Тот, кто охраняет

Он снова был там.

 На краю крыши, освещённой мягким, уходящим светом. Город внизу шумел как далекая память, но здесь, наверху, было тихо — почти нереально. Элай сидел, обернувшись к закату, ветер играл его волосами. Он выглядел спокойно. Так, как будто всё уже позади. Как будто он знал ответы на вопросы, которые Дэйн боялся задать.

 — Я знал, что ты справишься. Даже если сам не верил в это тогда, — сказал он, не оборачиваясь. 

У Дэйна сжалось горло. Он сделал шаг вперёд, рука потянулась — остановить, дотронуться, удержать. Но Элай начал исчезать. Не как в обычных снах, не в клубах тумана или в разваливающемся мире. Он растворялся в свете — медленно, мягко, с улыбкой, которую Дэйн не мог видеть, но знал, что она была. Как будто этот свет забирал его обратно, туда, откуда он не должен был приходить. 

— Ты же меня даже не любил, Элай. Зачем теперь ходишь за мной тенью? — голос Дэйна звучал глухо, устало. 

Ответа не было. Лишь легкий шорох воздуха как вздох. Прозрачные пальцы попытались коснуться его лица — так бережно, будто боялись сломать. Он не мог этого чувствовать. Не мог видеть по-настоящему. И всё же знал — он рядом. 

Элай Соливан умер. 

Но он был рядом. 

Всегда. 

Он услышал тёплый, спокойный голос: 

— Береги себя, Дэйн. —Он не мог это придумать. Не мог просто вспомнить.

Мы можем контролировать до конца. Мы не выбираем, как и когда уйдём. Но каждый день, каждое наше действие — это выбор. И Дэйн, несмотря на всю свою боль и утрату, всё равно выбирает быть человеком, который продолжает двигаться вперёд. Он научился жить с потерями, и в этом заключается его сила.

Именно в этих сложных ситуациях, когда кажется, что всё ушло и потеря окончательна, важно помнить, что хотя мы не выбираем момент завершения, мы всегда можем влиять на то, как проживаем время до этого момента.

Память не звучит так отчётливо. Не согревает изнутри, как этот голос. Не оставляет после себя ощущение прикосновения — как будто кто-то провёл ладонью по его щеке и тут же исчез.

Он открыл глаза. Потолок. Мерцание слабого света. Тишина, нарушаемая только каплями из капельницы и ровным, механическим дыханием аппарата за стенкой.
Больничная палата. Всё ещё ночь.

Дэйн сел на край койки, сжал руками лицо. Пальцы дрожали — от холода? От воспоминания? От усталости, которая не отпускала уже который день?

Он не знал. Он вообще уже мало что знал наверняка.
Кроме одного: Элай был рядом.

Не живой — врачи были точны в формулировках.
Не призрак — он не верил в сказки.
Но был.
Как шепот в темноте. Как тень, что следует за тобой, даже когда ты один. Как нечто между мирами — слишком живое, чтобы исчезнуть, и слишком мёртвое, чтобы вернуться.

Иногда Дэйн чувствовал, как кто-то стоит за его спиной.
Иногда — слышал шаги в пустой комнате.
Иногда — будто кто-то оттаскивал его от опасности, раньше, чем он успевал понять, что она рядом.

Он начинал бояться.
Но не того, что сходит с ума.
А того, что не сможет отпустить.
Никогда.

Он прошептал в пустоту, почти не открывая рта:

— Ты всё ещё со мной, да?

Ответа не было.
Но на секунду в комнате стало теплее.

Он проснулся в темноте.

Тело не слушалось сразу — будто за годы забыло, как это делается. Сердце глухо стучало в груди, медленно, неровно. Комната была чужой, незнакомой, но голос из сна всё ещё звучал в ушах:

— Береги себя, Дэйн.

Он сжал веки. Не потому что хотел снова заснуть — потому что не мог поверить, что всё это было не по-настоящему. Что снова. Снова этот сон. Снова Элай, сидящий на крыше, говорящий так спокойно, как будто не умер. Как будто он всё ещё где-то рядом.

