радужные мармеладки с кислой посыпкой

Пип... пип... пип...

Звонок завершён.

Тишина накрыла Джисона. В ушах стоял звук помех и окончание разговора. В голове эхом разносились фразы, сказанные Минхо. «Я совершу ошибку», «Прошу, спаси меня». Тело Хана превратилось в ничто. Паника и тревога окутали его. Руки дрожат настолько сильно, что телефонная трубка сама выпала из них. Кому звонить? Куда бежать? Что делать?! Папа и мама на работе в ночь. Дома только Джисон и Хёнджин. Слёзы выступили на глазах, а сердце стало умирать.

Он бросился в комнату. Выкинул вещи из рюкзака. Кинул туда только: кошелёк, бананы, воду, какие-то успокоительные таблетки, обезболивающее и мазь. Он выбежал из дома со словами: «Я должен успеть».

Красный свет, зелёный, жёлтый — всё равно. Хан бежит. Моросящий дождь бьет по лицу, словно хлыстом. Заставляя всё бросить, развернуться и уйти домой. Ноги давно мокрые, кеды тоже. Лужи на асфальте словно немного тормозят Джисона, но он не остановится. Хоть и кажется, что слишком поздно, Джисон опоздает. Машины сигналят, люди кричат вслед, но мальчишка, чьи слёзы смешались с дождевой водой, не слышит этого. Перепрыгивая бордюры, перебегая дорогу в неположенном месте, он несётся, желая обогнать смерть. Он не знает куда идти, просто чувствует. И доверившись этим чувствам, он бежит к Минхо, к его лучшему, но немного странному другу. Хану больно, потому что он боится потерять то, что есть у него — свет глаз Минхо.

Бежать до дома Минхо оказалось быстро. А может это просто Джисон так торопился? Через десять минут он был уже там. Но как он попадёт туда? Там ведь домофон... но удача оказывается на его стороне, когда Хан подбегает к двери, то успевает её удержать.

Ждать лифт слишком долго, поэтому он бежит на двадцать первый этаж по лестнице. В голове крутиться фраза: «Прощай, Джисон». А дыхание давно сбилось. В груди и боках сильно колит, но Хан не чувствует эту боль. Намного больнее будет, если он не успеет. Он не может вот так потерять Минхо, не сейчас, ни сегодня, никогда. Нельзя так просто сдаться. Всё будет хорошо. Джисон знает, Джисон верит. Поэтому он и бежит, а его шаги эхом разносятся по всему дому.

На двадцать первом этаже пусто. И тишину нарушает только загнанное дыхание Джисона и боль в ногах. Хан видит балкон на этаже и бежит туда в надежде, что он успел. Но он не успел. Здесь пусто. Джисон смотрит вниз... Там макушки зелёных деревьев, что кажутся маленькими мошками. Спины машин и чёрные быстро двигающие головы — это люди. Он немного успокаивается, осознав, что его здесь нет. Но в то же время ему становится до ужаса тревожно, потому что Хан не знает, где он.

Он бросается ко второму балкону, преодолевая преграды собственных мыслей, что говорят только одну единственную фразу: «Ты не успел».

Джисон заходит во второй, а там на полу сидит его Хо. Рядом рюкзак и сигареты. Взъерошенные волосы и мокрое лицо. Красные, до ужаса печальные глаза. Джисон чувствует, как всё внутри начинает скручиваться и превращаться в одну чёрную, огромную дыру.

Маленький балкон, пропахший запахом дешёвых сигарет. На подоконнике стоит переполненная пепельница. Видимо, курить сюда ходят со всего этажа. Окно открыто. И лапы хитрого Дождя пытаются пробраться внутрь, чтобы забрать парнишку с волосами цвета ржи, в которых спрятались зелёная и коричневая заколки.

Минхо смотрит в стену, а в его пальцах сигарета испускает последний дух. Дождю пока хватает этого, но скоро станет мало. На нём та самая чёрная толстовка, из-под которой торчит разорванная рубашка. Какие-то штаны и слёзы, как дополнительный аксессуар, украшают его лицо.

— Хо, — зовёт Джисон, а голос собственный дрожит.

Дверь захлопывается, а Хан падает на пол к нему и обнимает. Тело Минхо дрожит, а слёзы капают на толстовку его. Он легонько гладит по голове, вытаскивая заколки из запутавшихся волос. Минхо сжимает его кофту настолько сильно, что Хан чувствует его ногти на своей коже. Он слышит его сбитое дыхание и дрожащие колени. Он чувствует невыносимую боль и хочет забрать её всю, лишь бы Минхо сейчас было хорошо. Лишь бы сейчас он не плакал, а улыбался, потому что улыбка ему очень идёт. Не существует другого человека, которому бы так пошла улыбка, она только его.

Здесь, на двадцать первом этаже, на холодном балконе, душа, что желала умереть, спасена была тёплыми объятиями и шампунем с ароматом яблока. Джисон мокрый от моросящего дождя, но даже так он намного теплее. На окне застыли капли, а на полу ужасно холодно. Но он не может отпустить его. Ни сейчас, никогда. Спина Минхо горит. Джисон всё так и гладит его по волосам, а Минхо уже более-менее спокоен.

— Ты как? — шёпотом спрашивает Джисон, не разрывая объятий.

— Ты рядом — хорошо, — голос его до сих пор дрожит, разносится вибрацией по телу Хана.

