14.*
Она хотела сказать еще что-то, но тут на лестнице раздались шаги. В спальню зашел мужчина в форме:
- Агата, вот вы где, — произнес он широко улыбаясь, — мы вас там все потеряли.
Он бросил напряженный взгляд на меня, а я не сдержал вздоха облегчения.
Все таки возится с трупами мне привычнее, чем успокаивать истерики молодых девушек, хотя и это приходилось делать. К тому же мне еще предстоял допрос вдовы, хотя то, что она не отрицала своей вины значительно упростит мне задачу.
- Я пойду? - девушка обернулась ко мне, возвращая платок.
Я улыбнулся:
- Оставьте себе, вдруг он вам еще пригодится.
Она как-то странно смутилась, сжав платок в хрупкой ладошке:
- Спасибо вам за все.
Мужчина рядом нахмурился, по-свойски приобняв девушку за плечи. И наклонившись ниже зашептал ей на ухо:
- Не плачьте, он сам виноват в том, что случилось. Не стоит засматриваться на чужих женщин, — при этом он покосился на меня.
Господи, это еще что? Ревность? Я еле сдержался, чтоб не фыркнуть и не закатить глаза. Только этого мне не хватало. Они вышли, а мне хотелось крикнуть в след: "Совет вам да любовь. А мне хоть бы со своими проблемами разобраться."
Закурив, я поехал на работу.
Допрос я запланировал на обед. В кабинете меня встретила атмосфера сдавленного напряжения, напоминавшая хмурый осенний день. Женщина, не растерявшая своей молодости и красоты, сидела на стуле, мрачно смотря на фотографию мужа, лежавшую на моем столе. Даже сейчас она прекрасно владела собой, не растеряв достоинства.
- Я знаю, что это выглядит странно, — произнесла она, подняв на меня глаза, — Но он был всем для меня. Я так сильно его любила, буквально боготворила и жила для него.
Каждый миг с ним казался волшебством, а
жизнь без него теперь кажется пустой, как осенний лес, лишённый листвы. Я понимала, что иногда любовь может быть разрушительной, но это не отменяло той безудержной страсти, которая заполняла моё сердце.
Он был словно дождём в моей жизни, а я, как земля, жаждавшая его прикосновений. Когда он уходил, я буквально падала в бездну тоски. Мои чувства у нему переплетались с самой сутью моего существования, как нити в сложном узоре.
Я чувствовала, что что-то не так. Я искала утешение в воспоминаниях, но вместо этого находила лишь тень того, что было у нас раньше. Он был моим солнцем, а я — дрожащей травинкой, с трудом удерживающейся на ветру. Я не смогла бы пережить его уход к другой женщине, просто не смогла бы, — ее голос сорвался.
Однако её слова звучали для меня как оправдание, а не искреннее раскаяние. Я чувствовал, что за этой маской боли прячется что-то еще.
Мы переключились на детали той ночи. Каждый жест, каждое слово могло помочь сложить картину произошедшего.
Я внимательно наблюдал за её реакцией, отмечая мелкие колебания в голосе и неуверенность во взгляде.
Она то отворачивалась, то вновь бросала взгляд на фотографию, но произошедшее словно лишило её сил.
Ее дыхание было прерывистым, а пальцы нервно теребили край пиджака.
Взгляд стал холодным и безжизненным, как если бы она пыталась скрыть что-то, что могло разрушить созданный ею образ идеальной любви.
Это было то самое мгновение, когда я уловил, что за ее переживаниями скрывается не только горе, но и страх — разоблачения, осуждения. Ее привычный идеальный мир рухнул, и она просто не знала как ей жить дальше.
Женщина сидела напротив, с глазами, полными слез, а я чувствовал, как напряжение витает в воздухе, и понимал, что каждое слово, которое я собирался сказать, может стать последним гвоздем в крышке ее гроба.
Но продолжал задавать вопросы, медленно ковыряясь в ее воспоминаниях, словно археолог, извлекающий истину из слоев лжи. Её память была расплывчатой, как сны, исчезающие на рассвете. По мере того как разговор продолжался, я начал замечать, как ее уверенность пошатнулась, и в глазах вспыхнула тень сомнения.
Я сделал паузу, чтобы дать ей время собраться. Секунды тянулись, как часы, и тишина становилась все более гнетущей. Она отводила взгляд, уставившись в пол, стараясь подобрать правильные слова или найти спасительный выход из этой бесконечной, удручающей беседы.
А я понял, что скорее предпочел бы мёртвых, порой мёртвые говорят гораздо яснее, чем живые. Может показаться странным, но они бывают более откровенными, чем те, кто продолжает дышать. Каждый день общаясь с людьми, я всё чаще ощущаю, что за их словами таится совсем не то, о чем они думают.
Улыбка может скрывать боль, а добрые слова могут оказаться лишь формальностью. Люди часто скрывают свои намерения за маской социальных условностей. Ведут игры, в которых истинные чувства прячутся под слоями фальши.