Белый лотос

По прошествии стольких лет, Тэхён не был уверен, что найдёт путь, когда-то совершаемый изо дня в день, который он, будучи подростком, мог бы пройти с закрытыми глазами. Узнают ли ноги маршрут, поведут ли туда, куда нужно? Сидя в электричке, он ехал в пригород Сеула, в сиротский приют, давший ему крышу над головой в первые годы жизни. Давние воспоминания уже не были тяжёлыми. Дружба, уют Тигриного лога, последующая жизнь золотого выветрили всё, от чего парень мог бы горевать, над чем плакать. Да и дело ли плакать мужчине? Приют был не лучшим местом для любого ребёнка. Даже если бы там не было равнодушных воспитательниц и алчных, зачастую жестоких директрис, всем детям не хватало бы любви и заботы от нескольких женщин, присматривающих почти за восьмьюдесятью брошенными сиротами. Упущенные и недосмотренные, они превращались в маленьких зверёнышей, способных жить лишь по законам дикого леса, либо сбиваясь в стайки, либо травя слабых, чтобы сильным жилось лучше и легче. Тэхён вспоминал свою мягкосердечность, свою доверчивость, он был отзывчивым и готовым поделиться всем, чем угодно мальчиком. Он с таким характером мог бы оказаться самым слабым, но избежал этого каким-то чудом, потому что были ребята ещё безвольнее и физически неразвитые, те, кому вряд ли повезло быть забранными приёмными родителями, неказистые и с каким-нибудь не преступным, но неприятным отклонением: кто-то писался в постели по ночам, кто-то заикался, кто-то рыдал не по делу или из-за мелочей, что позволяло налетать и добивать морально. Приезжающие иногда пары в первую очередь отвергали таких, и над ними был повод посмеяться у других, окончательно уничтожая какое-либо чувство собственного достоинства. Ошибочно думать, что оставленные в приюте, они должны были сделаться там со временем «старожилами» и начать гонять других. Нет, такое редко бывает, чаще же сломленные и привыкшие к унижениям, они, взрослея, не могли себя защитить даже от младших, не научившись объединяться и давать отпор. Тэхён знал, что такое буллинг, не понаслышке. И если в школах учеников мучают травлей, только пока они там находятся, то здесь это происходило круглосуточно. Он, тогда ещё не золотой, всеми силами пытался противостоять участию в злобных, отвратительных играх «сильных» приюта, но у него не было в этом поддержки, примера для другого поведения. Когда тебе шесть, семь, восемь лет, всё что ты можешь – это инстинктивно подстраиваться под нужды общества, решая один главный вопрос: выживать или погибать, становясь жертвой? Ви ненавидел себя, когда не вмешивался и стоял в стороне, пока у какого-нибудь мальчишки отбирали его любимую игрушку, пока заставляли стирать чьи-то вещи, пока вымазывали чёрным маркером лицо, чтобы на следующий день он не смог выйти к потенциальным усыновителям или просто, ради забавы, били. Внутри всё разрывалось, но тело сковывалось не то страхом, не то незнанием. Вмешаться – оказаться на стороне слабого. И вот, боясь разрушить прочную стену, защищающую тебя от нападок главных хулиганов, относящихся к тебе без презрения, ты скрываешь нервную дрожь, отворачиваешься, притворяешься, что не видишь, что происходит под носом, а то и выжимаешь из себя мученически гадкую, одобрительную улыбочку. А по ночам Тэхёну снилось, как он раскидывает плохишей, бьёт их, разгоняет подальше и помогает тому, кому хотел бы помочь днём, но не решился.