— Я принёс таблетки и мазь. Давай, я тебя обработаю? — шептал он куда-то на ушко. И легонько гладил его по спине.

— Давай.

Почему Хан взял именно эти лекарства. Почему именно об этом он думал, когда собирал рюкзак? Словно Джисон знал, что произошло. Но и другого выбора, кроме этого, почему его надо спасти, не было.

На закрытом балконе за ними наблюдал только дождь из окна. Дверь закрывалась с внутренней стороны, было это весьма не предусмотрено, но сейчас очень спасало. Джисон посмотрел в его глаза, они были спокойны, но отражали отчаяние. Такое сильное, что желудок начинал болеть.

Минхо снял толстовку и разорванную рубашку, что немного была пропитана кровью. Повернулся спиной к Хану, а там... места живого нет. Вся спина украшена синими, красными, фиолетовыми цветами. Джисону самому стало больно от этой страшной картины. Он вдруг почувствовал, как слёзы подступают к горлу. Хо сел на свою рубашку, а Джисон принялся касаться его спины холодной мазью от синяков. Маленькие ссадины и кровоподтёки опустошали Джисона. Он плакал. Хан никогда не видел ничего более жуткого, чем это. Будь это картина, она была бы изумительна. Но это тело живого человека, поэтому она отвратительно пугающая. Сколько ещё времени всё это будет болеть.

— Если я сделаю больно — скажи. Хорошо? — наклоняясь из-за его спины, говорил Хан. Увидев его лицо, он понял, что Минхо снова плачет. Очень тихо. Слёзы просто текут по его лицу.

— Хорошо, — дрожащий голос выдал его.

Аккуратно нанося мазь на спину, Джисон вдруг подумал: а что было бы если отец Минхо не рассчитал силу? Что стало бы с этим мальчишкой, что любит радужные мармеладки с кислой посыпкой и заколки? Смерть. Его бы не стало. Он бы умер, и на этом история его жизни закончилась. Лишь только воспоминания дотлевали бы на надгробии. Хан, приходя бы на могилу, каждый раз вспоминал, как они сбежали со школы, и что теперь они никогда это не смогли бы повторить. Что сделать, чтобы до окончания школы, Минхо остался жив?

Закончив со спиной, Хан стал мазать грудь и немного под рёбрами. Там бусины жемчуг рассыпались яркими точечками, словно следы от костяшек. Хотя, скорее всего, так и было.

Хан дал Минхо обезболивающие. Они сидят на холодном балконе. Минхо положил свою голову на плечо к Джисону, а он приобнял того со спины. Они сидят тут вечно. И боль теперь общая. И так, словно нужно.

Хан взял его ладонь в свою и стал пальцем выводить узоры на ней.

— Тебе лучше? Ничего не болит? — спрашивал он, чувствуя, как собственное сердце пропускает удары, а руки дрожат.

— Пока ты меня держишь за руки, у меня ничего не болит, — шептал Минхо.

— Что делать будем? — Джисон пододвинулся ещё ближе. Хотя казалось, что места и так нет. Но он тёплый, а Минхо нет. Он может его согреть. Джисон любит Минхо и не хочет, чтобы он страдал. К чему все эти глупые обиды и зависимости родителей. Все хотят жить счастливо, в стабильности, благополучии. Почему они выпускают всю свою обиду на ребёнка? Минхо ни в чём не виноват. Джисон зол.

— Не знаю, прости... — Минхо уткнулся в плечо, видимо, он вновь начал плакать.

— Давай обсудим всё это, станет легче, — развернувшись, он обнял его двумя руками, утыкаясь подбородком в его шею. Слишком близко, слишком интимно, Джисон только сейчас осознаёт. Минхо ведь может и оттолкнуть, понять, что это довольно странное поведение друга. Сколько бы друзей у Джисона не было, он никогда и ни с кем не обнимался так. И пусть сейчас другая ситуация, но всё равно. Даже когда Крис рыдал из-за неразделённой любви, Хан обнимал его, но с лёгкими похлопываниями по спине. Минхо же он обнимает по-другому. Не так, как остальных.

— Я сейчас так устал... можно я посплю на твоём плече?

— Можно, — шептал Джисон, устраиваясь так, чтобы ему было удобно.

Минхо уткнулся в плечо Хана, а после очень быстро заснул. Джисон всё это время обнимал его и вытирал слёзы со своего лица. Минхо так нежно спал, что захотелось отнести его в кровать, чтобы он, наконец, смог выспаться и отдохнуть в тепле. Но тут, на холодном балконе, в окна вновь долбится дождь, желая забрать потерянную душу. Тучи за окном стали в два раза темнее и больше. Они давили своей атмосферой безобразия. С такой высоты мало что увидеть можно. Только небо. Но это не мешало рассматривать его, пока на плече изредка скулил Минхо от боли. Джисон, почти не двигаясь, достал из своего рюкзака спортивную футболку, он не надел её сегодня во время побега, поэтому и оставил здесь, чтоб не забыть потом. Он укрыл этой футболкой Минхо. И они оба словно до сих пор сидели на той же площадке, в этих же толстовках: бежевой и чёрной.

Проходит десять минут, и Джисон тоже засыпает.

○ ○ ○

Сколько времени прошло, Хан не знает. Просто слышит, как из соседней квартиры выходят пьяные люди, они кричат и веселятся. Джисон прислушивается и краем уха слышит такой разговор:

— А Минхо наш где? — голос принадлежал мужчине.

