Лишний рот

— Идавно ты дома была?

Особогоинтереса в вопросе трактирщика неулавливалось, словно это были дежурныеслова, предназначенные для абсолютнокаждого посетителя его заведения. Прощеговоря — одна из тех фраз, что одновременнодля всех и ни для кого.

Мужичокэтот, уже седовласый, обрюхатившийсяот неправильной пищи и отсутствияфизических нагрузок, каждый разприщуривался и неестественно выворачивалголову вправо, словно заискивал, хотяна деле уже много лет страдал от тика.

— Чтомне там делать? На ублюдков смотреть?

Еслибы брат с сестрой сейчас заглянули вокно трактира, то увидели бы, что ублюдкамиих назвала собственная мать. Без особогоэнтузиазма, ровно как и без сильногосопротивления, она вновь тянулась зановой порцией пойла, взамен толкаянесколько монеток; немногого, чтоосталось от продажи последних вещей издома.

— Непомогают?

— Не-а.

—Понимаю. Мой тожедармоед.

— Вмужа пошли. Он пока не издох, дубинаэдакая, так тоже ничего дальше задницысвоей лошади не видел.

— Эх...Жаль тебя, хорошая ты вроде бы баба, асудьба вон как...

— Такесли хорошая, то долей!

Трактирщикдолил и ушёл куда-то за грязную занавеску,загремел посудой, закричал на помощника,занялся делами.

Женщинауставилась в кружку с чем-то пенным исильно отдававшим дрожжами.

—Хорошая баба. Атолку?

Прошипевэто и глотнув бражки, она оглянулась.Сброд вокруг был занят типичным дляподобного заведения делом: пил, жрал,плевался, блевал, щупал друг друга иревел единым пьяным голосом, поглощавшимв себя, опьяняющим. Однако, было средивсего этого что-то необычное, что-точарующее не пьяным дыханием множестваглоток, а таинственностью, загадкой,опасностью. И женщина наконец заметилаисточник этого — старуху, сидевшую втёмном углу. Она пряталась в тени,укутавшись в дырявый и местами погнившийплаток.

— Чтосмотришь то, карга...

Женщинаи не старалась, чтобы её услышали,проговорив эти слова еле слышно. Старухаже заставила её на миг обомлеть —улыбнулась своим беззубым ртом и поманилак себе.

Доконца не понимая, каким же образомстаруха услышала её, женщина взялакружку с пойлом и прошла к старухе.

Вблизиеё новая знакомая выглядела ещё старее:впавшие глаза, еле поблёскивающие всвете лучины, гнилые зубы, смрад откоторых не перебивает даже алкогольнаявзвесь в воздухе, костлявые трясущиесяруки.

—Ведьма...

Женщинабыла права.

— Ато первой раз видишь?

—Первой...

— Ипредпоследний, кхе-кхе.

Старухазакашлялась, а затем потянулась ксложенным в замок рукам женщины.

— Тыэто. Перед тем, как ответ дать, реши,точно ли готова. Совершённого не вернуть.

Женщинавздрогнула.

— Очём ты, старуха?

— Одитятках твоих, которые тебе не нужны.Дурёху из себя не строй. Знаю всё.

— Ахты! Да я пойду городовому пожалуюсь! Тычто несёшь!?

— Аты не ори! Сядь обратно да послушай.

Женщинаоглянулась, особого внимания её небольшаяистерика не вызвала, но пара ближайшихглаз наблюдала, что будет дальше. Злобнопосмотрев на старуху, женщина села застол.

— Чтоты знаешь?

— Небольше, чем нужно и не меньше, чем надобно.Знаю, как решить твою проблему.

—Говори же. Как?

— Тебеэтого знать не нужно. Дома тебя быть недолжно в этот момент. Воротишься, их ине будет уже там.

— Аесли узнает кто?

Женщинак этому моменту перешла на шёпот ипригнулась к столу.

— Такты никому не рассказывай. Тогда и неузнают.

— Незнаю я...

— Тыуже всё знаешь. Придёшь ко мне на следующейнеделе. Мне нужна будет только каплятвоей крови. Изба моя на окраине, заодиноким деревом

***

Вечерело.

Высокийкрупный вяз в красном свете закатараскинул свои ветви, не стесняясь нидругих деревьев, ни людей, ни птиц. Онкрасовался и летом, будучи обрамлённымсвоими пластинчатыми листьями, хвалилсягибкими, но крепкими ветками и сейчас,оголённый поздней осенью.

Чутьвдали от него стояла покосившаяся изба.Со стороны могло показаться, что в нейне жили уже пару десятков лет, но то тут,то там можно было заметить детали быта:тряпки, вывешенные проветриться, поленьядля топки, сложенные аккуратно возлевхода, два чёрных кота, сидевшие по обестороны от двери, охраняя вход в жилищехозяйки.