Примерно в те годы он и начал курить. Не отказался от предложения, когда сигарету протянул заводила всех беспорядков, нельзя было показывать, что ты не сможешь, как они, тайком от воспитателей покуривать за углом, что у тебя не хватит храбрости. Да и, как выяснилось, после нервного перенапряжения, когда снова не смог вмешаться и совесть ела поедом, сигарета расслабляла и приносила небольшое облегчение. Эмоции порой бушевали неудержимо, а показать их не позволял страх перед окружением. Однажды Тэхён до того досдерживал в себе ужас и отчаяние, наступившие из-за издевательств над заикой, что стал в голос смеяться, нервно, истерично, безудержно, а его смех подхватили товарищи, принявшие это за насмешку всё над той же жертвой. Отсмеявшись, с трудом успокоившись, Ви ушёл в туалет, закрылся, и долго-долго плакал, после чего впервые и попытался покончить с собой. И была больница, воспитательные речи с врачами и воспитательницами, ругань директрисы, что он навлечёт неприятности на приют, ведь о нём дурно подумают, если совсем ещё мальчишка режет себе вены! После возвращения в приют наступило отчуждение и прекращение какой-либо дружбы со сверстниками. Тэхён понял, что лучше быть одному, не поддерживать сильных, не быть среди слабых, нести ответственность за себя. Из-за его проявляющейся странности многие к нему и не полезли, не превратив в изгоя, а, скорее, образовав вокруг Ви ореол загадочности и неизвестности, которую, как и всё злобно-потустороннее, лучше не трогать. А потом появились они.
Ви хорошо помнил тот момент, когда стоял у забора, за пышным кустом обсыпенной нежно-розовой азалии, за которым ни из одного окна приюта не было видно курящего. Было ли облачно или солнечно, что это был за день недели – это Тэхён уже не вычленил бы в памяти, потому что никогда и не запоминал, не придавая по первости значения произошедшей встрече. Но сама она отложилась навсегда. К нему подошёл молодой мужчина, тогда казавшийся очень взрослым, бесконечно зрелым и, наверное, в глазах ребёнка находящимся где-то на границе старости. Сейчас Тэхён осознавал, что ему было лет двадцать пять, тридцать – не больше. Хороший костюм, мягкие манеры и спокойная речь не отпугнули мальчишку, напротив, привлекли. О чём была та беседа, Ви тоже уже не помнил, о чём-то незначительном и мимолётном. Мужчина не ругал и не воспитывал, глядя на то, как мальчишка курит, и это тоже послужило плюсом, причиной доверия. Все дети и подростки доверяют тому, кто их одобряет, поэтому часто происходят ссоры и конфликты самоутверждающейся молодёжи с родителями. Старшие слишком давят и поучают, не давая простора для собственных достижений, диктуя, а на тон диктатора всякому захочется делать по-своему, а то, что мальчишки и девчонки делают по-своему, вопреки родительской воле, естественно, осуждается. А люди всегда считают собственные деяния продолжением себя, и если критикуется дело, то критикуется и сам человек. Нет, конечно же, Тэхёна нельзя было критиковать в тот момент, чтобы заслужить его доверие, и мужчина предложил ему свою сигарету, сказав, что она лучше и качественнее, и что не стоит курить такие дешёвые и плохие сигареты, какие курит мальчишка. Но денег на дорогие сигареты, естественно, у Ви не было, а стыдясь того, что он курит что-то плохое, такое, что мужчина в костюме никогда не взял бы в рот, он при нём стал стараться не курить. А мужчина стал наведываться примерно раз-два в неделю. Он будто бы всё время шёл по пути откуда-то куда-то, с работы домой или вроде этого. Останавливался поболтать с Тэхёном, угощал сигаретой, говорил о жизни. О какой-то другой жизни, где у каждого был свой дом, где каждый покупал то, что хотел, где никто никем не командовал и никто не дрался, не обзывался. Тэхён не слышал в лексиконе мужчины плохих слов, просторечия, дурацкого кривляния и коверканья фраз, какое себе позволяют беспризорники. Незнакомец вызывал восхищение, ему хотелось соответствовать, подражать, следовать за ним его таинственным, неведомым маршрутом за забором приюта. Конечно, мальчишки регулярно перелазили через него и сбегали, они бывали в городе, но ориентировались в нём не очень, в основном изучив лишь близлежащий район – игровые площадки, магазины. Хотя если они заявлялись куда-то слишком часто или шумели, то в приют сообщали и жаловались, и тогда меры на какое-то время становились суровее, гуляли только под присмотром и на территории. А потом всё вновь ослаблялось, и сироты разбегались в разные стороны, как по полу цветные шарики, выпавшие из порвавшегося пакета.