— Да хуй его знает! — голос принадлежал женщине.

Больше он ничего не услышал, голоса пропали в стороне лифта. Джисон опешил. Что значат высказывания этой женщины, это были мать и отец? Боже... прозвучало всё это до безумия безответственно и безразлично. Сердце Хана сжалось до размера горошины, затягивая в свою чёрную дыру всё и остатки внутренностей. От этих слов даже дышать было больно. А чём уж тут говорить? Джисона словно с этого самого балкона сбросили. Как жить с такими родителями, которым буквально плевать на своего сына? Бедный Минхо. Хану стало его жаль ещё больше. Отголоски пропавшего солнца светили в окна, напоминая, что ещё не все потеряно. Ещё есть шанс на счастье.

Джисон рисует на руках Минхо море. Своими касаниями он лечит его, вернее хочет вылечить. Кожа его холодная, покрывающаяся мурашками от тёплых рук. Хан положил свою голову на макушку Минхо, а тот проснулся. Аккуратно выпутываясь из объятий и вещей Хана, он сел в турецкую позу. Глаза сильно опухли из-за слёз, он щурился. Волосы так и торчали, футболка уже лежала на коленях. Он коснулся головы, несильно надавив на неё, а после сказал:

— Тут шишка, — говорил Минхо, продолжая искать другие травмы.

— Давай, я посмотрю?

— Не надо. Она одна тут.

— Хорошо.

Повисло неуклюжее молчание. Джисон перебирал в кармане кофты заколки, а они почему-то обжигали ладони.

— Я, — начал Хан, — я не должен в это вмешиваться, но я слышал, как, скорее всего, твои родители вышли из квартиры. Они назвали твоё имя. думаю, что это был ты.

— Да, это были они. Я не спал, слышал.

— Они, — Джисон боялся задавать вопросы, потому что не знал, как Минхо может отреагировать на них, — они всегда так к тебе относятся?

— Нет. В приницпе, они хорошо ко мне относятся, но пока пьют, то чуть хуже, — Минхо пожимал плечами, а Хан видел боль в его глазах.

— Это ужасно... — опустошение в грудной клетке давило своей ненавистью. Отчего Хану даже вздохнуть было больно.

— Я привык. Они такие только тогда, когда пьяные. Протрезвеют станут более-менее нормальными, — Минхо улыбался. И словно того, что было, никогда не было. И сидит он перед ним взъерошенный не потому, что его избили, а потому, что они бесились и теперь он такой. — Спасибо, что пришёл, Джисон. Ты помог мне и я никогда не забуду этой помощи. Единственный, кто был дальше всех, но оказался ближе. Как мне тебя отблагодарить?

— Если я увижу, как ты спишь, то это будет наивысшая степень благодарности, — улыбался Джисон.

— Странный ты, — он засмеялся.

— Я просто забочусь о тебе и хочу, чтобы ты поел и поспал, — он виновато смотрел в пол и чесал ладошку.

— Хорошо, мама-белка. Тогда, пойдём в гости? — Хан наблюдал за ним и прекрасно видел, как Минхо вновь пытался быть сильным. Подниматься ему было трудно.

— Сам ты «мама-белка»! — Джисон улыбнулся, а за окном в это время закат окрашивал чёрное небо, предвещая конец.

— Нет! Ты сам сказал, что я похож на котёнка. Значит, я сынок-котёнок, — улыбаться через боль — трудно. А труднее не понимать, для чего он это делает.

— Пошли уже, котёнок, — Джисон взял их вещи и взглянул на Минхо. Кончики ушек были красные. Отчего это? Это от малинового заката за окном, от рук отца или от слов Хана? Непонятно.

Дверь в квартиру открылась, и поток отвратительного алкогольного запаха окатил с головы до ног. В прихожей было довольно убрано. За исключением того, что кеды Минхо всё это время стояли здесь, а сам он был босиком. Хан только заметил это. Небольшой коридорчик вёл прямо на кухню. Дверь туда была закрыта. Коридор, что был с правой стороны, вёл в открытую гостиную, где происходило всё попоище. И в конце — дверь. Минхо аккуратно провёл Хана туда. Это была его комната.

Вещи и учебники разбросаны. Джисон смотрит на всё это, а пустота внутри всё жрёт. Жрёт его чувства, всё. Ему плохо смотреть на всё это, потому что ещё и Минхо через боль наклоняется, чтобы всё это подобрать. Это неправильно, он не должен этого делать. Он не должен казаться сильным, когда безумно слаб внутри. К чему всё это притворство? Джисон не осудит и уж точно не обидит его. Наоборот, сейчас Хан хочет обнять его, дать волю выплакаться и ему, и самому.

— Минхо, стой, — он аккуратно взял его за руку.

— Ты чего? — непонимающе глядел на него Минхо.

— Я сам приберу, а ты иди в душ. Потом я обработаю тебе всё, хорошо? — почему рука, что прикасается к его руке, горит?

— Но ты не должен, это же моя комната...

— Минхо, — Хан строго посмотрел на него. Видя в глазах напротив не вину, а отчаяние.

— Понял, — вновь улыбнулся. Фальшивая улыбка совсем не шла ему.

Джисон быстро поднял всё учебники на стол, заняло это не больше трёх минут. Он подошёл к кухне, а через дверь в ванной слышалась вода. Всё в порядке.

