Найти врага

— Такая себе обстановочка, — хмыкает Джокер, разглядывая светлые стены больничной палаты.

Здесь пахнет медикаментами и хлоркой, а под ухом работает прибор, отвратительно монотонно попискивая. Для него это не то чтобы привычная обстановка — ранения получает редко, но всё же получает, и раз в год стабильно отдыхает в хирургическом отделении, — потому звуки и запахи раздражают до тошноты. Свалить бы и как можно скорее. Только для начала надо дождаться врача и узнать, что с ним такое и как долго это продлится. Но врача всё нет и нет, и Джокер от скуки начинает бродить по палате из угла в угол, рассматривая редкие микротрещины на стенах и цветы в вазе, которые за каким-то чёртом притащила медсестра.

— Я те баба что ли киношная? — бросил ей вслед Комолов, но ответа ожидаемо не получил. Пришлось терпеть и принюхиваться ещё и к цветам. Вроде нормальный запах, слабый, только он не ценитель.

Вообще Саша не понимает, можно ли держать цветы в реанимации. Что-то подсказывает, что нет, хотя принёсшей их медсестре должно быть виднее. Да и может это и не реанимация уже, а обычная палата интенсивной терапии — Джокер в промежутке между операцией и этим утром немного повалялся без сознания, возможно за это время перевести успели. Рассматривая цветы вблизи, находит знакомые розы и что-то, отдалённо напоминающее лилии.

— Надеюсь, Гордеева не придёт, а-то обчихает мне тут всё.

Хотя возможно, если это и не совсем лилии, то ей с них ничего не будет. Но Джокер не уверен, потому предпочитает избежать визита участковой. Да и вряд ли её сюда пропустят. В отличие от букетика. Кто его вообще решил Саше всучить?

Он обходит палату вдоль и поперёк, разве что на потолок не лезет. Интересные места, достойные его внимания, быстро заканчиваются, и Джокер устраивается на подоконнике. Мафия не спит, а город только просыпается — машин за воротами ещё не много, а людей и того меньше. По двору больницы же прогуливается парочка зевающих санитаров и серый кот, который себя здесь, наверное, чувствует как дома.

Скучно.

Спрыгнув на пол, скачет по клеточкам линолеума до двери и обратно, на каждом круге прислушиваясь к звукам, доносящимся из коридора. Ожидает уловить голоса знакомых врачей или отчима, но слышит всё ту же девушку, что поставила на столик прямо напротив кровати букет с розами и чем-то лилийного происхождения. Дверь распахивается, и Джокер отскакивает в самый последний момент. Недовольно щурится, наблюдая за медсестрой с планшеткой в руках, поправляющей ему одеяло.

— Ты показания записать пришла, — уточняет он и смотрит на бейджик, — Зинаида.

— Молодой такой, — вздыхает она, — красивый. — И проводит пальцем вдоль линии вен от сгиба локтя до запястья и кончиков пальцев. Саша же дёргается, когда понимает, что прикосновение вполне ощутимо.

— Показания, — напоминает Джокер чуть громче. — Нечего меня трогать без необходимости.

Нынешнее положение вещей устраивает его всё меньше и меньше, хоть и изначально в этом ничего хорошего не было. Отдых отдыхом, но точно не такой. Исходя из всего, что произошло, делает неутешительный вывод, что отмечать дни рождения вредно для здоровья. Смертельно вредно. Вот так выйдешь на балкон покурить, а тебя какой-то снайпер решит на тот свет отправить. И нет бы хоть до юбилея потерпеть, чтобы цифру красивую на надгробии вырезать!

Зинаида же ещё пару раз вздыхает, сверяет текущие показания с теми, что вносила в историю полчаса назад, проводит пальцем по щеке до маски аппарата ИВЛ и выходит из палаты. Комолова повторно передёргивает. Хочется попросить кого-нибудь протереть эти места влажной салфеткой, а лучше спиртовой. Минус бактерии, плюс спокойствие. Зинаида дамочка, конечно, симпатичная, но у него где-то там Ираида существует. Да и не приветствует он подобные недодомогательства до своего тела. Вообще никакие не приветствует.

— И за комплимент не спасибо, — кричит вдогонку. Потом смотрит на свои открытые до локтя руки и опускает рукава чёрной рубашки.

За кружением по палате под писк приборов проходит несколько часов — Джокер это понимает по оживлению за дверью и шуму трассы. Наконец, помимо Зинаиды в гости к нему заходит Пётр Константинович в компании с любимым отчимом.

— Наконец-то! — Саша взмахивает руками и кланяется в приветствии. — Что скажете, доктор? Жить буду?

— Как долго это может продлиться? — Ворон обеспокоенно смотрит на пасынка.