Поэтому однажды, когда мужчина предложил пойти к нему в гости и выпить «хорошего чая», Тэхён перебрался через забор не думая и пошёл следом. Двухэтажный дом был шикарным – или казался таковым сироте – он восхищал и виделся громадным, каждая деталь интерьера была будто из музея, страшно коснуться. В доме был пожилой человек, как представил его мужчина – его отец. Он-то и заваривал «хороший чай», которым угощали. Тэхёну этот «хороший чай» показался на редкость гадким, горьким пойлом, но он глотал его с улыбкой, боясь показаться невежливым и быть выдворенным прочь. Закуски были сладкими, и стерпеть один недостаток, чтобы не лишиться другой радости, представлялось лёгким. Когда дедушка спросил, как ему чай, он быстро выпалил «хороший». Старик рассмеялся:
- Врать ты не умеешь. И это замечательно.
Пойманный с поличным, Тэхён едва не подскочил, чтобы убежать от стыда. Его подловили на лжи, и сейчас последует выговор, начнут кричать, читать морали, грозить пальцем и объяснять, что врать – плохо. Он задрожал, не умея извиниться, и с трудом поднял глаза к лицу старика, продолжая слышать добродушный смех, а не отчитывание. Ви посмотрел напротив себя чуть смелее. Старик мягко кивал, словно сам себе:
- Да, лицемерие – ужасная штука! Нужно держаться от неё подальше. И в этот дом её ещё никому не удалось пронести.
Тэхёну слово «лицемерие» показалось таким солидным, взрослым, весомым. Его не произносили в приюте, как и многие серьёзные, умные слова. Персонал говорил на канцелярском или односложном бытовом языке, подростки – на матерном. Здесь же возникло нечто другое. «Лицемерие»! Вот как назвалось притворство не только окружающих, но и его собственное, заставляющее ломаться в душе, боясь открыть рот, где не надо, говорить то, что совсем не думаешь. И здесь можно было избавиться от этого, выдохнуть и стать самим собой. Сам не зная как, впервые за долгое время, Ви улыбнулся старику. Так зародилась их дружба.
Как звали того мужчину, Тэхён так никогда и не узнал. Он представился господином Шином, и так им и остался, потом плавно куда-то исчезнув и перестав бывать как у приюта, так и в том доме. На третье или четвёртое чаепитие старик сказал, что Ви может приходить, когда пожелает, в любое время, угощаться, болтать с ним, ходить по дому, и когда мальчишка с радостью откликнулся и стал приходить сам, господин Шин растворился. Как сейчас понимал Тэхён, видимо, посредник, «вербовщик», выбранный за обходительность, очарование и умение находить общий язык со всеми, был уже не нужен. Но до сих пор дико было называть господина Шина вербовщиком и принимать то, что он «заманивал» новых адептов в Белый лотос. Ведь они, в самом деле, никогда не предлагали ему наркотики, не заставляли участвовать в гипнотизирующих молебнах, не истощали неведомыми постами, ни на кого не натравливали, не отправляли побираться и совершать преступления. Какая же это секта?! Но это был Белый лотос, тот же самый, что и этот, с которым столкнулись золотые. У того старика на запястье тоже была татуировка «ом мани падмэ хум».