В окно кухни ещё немного стучались чёрные лучи заката, но они были последними. В маленькой комнате, на полу, они рисовали узоры, игрались с тенями. Как вообще после такой пасмурной погоды появилось солнце? Отыскав на кухне лапшу быстрого приготовления и пару яиц, Джисон всё сварил. И поставил на стол. Получилось что-то вроде ленивого рамёна, если можно его так назвать. Чайник пищит на плите, и под этот звук выходит мокрый Минхо. С волос ещё немного капает вода, глаза стали ещё краснее, видимо, он снова плакал. Джисон сам себя сдерживает, чтобы не зарыдать.

— Вкусно пахнет, — садясь за стол и глядя на Хана щёлками глаз, говорит Минхо.

— Я не очень в готовке, но я старался, — он виновато чешет голову, потому что это правда.

— Всё в порядке. Я уверен, что у тебя получилось хорошо.

Парни кушают молча. Лишь только звук стука палочек о тарелку и редкие переглядывания разрушают всю эту чарующую тишину. Время в настенных часах показывало на полдесятого, а солнце на удивление, уже пропало. Вновь островок света освещал парней. Здесь, на этом острове, безопасно. Ничто не сможет навредить. Ни взрослые, ни тени, ни страхи. Ничего.

Хан моет посуду, потому что сам вызвался. Хоть Минхо и говорил, что ему неудобно, тот его не послушал.

В спальне прикроватная тумба старательно освещает небольшую комнатку своим тёплым светом. Минхо сидит на кровати, опустив голову к полу, и отрывает заусенки на пальцах. Джисон заходит, неловко постучав, а для Хо это кажется странным, потому что никто и никогда не стучал. Никто никогда даже не думал об этом. Все родственники и друзья родителей всегда заходили без стука.

Хан берёт расчёску массажку со стола и садится сзади. Он начинает аккуратно расчёсывать влажные волосы Минхо, помня, что на самой макушке есть шишка. Волосы его такие мягкие и приятные, а ещё они ярко пахнут арбузом. Хан аккуратно перебирает их пальцами, стараясь не касаться кожи головы. Выходит отлично. Ветер гуляет по комнате, чуть застревая в его волосах.

Минхо снимает футболку, а Джисон, сидя всё также сзади, обрабатывает раны. Синяки не такие большие, какие могли бы быть. Через неделю и вовсе сойдут. Но всё равно больно. До безумия больно смотреть на это зрелище. Хан хотел спросить, всё ли в порядке, но остановил эту мысль. Минхо не в порядке. Его избили, он хотел покончить с жизнью. Как он может быть в порядке? Никак. Это просто невозможно. И всё, что делает Джисон, ничтожно мало. Что они будут делать, когда его родители придут? А если за визит того самого «друга» Минхо станет ещё хуже? Голова Джисона скоро лопнет от нескончаемых мыслей и переживаний, что разливаются по телу зудящей болью.

Минхо ложиться на кровать, а Хан садится рядом. В небе звёзды застыли, а в венах кровь бушует. Он гладит Хо по плечу, чуть сильнее укрывая одеялом.

— Джисон... — шепчет Минхо.

— Что такое? — продолжая рисовать картины на его плечах, отвечает Хан.

— Ты можешь ещё ненадолго остаться?

Он не отвечает, а лишь снимает с себя кофту и ложится рядом, обнимая со спины.

Руки крадутся под одеяло, обнимая Минхо. Он чуть вздрагивает от чужих прикосновений, но после лишь удобнее устраивается.

— Минхо? — зовёт Джисон.

Хо мычит в ответ, ожидая вопрос.

— Почему ты даже со мной пытаешься показаться сильным?

Слова явно застали его врасплох. Потому после этого Минхо повернулся лицом к Джисону. Красивые глаза, затёкшие отчаянием и печалью, смотрели на него. В них отражался лунный свет и звёзды, что немного проглядывали сквозь тьму вечерней погоды. Ресницы трепещут от страха, веки дрожат от боли. Хан видел в его глазах боль и желание быть кому-нибудь нужным.

— Не знаю, — он шептал, — я уже просто привык.

— Тебе не нужно быть всегда сильным, хорошо? Давай, из нас двоих я буду сильным. А ты будешь моей поддержкой в трудные времена? — для Хана быть сильным означало, что он будет помогать всеми силами Минхо.

— Х-хорошо, — он заикнулся и слёзы разбитым хрусталём полились из глаз.

Джисон пододвинулся чуть ближе, просовывая одну руку под шеей, а второй обнимая на каплю сильней.

— Всё в порядке, я с тобой, — Джисон шептал в районе уха. А всхлипы разлетались стаей птиц по комнате.

Света больше нет, его полностью поглотила тьма и жаркие объятия парней. Джисон не понимал, правильно ли так обнимать своего друга. Правильно ли к нему прикасаться. Он не мог уснуть, а Минхо уже десять минут как тихо сопит на его груди. Сердце бьётся так сильно, что отдаёт в уши. И как он только заснул, когда с другой стороны буквально стучат? Но это мило, пусть и всё то, что произошло — страшно, и лучше бы этот вечер прошёл, как и всегда. Но лежать тут, на кровати, обнимая измученное тело Минхо — приятно и тепло. Кожа горит и от этого так хорошо, правда. Джисон смотрит на его лицо. Рассматривает его, там веснушки строят созвездия. Их почти не видно. Да и при любви Хана разглядывать людей, он никогда не замечал их. А их практически не видно, как и звёзд сегодня. Ресницы чуть трепещут, а щёки стали больше. Джисон не удержался и тыкнул носом в них, а они, оказывается, такие мягкие, что даже волшебно. Хоть щёки Хана были больше, по мягкости они явно уступали ланитам Минхо.

