Любовь.
Я начинаю продумывать маршрут побега с того момента, как отпираю входную дверь своего дома. Просто доберись до лестницы, пока она тебя не увидела. Ты можешь это сделать. Моя мама на кухне разговаривает с кем-то по телефону.
- Однозначно нет. Какая часть вам непонятна? Мы это уже обсуждали. Моя дочь сможет уехать из города тогда и только тогда, когда окончит школу. Ни днем ранее!
Я так понимаю, она спорит с Робертом, менеджером Ари. В последнее время это часто случается. Мама закатывает истерику каждый раз, когда чувствует, что теряет контроль над своей драгоценной Ари. Она медленно ускользает от нее, и моя мама знает это.
Она чувствует, что этот миг приближается, подкрадываясь к ней все ближе с каждым днем. Надвигается момент, когда Ари исполнится восемнадцать лет и она покинет ее. Мама больше не сможет удерживать Ари словами: «Ты несовершеннолетняя и живешь под моей крышей». И я думаю - нет, я знаю, - она вложила столько сил в карьеру Ари и просто не представляет, что делать с собой, когда одаренная дочь покинет гнездо.
Роб терпеливо ждал того дня, когда он сможет сделать из Ари настоящую звезду, и ему осталось недолго. В следующем году она заканчивает свою престижную музыкальную школу, и правлению моей мамы придет конец. Я не удивлюсь, если она продаст дом и отправится за Ари через полмира, чтобы продолжить свое дело.
Как можно тише я закрываю входную дверь и на цыпочках подкрадываюсь к лестнице. Я не в настроении разговаривать с…
- Тереза? Это ты?
Черт побери.
- А кто еще это может быть? - бормочу я.
- Ты забрала Ари с…
- Да, я забрала ее с урока пения, - я уже знаю, что она скажет.
- А ты отвезла ее на десятилетнюю встречу выпускников…
- Да, мам, - повторяю я.
- Умница, - удовлетворенно кивает мама.
Несколько дней назад мы узнали, что продюсеры Rising Voices заинтересованы в записи десятилетнего воссоединения с Ари. Технически прошло уже одиннадцать лет, но думаю, это не так ярко звучит. Им так не терпелось, что их команда даже съездила в Северную Каролину.
Они проведут краткое интервью с Ари в стиле «Где они сейчас?» в конце серии на следующей неделе. Неудивительно. Ари - одна из немногих победительниц конкурса, которая действительно построила карьеру офлайн и онлайн благодаря шоу.
Я до сих пор помню это, будто все случилось вчера.
Прошло не больше двух дней с тех пор, как Ари заняла первое место. Папа, Ари, мама и я собирались покинуть Калифорнию, где проходили съемки шоу, и ждали нашего рейса, который задерживался, в невероятно дорогом номере люкс, предоставленном телеканалом шоу.
Вот тогда мама достала свою новенькую видеокамеру и сказала моей сестре что-нибудь спеть. Мою маму следовало бы звать Рамильда Преуспевающая Батлер, потому что ей потребовалось меньше десяти минут, чтобы создать канал Ари на YouTube и опубликовать видео, в котором шестилетняя Ари исполняет No One Алиши Киз.
Двадцать четыре часа спустя у нее было десять тысяч подписчиков.
Сорок восемь часов спустя – пятьдесят тысяч.
На третий день – сто тысяч.
И, по иронии судьбы, к седьмому дню рождения Ариадны у нее было семьсот тысяч.
Да, ее зовут так, сложное имя, и по этому я ее зову просто Ари.
Мама достает свой телефон, чтобы заказать ужин. Она больше не готовит. Говорит, что слишком занята с тех пор, как помощь Ари с ее музыкальной карьерой превратилась в постоянную работу. Теперь она проводит дни за компьютером, запершись в своем «офисе», он же старая комната для трофеев моего отца, и занимаясь черт знает чем.
Не могу вспомнить, когда в последний раз нам разрешали туда заходить во время ее работы. Она держит дверь запертой с тех пор, как папа ушел от нас.