Ви чуть не задремал в электричке, но не проехал нужную станцию, вовремя открыв глаза и узнав пейзаж. Выйдя на ней, он не стал ловить такси и пошёл пешком. До приюта было около получаса пешего хода. В детстве сироты добегали до станции, чтобы махать электричке или бежать с ней наперегонки не дольше двух-трёх минут, пока она не уносилась в неведомую, возможно, счастливую даль. Были и такие отчаянные озорники, которые умудрялись на ней уехать, но их потом возвращали, спустя несколько часов или на следующий день, бдительные сотрудники полиции. Особым мастерством считалось смотаться так, чтобы провести ночь вне приюта, но и вернуться потом самостоятельно, не будучи пойманными. По мере приближения к цели воспоминания свежели и делались ярче. С момента появления в его жизни господина Шина, того дома и дедушки – именно так в основном Ви называл старика по просьбе того – всё стало как-то лучше, добрее, появилась надежда на будущее, вера в него. У него словно нашёлся родной человек, кто-то близкий. Обнаружилась семья. Дедушка говорил с ним часами о несправедливости жизни, о том, как злы бывают люди, о том, что есть и хорошие, он говорил о судьбе и Небесах, предназначении и любви, доверии и религии, истории и закономерностях. Чем старше становился Тэхён, тем сложнее были темы. Когда выяснилось, что парнишка не умеет писать – грамота ему давалась очень трудно, и в какой-то момент учителя отказались мучиться с ним дополнительно – дедушка успокоил его, что письменность – не самое важное в жизни, ведь у Тэхёна масса других достоинств, он смышленый, добрый, честный! В человеке главное то, какой он человек, а не какие-либо умения. Дедушка говорил, что люди совсем всё перепутали, когда стали ценить какой-либо профессионализм, а не душу, ведь что талант в написании картин или гениальная лепка из глины, если по сути ты эгоист, мерзавец и обманщик? «Нельзя превозносить в человеке специалиста, если в человеке и человека-то нет. Поэтому что значит письменность, когда у тебя непорочная и прекрасная душа?». Ви был, и до сих пор оставался, согласен с ним.
В дом приходили и другие люди. Они называли дедушку Учителем или Просветлённым, некоторые, у кого были татуировки на запястье, Небесным мастером. Но Тэхён его никогда так не называл. Он слушал дедушку с упоением, он хотел бы, чтобы тот усыновил его и забрал из приюта, но старик говорил, что алмазы рождаются в грязи, а жемчуг – в слизи, поэтому некоторые трудности жизни необходимы, если хочешь вырасти человеком. Правда, иногда он всё-таки приходил к директрисе – неизвестно, были они знакомы до того или нет – и договаривался о том, что Тэхён проведёт у него выходные. Это были счастливейшие дни! Со временем даже вкуснота угощений и комфорт домашнего уюта отступили назад, Ви стремился попасть в дом дедушки только потому, что чувствовал там тепло, заботу, любовь, понимание. Он подружился там ещё с одним мальчишкой, чуть старше себя. Это был совсем не такой сорвиголова, какими были прошлые приютские товарищи, это был умеющий выслушать, интересующийся, добрый отрок. У него, кажется, были дядя и тётя, которые его воспитывали, они тоже приходили к дедушке. Иногда они небольшой кучкой ездили в какое-то заведение, где читались лекции, обменивались мнениями, обсуждалось что-то не всегда понятное Тэхёну. Выступал у кафедры и тот, кого звали Небесным мастером, его не перебивали, внимали каждому его слову. Бывало пару раз и так, что домой Ви возвращал кто-то из дедушкиных знакомых, а сам он оставался там.
Тэхён дошёл до приюта и остановился перед фасадной частью, окружённой прозрачным забором из металлических прутьев, между которыми не пролез бы и ребёнок. Но здание хорошо просматривалось, было похоже, что его недавно отштукатурили и подновили. В памяти стены были другого цвета. По-другому были разбиты клумбы во дворе, не хватало одного или нескольких деревьев у левого торца – настолько обнажённым тот угол в детстве Тэхёна не был. Из-за окна столовой доносились звуки обеда, гурьба мальчишек и девчонок стукала палочками и ложками, расправляясь с едой. Ви улыбнулся, закуривая. Не было никакого желания войти туда, «оживить» воспоминания, предаться ностальгии. Все деньги, получаемые в банде золотых, он всегда тратил на покупку чего-либо для приютских детей. Да, он не переводил деньги, зная, сколько нарядов директрисы и телефонов заведующих куплено на пожертвования меценатов, он всегда делал анонимные закупки еды, смартфонов, одежды, игрушек, и отправлял их сюда.
Теперь оставалось самое сложное – найти тот самый дом, куда его привёл господин Шин. И из которого он отправился на Каясан, в далёкую, как тогда думалось, провинцию Южную Кёнсан. Объехав с золотыми полмира, сейчас Ви совсем по-другому оценивал географические масштабы. Он дошёл до той части забора, через которую перескакивал, чтобы вырваться на волю и, определившись с направлением, зашагал. Тот день, когда определилась его новая судьба, тоже стоял в памяти достаточно отчётливо. Дедушка – интересно, сколько же ему всё-таки было? Шестьдесят, больше? – был вполне современным человеком, несмотря на то, что книги в его шкафах в основном были старинными, да и философии он придерживался явно возникшей где-то в прошлых веках. Он имел ноутбук и пользовался интернетом. Ви в тот день сидел рядом на диване, читая рекомендованный томик «Дао-де цзин» (или какой-нибудь «И-цзин», это было неважно). Это писать у него не получалось, а читать-то он умел, хоть и не слишком быстро.