Он разглядывал его ещё пять минут, а в животе крутили бабочки от новых неизвестных чувств. Джисон не понимал, что это и почему он так чувствует себя рядом с ним. Странно, но приятно.

Через пару минут Джисон уснул.

Что сделать, чтобы навсегда забрать его боль и потушить странный уголёк внутри? Что начинает гореть от каждого прикосновения.

♡ ○ ○

Джисон проснулся в шесть часов утра. И первое, что он почувствовал — тепло. Но какое-то необычное. Не такое, которое было от одеяла или солнца. Вовсе нет. Это было тепло другого человека. Самое сладкое и такое приятное ощущение, которое когда-либо испытывал Хан. От этого внутри всё было непонятно. И трепет, и волнение, и страх. Всё вместе, всё в одном. Колени под одеялом чуть дрожат, потому что чувствуют прикосновение другой души. Джисон всем телом ощущает жар, а кожа запечатлевает новые воспоминания.

Хан глупо улыбался, сам не понимая почему. Минхо сладко спал напротив. Легонько касаясь своей рукой плеча Хана. Внутри стало так тепло, что даже странно. Словно кто-то острыми коготочками касался кожи в районе сердца, чуть царапая и обжигая. И он счастлив, так странно счастлив. Сердце своей сильной игрой на барабанах отдавало в уши. Внутри приятной нугой растекались слова. Джисон смотрит в потолок и вспоминает волосы Минхо, что непослушно закрывают глаза. И заколка не держала всё это по одной простой причине: Минхо не умеет ими пользоваться. И так забавно с этого, ведь механизм заколки прост: сначала выгни, потом вогни. Но у Минхо не получалось. В голове Джисона крутились моменты, когда он просил заколоть ему чёлку, будь-то дома или в школе. И странно всегда было лишь одно — прикосновения пальцев Минхо. Но ощущалось это так, словно и должно быть, словно это абсолютно нормально. И тихо тлеющее чувство внутри тоже имеет место быть. Так, стоп. Какое чувство?

Джисон аккуратно, чтобы не разбудить Минхо, сел в турецкую позу и стал думать, что он ощущает и чувствует. И это так приятно и странно одновременно. Сердце бьётся в тахикардии и дыхание учащённое. Отбросив все мысли в сторону, он тихонько лёг обратно, повернувшись к Минхо лицом. Он взглянул на него, а там только спокойствие и умиротворение отражались в непосредственной близости. Хо так забавно дует щёчки. Глаза, что улыбаются во сне. Разглядывая его, Джисон нашёл созвездие Большой Медведицы на щеке. Значит, Минхо и вправду волшебный. На нём буквально звёзды изображены! А губы кажутся такими мягкими, что появилось желание коснуться их. Что, собственно, Джисон и сделал. Протянув свои короткие пальцы, он подушечками коснулся его губ. Горячие, немного влажные от слюны, такими они были. А осознание потихоньку стало проявляться в голове Джисона и словно током отдёрнуло от чужих губ. «Что я делаю?» — думал Хан. Потому что это было больше, чем просто странно. Хан прикоснулся к губам своего друга, потому что хотел. Потому что интересно было, какие они: мягкие или нет, сухие или влажные. И он узнал. И вообще, он делал это, чтобы проверить температуру. И не имеет значение, к чему он прикоснулся. Температуры нет, а это главное!

Джисон приложил пальцы в своим губам и вспыхнул. Щёки залились багровым рассветом, а сердце быстро-быстро так застучало. Что он только что сделал? Зачем? Почему? Как это вообще? Комната заполнялась свечением ланит Джисона и яркого рассвета за окном. Кровать, укрытая малиновым светом, скрывала смущение подростка. Хан часто дышал, потому что боялся. То, что он чувствовал, было совершенно новым и непонятным. И воздух стал тяжелее от волнения.

А собственные губы горели... и желали большего.

Руки дрожали. Всю кожу покрыли мурашки. Внутри сейчас происходит полное отрицание, но в то же время и принятие. И так неприятно колит сердце. И чувство, словно в нём стая белокрылых бабочек летает. Они порхают в лёгкие, оттуда в глотку, потом в трахею и остаются в горле. Джисон не может дышать. Он переполнен бабочками. Ещё пару мгновений и он задохнётся. Выплюнув только часть белого крылышка. И, пожалуй, что действительно странно, так это то, что... Хан хочет его поцеловать.

В голове столько вопросов, а ответ на все только один...

Джисон влюбился.

♡ ♡ ○

Влюбился...

Слово, состоящие из восьми букв, эхом гуляло в голове у Джисона. Восемь — цифра бесконечности. Так значит, это правда. Всё это не бесконечно и странное влечение Хана к Минхо тоже.

Джисон лежит, повёрнутый к Минхо, смотрит на него, а внутри гул противоречий. Но именно сейчас, под лучами рассвета, всё затихает от красоты Минхо. Яркий солнечный свет аккуратно ложится на его щёки, нос, веки и малиновые губы, что чуточку блестят. Созвездий на его лице больше не видно. Но Минхо всё равно такой прекрасный. Джисон глупо улыбается, смотря не него. Под одеялом жарко, а в комнате душно. Но только на сердце хорошо и замечательно спокойно.