Женщинапостучала в дверь.

Тишина.

Черезпару секунд послышались шаги, а затемдверь со скрипом отворилась.

—Входить не нужно.Вот.

Старухапротянула женщине иголку от веретена.

— Этозачем?

—Проткни палец.Нужна капля крови, как я и сказала.

Немногопомявшись, женщина проткнула палец,приложила палец ко рту и отдала иглустарухе.

— Этовсё?

— Да.

Женщинарастерялась.

— Аоплата? Что я тебе должна?

Старухарассмеялась так громко, что коты, доэтого спокойно наблюдавшие за происходящим,вскочили и понеслись от дверей куда-тоза избу, а вороньё, сидевшее на вязе,звучно рассекая воздух крыльями унеслосьв сторону леса.

— То,что было в твоём чреве — это есть и груз,и плата, и освобождение. Мне от тебябольше ничего не нужно. Прощай.

Старухарезко закрыла за собой дверь, оставивженщину наедине со своими мыслями. Мыслиже её сейчас не представляли из себяничего цельного — смерч из непонимания,ступора, в основании которого лежалогромный ком, подкатывавший всё выше ивыше.

Подойдяк вязу и опёршись о него женщина опорожниласвой желудок, залив ствол дерева массой,представлявшей из себя ту пищу и выпивку,которыми она яро заполняла себя в прошлыйвечер в трактире.

—Хорошая я баба.Тьфу. Теперь и свободная вовсе. Гулятьтак гулять!

Женщинаотправилась в сторону трактира. Онаулыбалась, радость переполняла её,иногда выражаясь в смешках и подпрыгиваниях.Мать семейства была полна мечт о новомбудущем, полном богатств, явств, новогомужа, который будет уж точно получшеушедшего на покой и новых детей: умных,работящих, таких, что ей останется ихлишь хвалить.

Темвременем вне её грёз мальчик и девочкав пустом и холодном доме готовились косну.

— Списладко.

Братукрыл сестру вторым одеялом и лёг с нейрядом. Сестра не ответила ему, так каккрепко спала. Он же сейчас уснуть немог. Мысли не покидали его голову, оникружились ураганом, ударялись друг одруга, разбиваясь в ещё большее количествовопросов, идей, выводов.

«Почемувсё случилось именно так? Божья воля,судьба? Кто виноват? Те, кто закрылфабрику? Отец, который не смог найтиработу лучше? Мать, которая не делаланичего, но была вечно всем недовольна,а теперь только бьёт нас и объедает? Мыс сестрой? Лишние рты, как она говорит.Лишние в её жизни, в её мечтах, лишниебесполезные души, появление которыхразрушило всю её жизнь...».

Егорассуждения прервал шум во дворе. Онвстал. Аккуратно, так, чтобы не помешатьсну сестры. Посмотрел на неё, убедившись,что всё хорошо, поправил одеяло и пошёлв основную комнату, которая служила ими кухней, и прихожей, и кладовкой сподпольем.

Шумпродолжался. Шаги кого-то грузного итяжёлого сначала слышались еле-еле, но постепенно становились всё громче,ближе и яснее. Ночного гостя выдавалиопавшие уже с неделю листья — онихрустели, вторя его медленной поступи.Чем ближе был этот кто-то, тем сильнеесжимался мальчик, тем сильнее он ощущалгустоту темноты, тем острее становилсяего слух и зрение. Медленно дыша, оншагнул к окну и всмотрелся в пустоту.

— Ктоэто ещё заявился так поздно... Матьвернулась что ли?

Размышляяо том, кто же это мог быть, брат вовсе незаметил, что окно стало запотевать. Онмедленно потянулся рукой, чтобы протеретьстекло, но тщетно. У него не получалось,сколько бы он не старался.

Мальчикприжал голову к плечам ещё сильнее.Только сейчас он заметил, что шаговдавно не слышно. Он понял, что испаринана окнах не от его дыхания. Кто-то другойпод окном или сбоку — там, где он не могувидеть, притаился и ждал чего-то.

—Сестра... Вставай...

Братпостарался придать шёпоту силы, чтобыего маленькая сестра услышала его.

—Сестра!

Тщетно.Она мирно посапывала в другой комнате.

Мальчикпосмотрел на свои трясущиеся руки.

— Чтоделать? Если я крину ей,то она точно проснётся, но тогда и тот,за окном, узнает о нас.

Онпроговаривал свои мысли еле слышно, егодрожащий голос копировал в своёмнепостоянстве взгляд, сновавший понебольшому окну, выискивающий в темнотеза ним источник опасности.

—Сестра!

Мальчиккрикнул и побежал к погребу, чтобыоткрыть его заранее, затем повернулсяв сторону детской, но замер. В окнепромелькнуло нечто массивное и волосатое.Шерсть зверя блестела в свете появившейсяиз-за туч луны. Волчья морда, извергающаяклубы тумана, скалилась белоснежнымидлинными клыками, а горящие алым глазавоспламенились ещё сильнее, как толькоувидели побледневшего мальчишку, которыйне мог ни пошевелиться, ни сглотнутьком, образовавшийся в его горле.