- Ну надо же, решили возродиться! – сказал вслух, прочитав что-то в сети, дедушка, чем привлёк внимание Тэхёна. Увидев, что к нему повернули голову, он кивнул на экран, позволяя приблизиться и разделить новость. Тэхён встал и подошёл. В браузере была открыта статья с экскурсионного сайта храма Хэинса, в которой говорилось, что монастырская школа «Тигриный лог» рядом с храмом принимает двадцать неофитов. В соседней вкладке была открыта электронная почта, Тэхён поверхностно сделал вывод, что дедушке кто-то прислал ссылку, чтобы он ознакомился с этой статьёй. Непонимание на лице подростка заставило старика перейти к уточнениям. Он снял с носа очки и, развернувшись, начал: - Тигриный лог – издавна известная буддийская школа боевых искусств. Когда-то она была очень востребованной. В иные века поступить туда неофитом было как... в какой-нибудь Сеульский университет! По большому конкурсу. Но в двадцатом веке эта школа совсем зачахла. Говорили, что у её руководства встала мафия, что они отмывают через это деньги и вообще неизвестно для чего используют. Учеников там не прибавлялось давно, и вот – смотри-ка, проспонсированы места. Интересно...
- А почему же она зачахла? – недопонял Тэхён.
- Видишь ли, столетиями оттуда выходили нравственно идеальные, как считалось, воины – золотые...
- Золотые? – переспросил мальчишка.
- Да, ты не знаешь? – в ответ получив качание головой, дедушка поднялся. – Долго рассказывать, пошли-ка, дам тебе пару книжек об этом братстве, а когда прочитаешь – продолжим беседу.

Тэхён нашёл ту самую улицу. Это точно была она. И он даже видел издалека тот дом. Тот самый дом. Но детское восприятие, воображение и впечатлительность маленького мальчика сделали своё дело. Оказалось, что ничего огромного и роскошного в особнячке не было. Постройка как постройка – среднестатистическое жилище, каких по обе стороны полно. Хотя, с левой стороны тогда здания не было, значит, выстроили за десять с лишним лет. Или он всё-таки ошибся, обознался? Тэхён смотрел, приближаясь, на окна, дверь, крышу. Неужели это стало злым, чужим и опасным, хотя было когда-то спасительным, ласковым и счастливым? Мог ли он так сильно заблуждаться? Никак не клеилось одно с другим, то, что было тогда, и то, каким всё предстало теперь. Пытаясь не сомневаться в своих действиях, зная, что идёт выяснять истину, Тэхён не мог не думать, а не выгораживает ли он Белый лотос, не бросился ли на эту миссию, потому что скорее защищает, чем борется? Не будет ли его мнение предвзято по отношению ко всему, что удастся выяснить? И как он посмотрит в глаза дедушке, когда тот спросит, почему он не вернулся раньше, почему не пришёл? Разве его отправили не разузнать и разведать, кто такие – эти нынешние золотые? Разве не заверял он, что справится и вернётся, как пообещал теперь золотым? Однажды предавший – предатель всегда, что же он такое, какое лживое чудовище! Тэхён отмахнулся от этих мыслей. Он уже взрослый, чтобы впадать в тревожную панику и, наполняясь трусостью, корить себя в недостойности и презренности, лишь бы не решать проблему. Многие люди предпочитают лениво корчиться в картинных муках ненависти к себе, потому что в глубине души знают, что для избавления от них нужно приложить силы и выдержать обвинение со стороны. Но куда проще вызывать к себе жалость и сострадание собственным самоуничтожением, чем сопротивляться клеймению и порицанию толпы. Хватит нерешительности и страхов – пора действовать!