Как же он влюблён. Давно ли это произошло? Давно. Но осознал он только сейчас, а подтолкнули его радужные мармеладки с кислой посыпкой и неуклюже зацепленные заколки в волосах. Достаточно одного короткого взгляда, чтобы увидеть там целую Вселенную и вечность любви. В его глазах сверкали искры, блестели звёзды и тёплым светом растекалось солнышко, что согревало от одной простой улыбки и мягкого взгляда. Из родинок на его лице можно собрать созвездия, а на плечах создать рисунки маленьких цветов, ещё не скошенной травы и голубого неба. Лишь только мириады звёзд всё также разделяют их. Случайные прикосновения, от которых кожа плавится. Остаются ожоги, но только на сердце. Влюбиться в душу так легко. И эти вечные проблемы с заколками, от которых только смех берёт. И даже вечности не хватит, чтобы научится правильно их использовать. Пусть лучше волосы будут взъерошены, чем разобраться с этим сложным механизмом. Джисон смеётся, каждый раз надеясь, что Минхо специально. Надеясь, что ему тоже нравится прикосновения Хана. Джисон так глуп. И так влюблён по-детски.

Минхо — парень, Хан не может любить его. Тем более после всего, что произошло. Хо просто не воспримет его как нечто большее. Они никогда не разговаривали на эту тему. Джисон не знает, как он будет реагировать теперь.

А как Джисону быть?

Ведь вправду появилось это желание — поцеловать. Они обсуждали это с Хёнджином, и у него не было того, что сейчас было у Хана.

Джисон подумает над этим позже. Сейчас нужно разбудить Минхо, позавтракать и дойти до дома Джисона, чтобы тот смог переодеться. Потому что сегодня пятница, а если они не придут в школу, то у обоих появятся определённые проблемы.

— Минхо, — шёпотом зовёт Джисон. Он, нежно прикасаясь к его лбу, убирает чёлку с глаз. Сердце лишь сильней стучит. В горле пересохло. А в голове мелькает мысль, что это их общий подъём. Что на самом деле, они уже давно встречаются, живут вместе. Они уже студенты. Так проходит их каждое утро и в этом нет ничего необычного.

Но парень не желает просыпаться.

— Хо-о, — ещё раз зовёт Джисон и видит, как родные звёздные глаза легонько открываются. Как мило морщится носик. Минхо лениво потягивается, переводя свой взгляд на потолок. Теребит волосы, которые недавно так старательно убирал Джисон. И, поворачивая полузакрытые глаза на Хана — улыбается. Так счастливо улыбается, что от такой улыбки тает Хан. Внутри всё превратилось в жидкий мармелад.

И радостно смотря в глаза Минхо, он говорит:

— Доброе утро, Хо, — с приятным трепетом слетели с горящих губ слова.

Здесь, в этой чарующей пустоте, мягкий хлопок их чувств расцветает в душах. Птицы за окном молчат, они исчезли, потому что долгий взгляд затмевает все звуки, что изредка доносились до двадцать первого этажа. И пусть внутри шквал противоречий, но нет ничего лучше, чем сидеть вот так. Чтобы рассвет обнимал ваши плечи, касался своим светом предметов в комнате. И скрывал смущение. Которое очень сильно отражалось на ваших щеках и кончиках ушей.

Парни, позавтракав и вновь обработав раны Минхо, отправились в школу.

○ ○ ○

Минхо чувствовал себя лучше, когда рядом с ним был Джисон. Этот странный парень прибежал к нему чёрт знает куда, обнял и поддержал. Именно Хан сказал, что всё будет хорошо. Никто другой, а именно он. Минхо странно чувствовал себя из-за этого. Это было словно непонятно и необычно? Как это описать? Объятия его ощущались совсем по-другому. В них не было страшно, в них было спокойно и безопасно. Но и обычными дружескими они не были. Что это? Почему в груди так странно щемит?

♡ ♡ ○

Джисон сидит в школе и изредка переводит взгляд на Минхо. Он выглядит спокойно и даже как-то безмятежно. Хотя давление сегодняшней ночи до сих пор ощущалось на плечах и влажных от слёз глазах.

Как теперь быть? Сказать или оставить всё, как есть? Смелости Джисону точно не хватит, чтобы рассказать о своих чувствах. А может, это вовсе не то, о чём думает Хан, верно? Он ведь вполне мог просто перепутать. Хотя такое перепутать нельзя. Странное это желание — поцеловать. Действительно странное. Он смотрит на него, и хочется обнять. И подарить весь Мир. Минхо чудесен внешне, прекрасен внутренне. Он идеальный для Джисона. Словно это тот самый человек, о котором мечтал Хан. И так хочется, чтобы именно этот человек был родственной душой. Ведь так волшебно осознавать, что именно он создан для тебя. А ты для него. Никто другой. Вы созданы друг для друга.

Джисон не будет говорить. Он не хочет потерять и крупицу того, что имеет сейчас. Потому что Минхо может отреагировать по-разному. Вдруг он отвергнет, откажется с ним заниматься, и всё общение тут же прекратится. Хану будет не хватать его. Его прикосновений, красивых ярких глаз, заколок, с которыми он не справляется, запах арбузного шампуня и вкус радужных мармеладок с кислой посыпкой. Всего этого будет мало. Поэтому лучше молчать, верно? Да, так явно будет проще.

— Джисон, ты во мне дыру скоро просверлишь, — мягко улыбаясь, шептал Минхо.