Прошло пять лет.

Пять лет с тех пор, как врачи позвонили и сказали: «Сегодня в 14h45 Элай Соливан впал в кому. Мои соболезнования».

Пять лет, как он похоронил того, кто так и не умер — но и не жил.
Пять лет, как он живёт с этой тенью.

Он сел, опираясь на локти. Квартира встретила его тишиной — ровной, спокойной, чужой. На стене — часы, на прикроватной тумбе — бокал с недопитым виски. Рядом — сложенный пистолет. Всё по-прежнему. Всё, как всегда.

Кроме ощущения, будто он снова потерял его.
Снова не успел.

«Ты же меня даже не любил, Элай. Зачем теперь ходишь за мной тенью?..» — шепот воспоминания пронизывал сознание, как гвоздь. Он помнил, как сказал это во сне. Помнил отчётливо — голос был его, но будто говорил кто-то другой. Уставший. Разбитый. Одинокий.

Он встал, подойдя к окну.
Ночной город был безмолвен, как прежде. Не изменился за пять лет. В нём всё ещё жили предатели, убийцы, шепчущие по ночам, когда никто не слышит.
И где-то в этом городе жил он — Дэйн Уайльд.
Сын мафиози.
Человек, которого защищал тот, кого он когда-то называл братом.

И которого всё ещё не мог отпустить.

Он положил руку на стекло. Оно было холодным, как пальцы Элая в ту последнюю ночь, когда он сидел у его койки. Когда врачи уже не верили. Когда Дэйн ещё надеялся. Хоть на что-то.

— Где ты теперь? — спросил он в пустоту. — Всё ещё рядом?

Тишина. Только пульс в его висках.

Но где-то внутри — глубоко, будто из самых корней его памяти — снова прозвучало:

— Береги себя, Дэйн.

И это было хуже, чем тишина.

Потому что он знал: воспоминания не отпускают.
Никогда.

Холодное утро

Сигара догорела в пепельнице, оставив после себя только горечь и слабый дым, стелющийся по столу, как напоминание о прошлом, которое всё ещё жило здесь. Дэйн стоял у окна, пристально глядя на серый океан. Волны катились к берегу размеренно и тяжело, как дыхание зверя в клетке. Утро было холодным. Солёный ветер бил в стекло, но внутри дома было тихо. Чересчур тихо.

Он натянул тёмно-серый пиджак, застегнул часы на запястье. Каждое движение — точное, выверенное. За последние пять лет он стал собранным, почти безукоризненным в своей внешней оболочке. Спокойным. Сдержанным. Холодным — если смотреть со стороны.

Но внутри... внутри всё осталось по-прежнему. Только никто этого не видел. Никто и не должен.

Дэйн Уайльд. Тридцать.
Сын того самого Уайльда, которого боялись даже упоминать.
Теперь — сам хозяин империи. Не по праву крови. По необходимости.

Он не приехал, когда отец умирал. Оставил его там — в стерильной палате, в одиночестве, в муках, которых тот заслуживал.
Не из мести.
Не из горечи.
Просто потому, что всё закончилось задолго до диагноза.

Когда он принял власть, никто не ожидал, что он оставит всё в силе. Но он изменил правила.

Наркота — исчезла.
Кровавые уличные разборки — запрещены.
Шантаж и показательная жестокость — тоже в прошлом.

Он перестроил империю, как хирург перестраивает изуродованное тело. Стер кровь, заменил грязь цифрами и договорами, завёл юристов вместо киллеров, поставил чиновников на зарплату.
Тени остались. Он всё ещё их чувствовал. Но теперь они не правили — они подчинялись.

Он больше не был просто сыном. Он был властью. Мягкой. Неизбежной. Настоящей.

Зазвонил телефон. Помощник — коротко и чётко:

— Переговоры через сорок минут. Всё готово.

— Я еду, — ответил он спокойно.

Он вышел на улицу. Морской воздух хлестнул по лицу, будто проверяя на прочность. Но он не дрогнул.
Посмотрел на горизонт — там, где небо сливается с водой, где всё начинается заново.
Где когда-то исчез Элай.