—Братик... Что тамтакое...

Изкомнаты донёсся слабый и сонный голосокдевочки.

— Бегив погреб! Сюда, быстрее!

Хилаядверь избы с грохотом вылетела вместес петлями и щеколдой.

— Дабыстрее же!

Впроёме появился огромный волколак. Онсогнулся, чтобы протиснуться внутрь ирыча направился к парнишке. Изо рта егокапала смердящая слюна, а по полуволочился длинный и массивный хвост.Он навострил уши, оголил когти иприготовился к прыжку.

Мальчикеле успел запрыгнуть в погреб и каким-точудом закрыл массивное дверку от него.Волколак прокатился по полу, разрываякогтями деревянное покрытие и громкорыча. Загнанный брат что есть мочивцепился в ручку, боясь, что крючок невыдержит попыток зверя проникнутьвнутрь.

—Братик!

Онне видел этого, но маленькая сестрастояла в проходе и широко открытымиглазами, полными страха и беспомощностисмотрела на чудовище, ворвавшееся в ихдом.

— Беги!Беги, сестрёнка!

Братотпер крышку и приоткрыл её, отвлекаястрашилище.

Малышкане поняла брата и побежала прямо к нему,думая, что тот зовёт её к себе Монструдаже не пришлось прикладывать усилий.Одним махом он перехватил девочку,оторвал ей голову и быстро и судорожносожрал сначала её, а затем и тельце,трепыхавшееся, обмочившееся иокровавленное.

Братзахлопнул крышку, закрыл её на крюк имедленно сел. Он смотрел вверх и молчаплакал. Слёзы лились из его глаз, завлекаяв поток между щеками и носом капли крови,просачивающиеся сквозь щели в полу идождём капавшие на него.

Зверьприблизился к одной из самых широкихпрощелин между досками и громко сглотнул.Он смотрел в глаза мальчишки, которыйтак и не пошевелился.

Неожиданнораздался крик ворона. Волколак содрогнулся,нехотя отпрянул от щели и прорычал:

— Двекровных души. Был заказ на две! Я вернусьза второй завтра, где бы она не скрывалась!

***

Горе,которое испытывал брат не было сравнимос горечью от гибели отца или с осознаниемтого, что они не нужны своей матери. Нет.Это было безмолвие чувств, ступор. Онне мог плакать, не мог шевелиться, у негохватало сил только моргать — и тоизредка, когда иссохшая поверхностьглазного яблока начинала пощипывать.

Никакмальчик не отреагировал и на приходматери под утро. Та, бессвязно бормочаи шатаясь, ушла в спальню. Затем громкорыгнула и со всему маху упала на кровать.Её не волновала ни лужа крови на полувозле подполья, ни выбитая дверь, ниглубокие следы от когтей на досках.

Черезнесколько минут послышался громкий ираскатистый храп.

Обещанногоже зверем не пришлось ждать три года.Волколак вернулся ровно тогда, когдалунный свет начал пробиваться сквозьокно и дверной проход, проникая затемв дырявые половицы. Грузная поступьмонстра привела брата в чувства. Он всёещё сидел в погребе и дрожал. Но не отстраха, он уже не мог бояться, у него небыло сил на это, нет, он дрожал от холода,пришедшего с темнотой ночи.

Ужасныйгость нагнулся, намереваясь вновьпобороться с крышкой, единственной,пусть и массивной преградой между им имальчиком, но его внимание привлёк храпи недовольное молчание матери семейства.

Зверьгромко вдохнул воздух. Затем ещё раз.Облизнулся и ушёл в комнату.

Громкийвизг матери, недолгие её попыткисопротивляться, хотя разве сделаютчто-то такому чудовищу нелепые пощёчиныпьяной и слабой женщины... Мальчик потерялсознание. В промежутках между обморокоми смутными обрывками реальности онвидел, как волколак прошёл мимо него.Ему показалось, что тот сказал ему:

— Долгуплачен...

Браттоже проговорил фразу, вторя смешаннойреальности.

—Уплачен...

Ещёчерез несколько часов он наконец очнулся.Крик петухов разбудит даже мёртвого,даже того, кто и не хотел бы большеникогда просыпаться.

Вокругкрышки было полно крови. Среди неё братнашёл клочок волос сестры. Слёз уже небыло. Он просто кричал. Ревел, рычал,рвал на себе одежду и волосы, опускаясьна колени и прижимая ко лбу то единственное,что осталось от малышки.

Мальчикостался один.

Одинлишний рот, который уже некому ненавидеть,считать обузой и помехой. Лишний рот,которому некого больше любить.