Джисон опешил, когда осознал, что пялится на Минхо. Сколько времени прошло, он не знал, но понимал, что сейчас выдаст себя. Поэтому, улыбнувшись в ответ, он быстро отвернулся от него. Чувствуя, как щёки расцветают в малиновом рассвете сегодняшнего утра.

♡ ♡ ○

Это нужно с кем-то обсудить, кому-нибудь рассказать. И Джисон почти хотел рассказать Хёнджину, но не стал. Не будет ли это странно, что он влюбился в Минхо? Да ещё тем более после объяснений, почему Хан так сорвался и убежал, ничего не сказав.

А вот Крису можно было рассказать. Он поймёт и поможет. Поэтому в пять часов вечера Джисон шагает к лавочке, где они часто сидят. В парке напротив фонтана.

— Привет, кудряш, — крикнул Джисон, подбегая к своему другу.

— Привет, привет, — Банчан крепко обнял. А Хан заметил, что это были совершенно другие объятия. Не такие, как с Минхо. Обычные, дружеские.

— Пройдёмся до магазина?

— Я только за!

Пока ходили, они обсудили общие волнения, Крис рассказал, как у него обстоят дела и всё в этом роде. Джисон знал, что этот парень вытащит из него всю правду. И поэтому сейчас боялся. А вдруг он его не поймет. А вдруг осудит? Скажет, что он глупый и на этом всё. Конец дружбе. Да почему Хан вообще в нём сомневается? Крис классный, он всегда был и будет на его стороне.

— Давай рассказывай, что стряслось. И соврать не получится, потому что я разговаривал с Хёнджином в школе и он мне всё рассказал.

— Да, блин... — чёрт бы побрал этого Хёнджина. Хан был уверен, что не расскажет.

— Почему ты ночевал у Минхо? — Крис сделал самый невинный взгляд, какой у него только был.

— Может обсудим что-нибудь другое? — улыбался Джисон, чувствуя, как внутри всё жмётся от волнения.

— Так, Джисон, — он строго посмотрел на него. Настолько, что даже колени чуть задрожали.

— Да, я не зна-а-аю, — тянул Джисон, — как рассказать! — он закрыл лицо руками, вспоминая объятия Минхо. Его созвездие Большой Медведицы на щеке, его глаза — месяцы. И он сейчас так смущён! Что чувствует, как ланиты вновь заливаются малиновым рассветом сегодняшнего утра. — Я влюбился, — пауза, — в парня.

— Минхо? — без капли сомнений уточнил Крис. Словно всё и так знал.

— Ты слишком догадливый! — Хан в шутку стукнул его в плечо.

— Это слишком очевидно, — он улыбался, немного смеявшись, а вот Джисону вовсе было невесело.

— Очевидно. Мало ли что очевидно! — возмущался Джисон, вновь закрывая горящие щёки.

— Расскажешь, как понял это?

— Да чёрт его знает, Крис! Просто... он какой-то другой. Понимаешь? Я, блять, не знаю, как это объяснить. Вот он есть и всё. Больше ничего не надо, — Джисон перебирал в руках сорванный с обочины одуванчик. — У него такие чудесные глаза... И я так хочу его, — выдыхая, он тихо-тихо произнёс, — поцеловать.

Хан повернул голову в сторону друга, а тот сидит, улыбается и странно так смотрит на Джисона. Ему объяснения, что это, а он в гляделки играет. Хан так запутался, так запутался! Прямо сейчас, именно здесь, разум затмевают воспоминания с горячими объятиями, что обожгли кожу. Теперь там шрамы от ожогов.

— Это так... волшебно? — Крис продолжал улыбаться. А мошки, что собирались у яркого света фонарей, отвлекали своими тихими комментариями. Словно они тоже слушали и слышали то, о чём рассказывал Джисон. Погода пасмурная, поэтому уже в шесть вечера темно.

— Волшебно? — переспросил Хан.

— Да! Ты же по уши влюблён. Влюблён не во внешность или что-то наподобие. Ты влюблён в его душу.

— Душу? — вновь переспросил Джисон, потому что то, что сейчас говорил Крис, проносилось мимо его сознания.

— Именно. Когда ты успел-то? Вот — что главное. Вы же только три недели занимаетесь, да?

— Да, с начала апреля, — Хан вздохнул, осознав, что и вправду влюбился слишком быстро и беспредельно близко.

— Признаешься? — ну что за вопрос такой! Джисон Крису-то об этом не хотел говорить, а тут самому Минхо!

— Нет, не сейчас это уж точно, — он растерянно посмеялся, даже немного истерически.

— Ну да, зная твою уверенность, ты точно не сможешь, — надменно произнёс Крис, складывая руки на груди.

— Ты меня сейчас на слабо берёшь? — Джисон от удивления аж глаза шире открыл.

— Не-е-ет. Что ты, Джисон-и? — он ехидно улыбался, а Хан чувствовал, что Крис задумал игру.

— Так, прекращай, не смешно. Ты же знаешь, что я не смогу рассказать! — восклицал Джисон.

— А вдруг всё получится, а ты заднюю даёшь?

— Ага, а если всё не получится, не думал об этом?

— Уж лучше сделать и не жалеть, чем не сделать и пожалеть.

— Запутал ты меня.