Память коротко кольнула.
Он не позволил ей остаться.

Сел в машину, захлопнул за собой дверь, и тачка скользнула по мокрому асфальту, увозя его на очередную встречу. Где решаются судьбы, где никто не знает, что его по ночам всё ещё мучает голос из сна.

Береги себя, Дэйн.

Кейл опоздал на семь минут.

Дэйн знал — это не случайность. Кейл никогда не делал что-то просто так. Он всегда приходил чуть позже, чем надо — ровно настолько, чтобы заявить: "Я контролирую. Даже твоё время — моё."

Он вошёл в зал как хозяин, а не гость. Чёрная рубашка, расстёгнутая на один лишний верхний пуговицу, пиджак в сером тоне, взгляд — спокойный, но отнюдь не пустой. В этом взгляде плескалась острота — как у хищника, знающего, где рана у жертвы.

— Дэйн, — голос бархатный, но с металлическим отзвуком. — Чёрт, ты с годами стал ещё более... собранным.

— В отличие от тебя, — ответил Дэйн, не вставая. — Ты всё ещё играешь в театр?

Кейли усмехнулся и сел напротив. На его лице — лёгкая ухмылка, в которой скрывалось всё: сарказм, воспоминания, злость. Может, даже боль.

— Театр требует искренности, — сказал он, положив на стол тонкую кожаную папку. — А ты, похоже, давно от неё отвык.

Дэйн не ответил. В комнате пахло кофе, холодным металлом и напряжением.

— Давай к делу, — коротко бросил он.

— Конечно, — мягко отозвался Кейл. — Новый порт, взаимные вложения, логистика, надбавки. Всё законно, гладко, стерильно. Как ты и любишь в последние годы.

Он сделал паузу. Поднял глаза.

— Только вот... ты стал слишком чистым, Дэйн. Как будто пытаешься стереть следы. Забыть, кем был. Забыть, кто рядом был тогда.

Он выждал. Смотрел прямо, спокойно. Как человек, который знает: его слова не мимо.

— Отмываешь не только деньги, но и совесть?

Губы Дэйна чуть дрогнули. Но он промолчал.

— Или просто хочешь, чтобы никто не вспоминал? — продолжил Кейл, как бы между делом листая бумаги. — Например, про того, кто был тебе как... семья. Кто мешал. Кто бесил. Кто спас.

— Ты о бизнесе или о личном? — голос Дэйна был ровным. Но в глазах — сталь.

Кейл ухмыльнулся.

— О тебе. О нём. О том, что ты до сих пор не сносишь те здания на севере. Где всё случилось. Где всё началось. Ты же знаешь, что тени не исчезают просто так.

Пауза.

— Элай бы этого не одобрил, — добавил он тихо. — Хотя... он и тогда тебя не всегда понимал.

Имя не прозвучало. Но оно было в воздухе.

Дэйн сжал кулак под столом. Напряжение прорезало мышцы. Кейл видел.

— Осторожнее, Кейл, — холодно сказал он. — Ты пересекаешь границу.

— А ты так и не перешёл через себя, — ответил тот почти нежно. — Прошло пять лет, а ты всё ещё держишь его в контактах. Всё ещё ищешь ответы. Всё ещё не простил.

— Что ты знаешь? — выдохнул Дэйн.

— Достаточно, — сказал Кейл. — И может быть больше, чем ты думаешь. Или больше, чем хотел бы.

Он медленно закрыл папку.

— Интересно, сколько лет можно ждать человека, которого уже нет?

Молчание ударило по ушам сильнее, чем любой крик.

Дэйн встал резко.

— Переговоры окончены.

Кейл тоже поднялся. Без суеты.

— Конечно. Ты ведь теперь за порядок. За стабильность. Без эмоций. Без привязанностей.

Он подошёл ближе, и голос его стал тише:

— Только вот... если бы ты его не любил, тебе было бы плевать. А ты до сих пор не спишь спокойно.