Ариадна никогда не обращала внимания на то, что мама живет на миллионный приз с Rising Voices, доходы от рекламы на ее YouTube-канале и за счет спонсоров. Однажды я спросила сестру об этом, и она ответила, что может быть только благодарна маме за то, что она настолько верила в нее, что даже бросила работу бухгалтера.
- Во сколько мне нужно снова за ней заехать? - спрашиваю я, прежде чем выйти из комнаты.
- Роб подвезет ее домой сегодня вечером, - отвечает мама, уткнувшись глазами в свой телефон. - Он прилетел в город сегодня утром, чтобы сопровождать ее.
- Хорошо. - Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но…
Что-то удерживает меня на месте.
Давно забытое воспоминание.
По крайней мере, всеми, кроме меня.
- Мам? - я оглядываюсь на нее через плечо.
- Да, милая? - она продолжает лазить в своем телефоне.
- Т-ты знаешь, какой сегодня день? - колеблюсь я.
Она делает паузу, чтобы подумать.
- Понедельник?
Она могла бы вырвать мое сердце, и все равно это было бы не так больно, как то, что она только что сказала. Что угодно причинило бы меньше боли, чем ее неведение.
- Нет, дата, - выдыхаю я.
Кажется, будто обогреватель ломается, когда слова слетают с моих губ. В комнате становится холодно, воздух такой же ледяной, как и сердце, которое, я не уверена, у нее есть. Я испытываю небольшое облегчение, когда в ее взгляде мелькает боль.
Она знает.
Хотя скорее умрет, чем заговорит об этом.
Она откашливается.
- Я забрала твою одежду из химчистки. Положила тебе на кровать.
Не знала, что человек может настолько отчаяться. Мне хочется закричать: «И это все? Мы будем еще год притворяться, что ничего не произошло? Еще один год вести себя так, будто наш мир не рухнул в этот день девять лет назад?»
Но я не могу набраться смелости. Поэтому я выбегаю из дома, забираюсь в машину и сильно прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать слезы. Бензин почти на исходе, но мне все равно. Я должна это сделать.
Ради него.
Ради себя.
Я должна отпраздновать его жизнь.
Однажды я прочитала, что травмирующее событие лучше пережить в юном возрасте, чем в старшем. Считается, что дети запирают тревожные моменты в самом дальнем уголке своей памяти и таким образом позволяют себе пережить немыслимое.
Возможно, для кого-то это и правда… Мне повезло меньше.
Мне было девять лет, когда я нашла его, - не совсем ребенок, но и недостаточно взрослая, чтобы считаться подростком.
Но я до сих пор помню все.
Каждую деталь.
Каждый звук.
Но что я помню наиболее отчетливо, так это запах.
Выпивка, сигареты…
Смерть.
Мой отец покончил с собой в гараже на следующий день после моего девятого дня рождения. Ари, мама и я пошли на благотворительный концерт в поддержку больных лейкемией, где должна была петь Ариадна. Мы устроили девичник - заглянули в парикмахерскую, потом в торговый центр, чтобы купить идеальное платье для выступления сестры. Мама, хоть и с большой неохотой, разрешила мне покрасить кончики волос в темно-розовый цвет, а моей сестре сделали мелирование.
Это был идеальный день.
До определенного момента.
Я забежала в дом раньше мамы и Ари, чтобы найти папу. Я просто не могла дождаться, когда смогу показать ему свои волосы. Ариадна всегда была маминой дочкой, я же - дочерью своего отца. Но Кертис Батлер был не просто моим папой.
Он был лучшим другом и единственным человеком в моей жизни, который, как я чувствовала, видел меня так же четко, как и мою сестру. Единственным человеком, кто заставлял меня чувствовать, что я его любимица. У него было особое прозвище для меня и только для меня.
Любовь.
Почему именно Любовь?
Я и сама не знаю, просто я не очень любвиобильный человек, и не могу просто так подойти к человеку и сказать то, как я его люблю. Только если это не папа...
Одно глупое маленькое прозвище.
Это все, что у меня от него осталось.
