Письмо
Анне.
(Там, где ты теперь.)
Ты говорила, что я никогда не пишу. Что все мои слова — это «Да», «Нет» и «Живы».
Ты смеялась и говорила, что в меня можно влюбиться, только если слышишь тишину между этими словами.
Ты услышала.
А я — не успел.
Знаешь, я думал, что смерть — это что-то внезапное. Хлопок. Крик.
А оказалось, что это то, что приходит позже.
Каждый вечер, когда я захожу домой и вешаю куртку на единственный крючок.
Каждое утро, когда я не слышу твой голос в новостях.
Каждый раз, когда я беру в руки фотоаппарат — и забываю, зачем.
Я помню твою руку на моём плече. Помню, как ты не дрожала во время обстрела, но дрожала, когда я просто сказал: «Останься».
Ты всегда была храбрее меня, Анна.
Ты смотрела в лицо боли и делала из этого свет.
Сейчас у меня остался твой шарф. Он пахнет песком и тобой.
Ты бы фыркнула — мол, хватит пафоса.
Но без пафоса я не могу. Потому что ты была не просто любовью.
Ты была моим якорем. И моей бурей.
Мне сказали, что время лечит.
Ложь.
Оно просто учит дышать, когда внутри ничего нет.
Но я дышу — потому что ты просила.
И если ты где-то читаешь это — знай:
я никогда не любил ни войну, ни небо.
Только тебя.
И это единственное, что я не смог защитить.
Твой.
Александр.