Он прошёл мимо и на выходе сказал:

— Береги себя, Дэйн. Никогда не знаешь, кто тебя охраняет.

Он захлопнул за собой дверь — будто хотел оставить голос Кейл внутри. Но слова уже впились под кожу.

"Интересно, сколько лет можно ждать человека, которого уже нет?"

Он шёл по лестнице, быстро, тяжело, будто каждый шаг — через вязкую тень. Ему нужно было выйти. Дышать.

В машине он закрыл глаза. Лоб уткнулся в руль. Грудь сжимала ярость. Или боль.

Он достал телефон, провёл пальцем по экрану — медленно. Контакт: Элай Соливан. Всё ещё там. Всё ещё живой — по крайней мере, в памяти.

Он не удалил.

Вечером, когда тень от заката уступила место ночной тишине, Дэйн открыл дверь в свою комнату-память. Это место было скрыто от посторонних взглядов, даже от самых близких. Здесь всё напоминало о прошлом. Точнее, о тех его частях, которые он не мог забыть, но и не мог оставить в прошлом.

Белая рубашка Элая висела на вешалке, словно его присутствие было тут. Она была его любимой, та, в которой он часто появлялся на встречах. Дэйн часто проводил пальцами по ткани, будто пытаясь почувствовать его тепло. Слишком много воспоминаний было связано с этим простым, но дорогим предметом.

На стене висело фото — одно из немногих, где Элай был по-настоящему счастлив. Снимок был сделан несколько лет назад, когда они с ним и Кейл, казалось, только начинали искать общий язык. Элай на нём улыбался. Чистосердечно, как раньше. На фото они все трое стояли на крыше одного из их старых домов, в том самом месте, где когда-то всё началось.

В углу комнаты стоял старый деревянный столик. На нём был аккуратно сложен рисунок, нарисованный ребёнком — Элай, когда они были маленькими. Это был рисунок простых линий и фигур. Ничего особенного, но это был его рисунок, его память.

И, конечно, его часы. Те самые, что остановились в 03:14 — момент его смерти. Часы, которые, казалось, остановили время для Дэйна. Он никогда не смог заставить их идти снова, ведь этот момент остался застывшим в их вечности.

Каждый год, в день смерти Элая, Дэйн уезжал один. Это было обязательной частью его жизни. Он не мог позволить себе забыть. Он останавливался в старом отеле, откуда видно было больницу — ту самую, где Элай провёл последние моменты своей жизни.

Там, в старом номере с потрёпанной мебелью, он открывал бутылку вина. Всё всегда было одинаково — ни больше, ни меньше. Он наливает вино, ставит бутылку на стол и садится на край кровати. Затем достаёт старую кассету — ту самую, которую Элай записал много лет назад. Она была для него, как частичка прошлого, которую Дэйн хранил как сокровище. Он вставлял её в магнитофон и слушал голос Элая, мягкий, знакомый. Словно он был здесь, рядом, как раньше.

И Дэйн молчал. Вино медленно пьётся, а время продолжает двигаться вперёд. В такие моменты он ощущал, как снова живёт. И неважно, сколько лет прошло, каждый раз эта ночь была чем-то, что оставляло в нём частицу того мира, где был Элай. Это не было забытием. Это было просто... молчанием, полным воспоминаний.

Дэйн сидел в своём кабинете, свет от лампы мягко освещал его лицо, но мысли были далеки от того, что происходило здесь и сейчас. Он редко думал о своей личной жизни, а если и думал, то только в моменты тишины, когда остался один. Это было редким состоянием — но когда оно наступало, он чувствовал себя свободным.

Он не был женат. И, вероятно, никогда не будет. Женщины, которых он встречал, не могли предложить ему того, чего он искал, а, может, и не хотел искать. Он научился быть одиночкой, и это больше не пугало его. Он был в мире, где одиночество было не проклятием, а своего рода защитой. Иногда ему не хватало лёгкости общения, простых человеческих связей, но в большинстве случаев — он просто жил так, как умел. И этого было достаточно.