Он поднялся по ступенькам и, встав на крыльце, осмотрев ещё раз дверь с глазком, нажал на звонок. Сердце невольно забилось, ухая в груди. Примет ли его дедушка, станет ли говорить? Простит ли? Замки стали открываться с той стороны, Ви сжал кулаки, чтобы не вибрировали в мелкой тряске пальцы. Дверь подалась вовнутрь и, не распахнувшаяся, потому что была на цепочке, в проёме показала девушку чуть помоложе Тэхёна. Он несколько растерялся, не готовый к такому повороту.
- Простите, я... может, ошибся адресом, но... я несколько лет не был в этих местах. Вы не знаете, случайно, господина Шина? – именно это имя пришло в голову Ви, потому что он не знал совершенно никакого официального, задокументированного имени дедушки. Его никто и никогда никак не называл, кроме слов, не имеющих отношения к именам личным.
- Господина Шина? – приподняла девушка брови. – Нет, здесь такой не живёт и, кажется, у соседей тоже другие фамилии.
- Вот как... Видите ли, - Тэхёну придало бодрости воспоминание, как он выкрутился с Элией, выдав себя за духа. Дедушка сказал, что он не умеет врать, но, на самом деле, когда он делал это с уверенным и невинным лицом, ложь Тэхёна глотали, как сладкое мороженое в жаркий полдень. – Я жил здесь раньше. Вы давно сюда въехали?
- Около пяти лет назад...
- О, тогда, быть может, вы знаете Сухёка? – воспользовался Тэхён именем того самого мальчика, с которым подружился. Девушка прищурилась, пытаясь найти в памяти ответ:
- Сухёка? А по фамилии?
Вот её-то он у него и не знал! Кого же спросить ещё? Ви смотрел на девушку, милую, простенькую, не накрашенную, скромно одетую. А была ли у дедушки семья? Внучка? Он никогда ничего такого не слышал. Выглядел старик одиноким в плане родни, но окружённым именно какими-то людьми, которые... уважали его, любили? Кем бы ни была эта девушка, она въехала сюда либо с позволения дедушки, либо купив у него дом, она не может не знать о его существовании! А если она знала его, как того самого Учителя, то почему бы так и не спросить?
- Фамилию не помню, но мы с ним часто навещали Учителя, - произнёс обыденно Тэхён, будто это всё объясняло. Брови девушки как будто бы опустились, и она, меняясь в лице на более заинтересованное, переспросила:
- Учителя?
Ви посмотрел на одну её руку, придерживающую дверь. Та была не только задёрнута рукавом до самой кисти, но и могла оказаться не той, на которой набили татуировку.
- Небесного мастера, - смелее уточнил Тэхён. У него самого вряд ли был сектантский вид, поэтому даже не вовлеченный в дела Лотоса человек не должен был принять его за умалишённого и чудного. Девушка распахнула глаза и, тотчас их постаравшись сделать меньше, сняла цепочку с крючка.
- Проходите, - отступила она, указывая Тэхёну дальше, на гостиную. – Присаживайтесь.
Он вошёл, скидывая ботинки. Нельзя было удержаться и не начать оглядываться, осматривать всё. Детали меблировки он не помнил, но заметил, что диван стоит всё там же. Похоже, что в целом и общем это всё те же шкафы, те же кресла, а, значит, дом вряд ли перепродали. Девушка ушла куда-то, и Тэхён подумал, что она ушла звать дедушку. Вот сейчас-то и состоится ответственный разговор. Оправдываться придётся долго. Он прошёл в гостиную и сел на знакомый диван. Комната даже пахла всё так же, разве что чуть свежее. Похоже, это была примесь духов или дезодоранта девушки. На стенах висели сюжеты китайской мифологии, полки, как всегда, были забиты книгами, окно выходило на маленький внутренний дворик. Перед глазами снова замелькали воспоминания, в ушах звучал голос дедушки, его всепрощающий смех. Луч света в тёмном царстве его детства.
На столе появилась чашка чая, поставленная тонкой, маленькой ручкой девушки. Она сама села напротив, грустно уставившись на эту чашку.
- Конечно, он не так хорош как тот, что заваривал мастер, - вздохнула она и подняла на Тэхёна глаза. – К сожалению, сам он умер четыре года назад.