Когда я нигде не смогла его найти, то направилась в гараж. Я знала, что после аварии он любил тусоваться там. Хотя и не могла понять почему. Разве это не напоминает ему о том, что он потерял? - спрашивала себя девятилетняя Тереза. - Разве это не заставляет его думать о том, что он больше никогда не сможет водить ни одну из этих быстрых машин?
Мой отец был гонщиком, и чертовски хорошим гонщиком. Он любил это больше всего на свете.
Даже, по-видимому, больше своей семьи.
Один неверный поворот, и все было кончено.
Он лишился ног, карьеры, мечты. Он сел в инвалидное кресло и стал совершенно другим человеком. Из лучшего в мире отца он в одночасье превратился в жалкую оболочку человека. Затем он впал в такую глубокую депрессию, что никто, даже моя мама, не сумел его вытащить.
А она пыталась. Господи, как она пыталась. Она любила моего отца больше, чем кого-либо из нас, даже Ариадну. Она заставила его обратиться за помощью. Но спустя два года постоянной терапии мы оказались здесь.
В холодном пыльном гараже, где пахло прощанием.
Когда я вошла, он сидел в старом кресле-качалке. Сначала я трясла его за руку. Я просила, кричала, чтобы он проснулся, пока у меня не пропал голос. Мой детский мозг не мог понять, что означал пустой пузырек из-под таблеток в его руке.
Там было и письмо.
Мама не дала нам его прочитать.
Она утверждала, что в нем был бред сломленного человека, а мы были слишком маленькими и хрупкими, чтобы подвергаться такому испытанию. Она клялась, что это к лучшему, и единственное, что было важно, - он сказал, что любит нас и ему жаль. Я плакала, умоляла ее дать мне возможность прочитать его.
Она сожгла письмо несколько дней спустя.
Она отправила нас с Ари на терапию, чтобы мы могли поговорить об отце с профессионалами, но никогда напрямую с ней, - и я все еще хожу туда время от времени. Она полностью отрицала случившееся тогда и полностью отрицает это сейчас. Словно она закрылась после того, как ей пришлось оторвать меня от его тела. Она и до смерти отца была ближе с Ари, чем со мной, но после той ночи отдалилась еще больше.
Два часа спустя я набираюсь смелости и еду к источникам. В детстве папа водил меня туда всякий раз, когда мне было грустно. Источники были нашим местом. Любимым в городе, да и во всем мире на самом деле. Мы сидели у ручья, слушали природу и журчание воды вдалеке.
Это всегда поднимало мне настроение.
Теперь же заставляет грустить.
Я паркуюсь в специально отведенном месте. Отсюда можно увидеть и услышать источники, не выходя из машины. Как ни странно, но парковка тут никогда не бывает забита. Местным жителям наскучили городские чудеса, и они оставляют честь посещать их туристам. И еще парочкам, которые ищут место для перепихона.
Нерешительно я открываю бардачок своей машины и достаю ручку и бумагу. Каждый год я приезжаю подготовившись. Я никогда не скажу этого вслух, но я ненавижу свою мать за то, что она сделала с его последними словами.
И поскольку мне так и не удалось прочитать его письмо…
Я подумала, возможно, он сможет прочитать мое.
Каждый год я прихожу сюда, включаю музыку и, плача навзрыд, пишу ему письмо. Рассказываю ему все, что он пропустил. Наверное, это бессмысленно, но я продолжаю так делать.
Раньше я бросала письмо в воду и смотрела, как оно опускается на дно, но потом я решила, что это вредно для окружающей среды, поэтому теперь просто разрываю его на кусочки, позволяя ветру развеять их.
Скорее всего, это тоже не очень хорошо для окружающей среды, но, эй, я пыталась.
Я включаю радио, чтобы заглушить звук моих рыданий, и выплескиваю эмоции. Я плачу до тех пор, пока не становится тяжело дышать. Мое письмо не длинное, но и его таким не было.
Одна страница.
Одна короткая страница, чтобы попрощаться. Я подписываюсь его его прозвищем - Лав - и выезжаю задним ходом с парковки. Когда я опускаю окно, чтобы ветер донес мои слова до отца я смею надеяться, что однажды…
Любовь будет означать что-то хорошее.