Тем не менее, была одна женщина. Она не была первой, но она точно была той, которая изменили его. Той, которая пыталась вытащить его из тени прошлого и вернуть его к жизни.

Её звали Норма. Она была умной, решительной и не боялась бросить вызов его холодному миру. Когда они встретились, он был на грани. Все эти годы, наполненные сделками, страхом, предательствами, утратами — они потихоньку разъедали его изнутри. Норма была как свет в конце туннеля, как человек, который мог бы стать его спасением. Она учила его любить жизнь, учила смеяться, снова чувствовать себя живым. В её присутствии он забывал о прошлом, забывал об одиночестве и пустоте, которые заполнили его сердце.

Но в какой-то момент это всё рухнуло. Он не смог отпустить того, что оставил в прошлом. Слишком много боли, слишком много ненависти и невыносимых воспоминаний. Он не мог позволить себе быть счастливым с кем-то, когда на горизонте всё ещё стоял Элай. Когда прошлое было таким тяжёлым грузом, что он не мог разделить его с Нормой, не мог оставить всё позади. Он не мог дать ей того, чего она заслуживала.

Расставание было тихим. Он никогда не был хорош в прощаниях, и это было одной из тех ситуаций, когда молчание говорило больше слов. Они не ссорились, не спорили. Они просто поняли, что это конец.

Однако, несмотря на разрыв, они сохранили уважение друг к другу. Норма ушла из его жизни, но оставила в нём след. След, который, возможно, не был готов затмить всё, что было раньше, но который всё-таки сделал его немного другим. Возможно, она была единственным человеком, который когда-либо по-настоящему проник в его душу. И хотя они не были вместе, она оставила в нём частицу света, которую он бережно хранил.

Сейчас он снова был один. Но это не было пустотой. Это было спокойствием. Он больше не боялся быть один. Он понял, что одиночество не всегда приносит боль. Иногда оно дарует мир и тишину, в которой можно наконец разобраться в себе.

Но в глубине души он знал, что, возможно, Норма была единственной, кто когда-либо действительно понял его. И, может быть, только её любовь смогла бы вернуть его к жизни. Но, как и многое в его жизни, это было навсегда в прошлом, где осталось только уважение и память о том, что когда-то было.

Три года прошло с тех пор, как Витторио Риццоли исчез. За это время его имя стало тенью, и вся его империя рухнула, как карточный домик. За всё это время его люди разбрелись, его организации больше не существовало, а сам он стал миражом, что исчезал с каждым годом всё больше, пока в конце концов не стал просто затворником. Местоположение Риццоли было тщательно скрыто, словно он был слишком напуган, чтобы даже его собственная тень не догнала его.

Дэйн не сразу нашёл его. Это была не охота с оглушительными выстрелами и погони, нет. Всё было куда более тонким, скрытым, почти незаметным. Он использовал старые связи Элая, людей, которые ещё не забыли, что значит работать в тени. Через их информацию он следил за Риццоли, шаг за шагом, от одной зацепки к другой. Было трудно. Риццоли был не просто умным, он был параноиком, давно научившимся прятаться. Он прятался так долго, что даже в самые сложные моменты оставался неуловимым. Он не искал прощения, не искал спасения. Он просто продолжал жить в страхе, скрываясь от прошлого, которое он сам же и создал.

Дэйн знал, что Риццоли не покаялся. Он не был тем человеком, кто мог бы осознать свои ошибки. Он был жесток, всегда оставаясь на шаг впереди, манипулируя людьми, используя их как пешки в своей игре. И теперь, когда его империя рухнула, он стал ничем иным, как жалким стариком, забытым всеми, кроме тех, кто его искал.

Наконец, после трёх лет поиска, Дэйн нашёл его. 

Он прилетел один, без охраны, без прикрытия, без привычных роскошных вещей. Он был здесь не для того, чтобы забрать что-то себе. Он был здесь по другой причине.

Риццоли жил в старом доме на склоне холма, на окраине маленького городка. Из окна открывался вид на морскую даль, но внутри было пусто. Стены потрескались, полы скрипели, а воздух был наполнен запахом старины и алкоголя. Это был дом, в котором Риццоли постарел, куда ушёл после того, как потерял всё.