— Вениамин Сергеевич, вы и без меня прекрасно понимаете, что тут никакие прогнозы давать нельзя. День, неделя, месяц, год. Всё будет зависеть от того, как быстро организм справится с последствиями травмы. Разумеется, мы приложим все усилия для поддержания работы организма. Александр Николаевич человек молодой, сильный, справится. Не волнуйтесь.

— Ой да, — тянет Комолов, опираясь на изголовье кровати, — надолго я здесь.

— Если нужны какие-то лекарства... — стандартно предлагает Ворон.

— Зинаиду эту от меня подальше держите, — недовольно бурчит Саша и постукивает пальцами по аппарату, мониторирующему сердце. — А-то ещё изнасилует, так я ж даже отбиться не смогу!

— Всё есть, Вениамин Сергеевич, — врач качает головой. — Зиночка за ним присмотрит.

— Да блять... — злится Джокер, стучась головой о тот же аппарат. — И как с вами разговаривать, если вы меня не слышите.

Воронов выглядит сильно взволнованным и почти на грани приступа, а Саша ловит себя на мысли, что ему это приятно льстит. И отчиму он зла не желает, но о таком к себе отношении узнать буквально из первых уст и правда очень лестно.

— Я прикажу своему человеку за ним присмотреть, — говорит Вениамин Сергеевич, а Саша чуть не подпрыгивает на месте.

— Дорогой ты мой человек! — Повторно кланяется, едва не сгибаясь пополам. — Век тебе этого не забуду.

Продолжая изображать глубокую печаль, отчим в сопровождении Петра Константиновича покидает палату.

— Вы бы хоть дверь... — и запинается на хлопке, — приоткрыли. М-да. Я всё ж не привидение, чтобы сквозь стены ходить. А тут вообще-то скучно.

Вообще он пару часов назад попытался выйти в коридор, но дверь открыть возможности не было, как и пройти через неё. Затем вошла Зинаида с очередной проверкой показаний. Саша попытался выскользнуть следом, сделав один единственный шаг, но та же злосчастная дверь отпихнула его обратно в палату.

Мысленно проводив Ворона в дальнюю дорогу до офиса, Саша опять устраивается на подоконнике и с него посматривает на своё тело, находящееся в коматозном состоянии. Размышляя на тему того, что подобное положение его вообще-то должно пугать, вполне резонно подмечает, что в связи с воздействием на мозг и нервную систему — потому он в коме, а не просто без сознания, — страх притупился настолько, что перестал существовать как одно из чувств в принципе. Однако наблюдать себя со стороны для Джокера в новинку, как и в принципе находиться в настолько плачевном состоянии.

Шаги по полупустому коридору разлетаются с громким эхом.

— Если это опять Зинаида, я за себя не ручаюсь. Воскресну и пристрелю её.

Но в палате неожиданно появляется Шрам.

— О как, — Саша усмехается. — Может хоть ты дверку откроешь?

Виталя же прямо на этих словах ей захлопывает и защелкивает на замок.

— Нет? Ну ладно.

Повторяя вопрос с цветами, Джокер сомневается, что и Шраму в его палате можно спокойно находиться. Потому что обстановка в миг перестаёт походить на реанимационную. Но и тут не всё так уверенно.

Саша забирается на кровать, устраиваясь по-турецки на собственных ногах, и глядит на ничего не подозревающего Шрамова. Тот только вздыхает и смотрит сквозь Джокера на него же реального.

— Ну, — он хлопает себя по бёдрам, — рассказывай. Как жена, дети, пацаны, чё с юмором моим на пороге смерти стало-с?

— Я вообще Ирку привезти хотел, — вдруг начинает Шрам, будто действительно его услышал, — только она после вечеринки трубку не берёт. Думал съездить к ней, проверить... а потом вспомнил, что даже адреса её не знаю. — Он невесело усмехается. — Ладно, сделаем вид, что я так репетирую разговор с тобой на случай, если ты про неё спросишь.

— Ты только при Зинаиде об этом не болтай, — бросает Джокер ему в спину, когда Виталя поднимается и начинает расхаживать по палате, как и он несколько минут назад. — Понимаю, скучно тут. Но ты хоть поговорить с кем-нибудь можешь, а я дальше двери выйти не могу без посторонней помощи.

Саша радуется, что всё ещё не призрак — верный признак смерти всё-таки, — но и это же расстраивает, потому что навыки проходить сквозь всё возможное и кидаться в людей бумажками наработать не получится. Потягивается, ведёт плечами, слегка волнуя место, откуда достали пулю. Он совсем ничего не чувствует, и это бесит больше всего. Словно в состоянии недосмерти Джокер становится совершенно другим человеком. Не испытывающим ни боли, ни страха. Ничего. Повинуясь насмешке судьбы, загнавшей его на границу двух состояний, вместе с ней смеётся над собой и всеми окружающими. Будто ему на всё наплевать.

Ну умрёт и умрёт, какая мелочь.

Ну погрустят люди немного. Перешагнут и пойдут дальше.

