музыки, без танцев. Просто вручение дипломов и речи учителей, которые все старались сделать как можно короче. Я стояла на сцене и смотрела в зал. Много пустых мест. Тех, кто не дожил, кто не пришёл, кто уехал.

Когда мне вручили диплом, я поймала взгляд Гарри. Он сидел в последнем ряду, с повязкой на плече. Он был другим. Молчаливым. Осторожным. Мы обменялись короткими кивками. Он простил себя — не знаю, как, но смог. Теперь он собирался поступать в колледж полиции. «Я буду делать всё иначе», — сказал он однажды. Я ему верю.

После выпускного мы с Диланом поехали к озеру. Вода была холодной, но чистой. Мы сидели на берегу, босыми ногами касаясь воды. Он держал мою ладонь.

— Помнишь, как всё начиналось? — спросил он.

— Как я впервые пришла в эту школу и подумала, что ты ненавидишь всех?

Он засмеялся.

— Ну... не всех.

— Зато теперь ты нравишься почти всем.

— Почти. А мне этого достаточно, пока ты — та, кому я нравлюсь больше всех.

Я не ответила словами. Просто обняла его, уткнувшись носом в его шею. Мы молчали долго, слушая, как ветер шуршит листвой, как ночной город дышит за горизонтом.

Через месяц мы уехали.

Не то чтобы навсегда, но точно — надолго. Мы поступили в один университет, сняли небольшую квартиру. Мы учились быть счастливыми.

В первый месяц мне снился Эндрю. Всегда по-разному: то он стоял у входа в зал, то сидел на крыше, курил и молчал. Иногда он плакал. Иногда смотрел с упрёком. Но со временем сны стали реже. Потом — исчезли. Осталась только память.

Иногда я всё ещё держу в себе то, что произошло в Сан-Франциско. Те тайны, которые боялась рассказать Дилану. Я не знаю, поймёт ли он. Но теперь, когда мы одни, когда прошлое осталось позади, я всё ближе к тому, чтобы открыть свою правду.

Потому что теперь я знаю — любовь не в идеальности. Не в безупречности. А в готовности оставаться рядом, несмотря ни на что.

В городе, где всё случилось, установили мемориальную табличку. На ней было выбито:

«В память о тех, кто стал жертвой. И в честь тех, кто выбрал жизнь.»

Иногда я думаю, что это — про нас.

Про Гарри, который отказался стать тем, кем был.
Про Дилана, который пережил предательство и нашёл путь к прощению.
Про меня — ту, которая перестала быть просто жертвой и стала кем-то большим.

Мы были подростками, оказавшимися на грани. Мы упали — и выбрались. Мы потеряли — и научились держать то, что осталось.

И самое главное — мы выжили.

А это, пожалуй, и есть победа.