Когда Дэйн вошёл, он не стал ломиться в дверь с оружием в руках. Он был здесь не для того, чтобы кого-то пугать. Он был здесь, чтобы закончить всё.

Риццоли сидел за столом, выпивая. Он постарел, его лицо было осунувшимся, а глаза тусклыми от постоянного похмелья и недосыпа. Его руки дрожали, но он не пытался спрятать свою слабость. Он знал, кто пришёл.

— Ты здесь, чтобы убить меня? — спросил Риццоли, его голос был сухим и хриплым. Он не пытался оправдываться, но в его глазах читалась усталость.

Дэйн не ответил сразу. Он стоял на пороге, вглядываясь в этого человека, который когда-то был угрозой, а теперь был просто жалким стариком. В его взгляде не было ни ярости, ни страха. Было только молчание. Он знал, что Риццоли никогда не поймёт, почему его настигла расплата. Но этого и не требовалось.

— Это была война, Дэйн, — продолжил Риццоли. — Он был побочным ущербом. Ты знаешь, как это бывает. Мы все потеряли...

Дэйн тихо шагнул вперёд. Он не слушал. Всё, что ему нужно было знать, было здесь, перед ним. В этом доме, в этом человеке, который когда-то был частью того, что разрушило его жизнь.

Риццоли продолжал говорить, но слова утонули в тишине. Дэйн сделал шаг к нему, не спеша, но решительно. Он вытащил пистолет и аккуратно прицелился в сердце Риццоли. Старик не смог даже моргнуть. В глазах его была лишь печаль и смирение.

— Это не ради справедливости, — тихо сказал Дэйн, — это ради него.

Он нажал на курок. Один выстрел. Чистый и точный. В сердце.

Риццоли не сделал ни одного движения. Его тело пошатнулось, и он медленно опустил голову, словно освобождаясь от всего, что его тянуло в этом мире. Смерть пришла тихо, без крови, без криков. И не было нужды смотреть, как он упал. Это было завершение, которое он ждал, и которое он знал, что не избежать.

Дэйн отошёл назад, снова убрал пистолет в кобуру и направился к двери. Он не обернулся. Он знал, что никто не будет помнить Риццоли. Этот человек был частью прошлого, и теперь он стал его последней тенью. Он был убит не из мести, а из другого чувства. Не ради восстановления справедливости, а ради чего-то гораздо более глубокого.

Он вышел на улицу, и морской воздух, хоть и холодный, принес с собой ощущение завершённости.

Дэйн сидел в кресле у окна, усталый, но спокойный. За его спиной тихо шуршали страницы ежедневника, а свет от настольной лампы рисовал длинные тени на полированном столе. Он взял в руку ручку, её холодный металл сразу ощутился в ладони. Он несколько мгновений не писал, просто смотрел на пустую страницу, будто собирался найти правильные слова в тени своего собственного молчания.

В комнате было тихо. Слишком тихо. Внешний мир остался за пределами этих четырёх стен, как и его собственные мысли, которые никак не могли собраться в четкие, упорядоченные фразы. Он вздохнул и на мгновение закрыл глаза. Иногда, когда тишина становилась почти невыносимой, он ловил этот странный, знакомый запах — запах озона. Это было как напоминание. Он не мог точно понять, откуда он приходит, но он всегда знал, что это не просто так.

Он снова открыл глаза и посмотрел на лист. Чёрные буквы, которые когда-то казались ему неважными, теперь казались такими важными. Не потому, что это письмо могло что-то изменить, а потому, что он наконец-то мог сказать всё, что не мог сказать тогда. Он медленно начал писать.

Дорогой Элай,

Ручка медленно скользила по бумаге. Его мысли снова вернулись к тому времени, когда они были молоды, когда мир был просто местом, где можно было действовать, не задумываясь. Когда потеря казалась чем-то далеким, чем-то, что не должно было наступить. Но оно наступило. И теперь это было частью его жизни, частью его истории.