И если раньше подобные размышления могли его разозлить или, например, заставить обдумать своё поведение и положение, то ровно в этот момент Саше было всё равно. Как будто ничего не имеет смысла.

— Не понимаю я, почему она свалила, когда мы тебя в больничку повезли, — продолжает Виталя, глядя на лицо под маской. — И куда свалила?

Джокер вскидывает руки и с усмешкой от него открещивается.

— У меня даже не спрашивай.

— Хотя она ж наверное впервые с таким столкнулась. Вы с ней вроде с конца января, да?

— С двадцать девятого, — вспоминает Комолов.

— А, ну да... чего я спрашиваю.

Саша щурится и мысленно ставит пометочку "втащить Шрамову чем-нибудь лёгким", за то что он так относится к ответам друга, которые он вообще-то даёт. И плевать, что Виталя их не слышит.

— Тебе за это время так не доставалось, так что может она просто готова к такому не была. Испугалась. Хотя... знала ж, с кем мутит, так чё говорить про "не готова".

— Вот именно, — Джокер хмыкает, — не пытайся искать оправдания. Особенно, когда они никому не нужны.

— Ладно, — он машет рукой и возвращается на стул, — нечего её оправдывать.

— Вот и я об этом.

Затем Шрам включает рабочий режим и начинает стандартный доклад на тему пока неудачных поисков стрелка, медлительных ментов и какого-то не особо расстроенного Тельцова. Эмоциональные перемены Виктора Андреевича интересуют Джокера в самую последнюю очередь. А вот поиск стрелявшего... Ему бы задуматься над этим сразу, а не в тот момент, когда Шрам напомнит.

— Мы за эти три дня так никого и не нашли, а Тельцова по его же словам вообще от дела отстранили как якобы заинтересованное лицо. Только что-то сомневаюсь, что он правду сказал. Просто лезть в это не хочет и всё. Вениамину Сергеевичу ему за это и смысла платить нет никакого, раз уж к материалам дела его не допустят.

Задумчиво постукивающий пальцами по спинке кровати Комолов неожиданно замирает и впервые за это время смотрит на Виталю удивлённо. И опять же, до участкового с всплывшей заинтересованностью вообще дела нет, хотя именно она в верном ключе очень бы пригодилась.

— В смысле три дня?

Джокер на самом деле не знал, сколько длилась операция и спустя какое время он оказался... в таком вот состоянии. Но думал почему-то, что пулю из него достали часов пять назад. И, если это разделение на физическое и духовное считать признаком того, что ему внезапно стало гораздо хуже, значит за те три дня случилось что-то, из-за чего мозг ушёл в коматоз. Вот тут уже закрадывается вопрос: а не пытались ли его умертвить повторно, раз с первого раза не получилось? И не стало ли это причиной ухудшения?

Шрам ему на эти вопросы ответов не предоставляет, но информацией снабжает прилично. Он потом над собой ещё смеяться будет — общается с другом, который его не видит, не слышит и никак на всё это не отреагирует. Сам же Джокер ему потом спасибо скажет, что скрасил скучные больничные будни коматозника. Но в подробности вдаваться не станет, а-то перепугает ещё, потом Виталя на больничный свалит. А Саше без него никуда.

— Вообще такое впечатление, что делом там только Гордеева занимается.

— О как, — усмехается Джокер, — вот неожиданность. Она же и на моих похоронах самой активной будет, закопать поможет.

А Шрам продолжает:

— По квартирам бегает, свидетелей ищет, записи смотрит. Вениамин Сергеевич ради такого даже Ерёму ей выделил, так они вдвоём теперь шорох наводят. — Тут он как-то особенно печально вздыхает. — Хреново без тебя. Чувствуем себя какими-то беспомощными и бесполезными, нормально ничего сделать не можем.

Джокер слезает с кровати и, натянуто улыбаясь, невесомо хлопает его по плечу.

— Ворон пилит, да?

— Ворон злится, торопит постоянно. — Сразу же подтверждает его мысли Виталя. — Оно и понятно, он весь на нервах. Не спит, орёт на всех, даже на Аню свою пару раз сорвался. Стрелка и заказчика, если он вообще есть, грозится наживую выпотрошить. И ведь выпотрошит. — Отворачивается и смотрит на столик, будто раньше не замечал. — Почему здесь цветы?

— Тот же вопрос!

Ручка двери вдруг дёргается, кто-то стучит с той стороны. Чертыхнувшись, Шрам поднимается и проворачивает внутреннюю защёлку, а Джокер ловит этот момент, чтобы выбраться из палаты. Он сам хочет добраться до полиции и выяснить, что у них есть. Если вообще что-то есть. Когда в дверях появляется Зинаида, Саша кривится.

— Следи, чтобы она до меня не домогалась, — бросает он Шраму, вылетая в коридор. — А я скоро вернусь. Надеюсь.