Он поставил точку и снова подумал, что бы сказать дальше. Сложно было выбрать слова, когда ты говоришь с тем, кого больше нет рядом. С тем, кого ты всегда считал чем-то вечным, неизменным. Но Элай был ушедшим. И теперь его голоса не было в этой комнате. Но этот запах... запах озона, тишины... это напоминало ему, что он всё ещё с ним. Он мог чувствовать его рядом, если внимательно прислушивался.

Я не знаю, как начать, потому что многое уже прошло. Всё, что было между нами, — это не просто воспоминания. Это что-то большее. Иногда мне кажется, что ты где-то рядом, где-то рядом в этом мире или в другом. И это не пустая фраза. Это правда, которую я чувствую.

Он сделал паузу, глубоко вздохнув. Это письмо — не ответ. Это было его личное прощание. Не с Элаем, а с тем, что осталось от него. Он думал, что мог бы сказать больше, но слова, как и всё остальное, были ограничены временем. Ограничены тем, что они были людьми, а не чем-то вечным. Он снова написал.

Иногда, когда ночь становится особенно тихой, я ловлю этот запах. Ты ведь помнишь? Ты всегда говорил, что это просто электричество в воздухе, но теперь... теперь я ловлю его и думаю, что это ты. В эти моменты мне кажется, что ты не ушёл. Ты здесь, где-то рядом. Может, это глупо, но я уверен, что ты рядом.

Ручка почти закончила свой путь по листу. Он сделал паузу и снова закрыл глаза. Время не уходит. Оно остаётся с тобой, даже если ты не хочешь этого. Всё, что у нас есть, это то, что мы сделали с тем временем, которое у нас было. Он мог бы продолжать писать, но не знал, стоит ли. Его слова были честными, искренними, но они не могли вернуть то, что было потеряно.

Я понял, Элай. Я не боюсь потерять. Ты был прав. Мы все теряем что-то в какой-то момент. Но это не конец. Это часть пути. И я теперь понимаю, что не нужно бояться потерь, не нужно бояться того, что невозможно вернуть. Потому что всё это — часть нас. И я научился жить с этим.

Дэйн немного улыбнулся, но эта улыбка была едва заметной, почти невидимой. Он сделал последний штрих, поставив точку, и на мгновение просто сидел, не двигаясь. Письмо было завершено. Но в этом не было облегчения. Он не знал, почему, но это было важно. Это письмо было его прощанием. Не с Элаем, а с тем, что они пережили.

Ты был для меня больше, чем брат. Ты был частью меня, и я никогда не забуду.

Он аккуратно положил ручку на стол и встал, взгляд его устремился в окно, где ночное небо постепенно становилось темнее. Там, где был Элай, там был свет. И, возможно, он всё ещё был рядом. Всё ещё охранял его.

С любовью,
Дэйн

Мы не выбираем, когда и как уходить. Но всегда можем выбрать, как жить, пока не уходим.

"Элай ушёл. Я не мог изменить того, что произошло, и я не мог выбрать момент, когда он покинет этот мир. Я не мог предотвратить смерть, не мог изменить те тени, которые всегда будут следовать за нами, как части нашего пути. Но, несмотря на всё это, я все эти годы решал, как жить. Я не позволил страху перед потерей парализовать меня. Я взял власть, не из мести, а из необходимости. Я изменил правила игры, чтобы двигаться вперёд, не забывая, что остаётся позади. И в этом я стал сильнее, потому что я выбирал, как мне жить с тем, что произошло."

Жизнь — это не то, что мы можем контролировать до конца. Мы не выбираем, как и когда уйдём. Но каждый день, каждое наше действие — это выбор. И Дэйн, несмотря на всю свою боль и утрату, всё равно выбирает быть человеком, который продолжает двигаться вперёд. Он научился жить с потерями, и в этом заключается его сила.

Именно в этих сложных ситуациях, когда кажется, что всё ушло и потеря окончательна, важно помнить, что хотя мы не выбираем момент завершения, мы всегда можем влиять на то, как проживаем время до этого момента.

С любовью, дорогой автор.