Рассказать! Да, конечно. Это же так просто, тем-более зная, что сейчас происходит у Минхо. Хотя, может быть, это как-то бы помогло? Верно? А с другой стороны, если это не взаимно, то что они будут делать? Появится вся эта неловкость, что просто отвратительно скажется на их и без того ухудшающих отношениях. Хоть и сейчас всё в порядке, а он просто накручивает себя.

Джисон не знает. Пока он оставит всё так, как есть. А позже, может быть, расскажет. Если сможет.

И пусть погода пасмурная, немного моросит вновь дождь, осознание того, что скоро всё изменится, очень велико. Люди привыкли усложнять жизнь, но нужно лишь довериться прекрасному далёку и жить. Быть здесь и сейчас. А не там, в будущем или прошлом.

Хан постарается помочь решить проблему Минхо, а потом расскажет. Как он это сделает, он не знает. Но что-то внутри подсказывает, что он на правильном пути. И путь этот необязательно должен быть тяжёлым или трудным. Опять же, всё идёт из головы. Отбросив страхи и сомнения, с улыбкой посмотреть вперёд, идти навстречу долгому счастью и прекрасному будущему.

♡ ♡ ○

Скучно и долго тянутся дни. Наступил жаркий май, и дождь весь прекратился. Джисон всё чаще стал мечтать о Минхо. Он засыпает, представляя его рядом, как аккуратно он обнимает его. Шепчет на ухо сладкое и тёплое «спокойной ночи» и, утыкаясь носом в шею, сопит на ухо почти бесшумно. Джисону становилось жарко от таких представлений. Он понимал прекрасно, почему. Они не обнимались с Минхо неделю. На это не было причин. Ведь обычно их объятия были нужными? Даже, наверное, необходимыми. А здесь их нет, потому что в семье у Минхо всё стало более-менее спокойно. По крайней мере, идёт уже неделя, как родители его не пьют. Минхо рассказал, что им дали последнее предупреждение. Ещё одно замечание — и они лишатся работы и сына. Поэтому теперь каждый вечер по парочке бутылок и спать. Выходные, правда, проходят также в запое. Но хотя бы не в недельном.

Хан старается и поддерживает Минхо. К сожалению, это максимум, который он может дать и сделать. Тихие разговоры после вечерних уроков с ароматом смородинного чая и горького кофе. Они делят одиночество на двоих, желая раствориться в островке со светом и вновь неуклюже зацепленных заколках. Что каждый раз умиляют Джисона всё больше и больше. А эти невинные и чистые глаза... Боже! Как же неловко! Ну просто до безумия.

Сидя за столом в том самом островке света, щёки Хана заливаются малиновым закатом, что прибудет в скором времени. Напротив сидит Минхо. Он, опустив голову к тетрадке, проверяет решение Джисона. А Хан бессовестно ищет в его макушке поля ржи. Вновь пересчитывает количество звёзд на щеках. Но каждый раз сбивается, ведь тонет в глазах, что изредка заглядывают в глубину Джисона.

— У тебя в шестом примере ошибка. Ты неправильно знаки перенёс. Попробуй по-другому, — Минхо повернул тетрадку, указывает на проблему. Джисон берёт в руки её, случайно касаясь мизинца Хо. И ощущения, что забурлили яркими чувствами внутри, разнеслись по всему телу током. Казалось, что даже Минхо почувствовал это. Потому что как-то подозрительно быстро убрал руку. Словно обжёгся.

Джисон послушно пересчитывает. Он не может избавиться от ощущения того, что его разглядывают. И в самом деле, подняв глаза на уровень Минхо, Хан встречается с ним взглядом. Но быстро опускает голову к тетради, потому что неловко. Неловко находиться в одной комнате с любимым человеком. Неловко так касаться... и прятаться от его глаз. Хан держится изо всех сил, а сердце так предательски стучит. Словно само хочет рассказать о чувствах, что хранит Джисон внутри него.

Отдав тетрадку на проверку и получив одобрительный кивок, Джисон потягивается сладко. Разминая затёкшие конечности. Он переводит взгляд на окно, а там чуть оранжевое солнце светит прямо в глаза, заставляя щуриться. В волосах Минхо отражаются его лучи, и каждый волосок так по-особенному отсвечивается.

— Я хорошо справился? — смотря наверх, в глаза Минхо, смущённо улыбаясь, спрашивал Джисон.

— Да, ты умничка, Хани, — Минхо улыбался в ответ.

Слова текут клубничной карамелью, проникают в сердце, а в горле пересыхает от жажды. И хочется лишь больше слышать слова, что так чудесно и прекрасно топят сердце семнадцатилетнего подростка.

— Как, — боится спросить Джисон, — как там семья? — а у самого руки дрожат от такого вопроса.

— Знаешь, на удивление спокойно. Хоть они и продолжают ссориться, а меня игнорировать. Ну, понимаешь, они просто не интересуются в плане жизни, если это правильно так назвать. Просто спрашивают про школу. Так и раньше было, но... не знаю. Всё стало лучше. Они теперь на работе до семи вечера, а я могу побыть один в квартире. И это... так необычно, что ли? — каждое слово, что произносил Минхо, Джисон ловил и понимал, что это и вправду чудо. Вот так потихоньку всё начинает налаживаться. Раны заживают. Их лечит музыка и лёгкое смущение. Улыбки и заколки в волосах.

— Значит, всё становится хорошо? — Джисон смотрит в его глаза и тонет в океане их цвета.

— Думаю, что да, — Минхо улыбается, а на губах отражаются лучи закатного солнца. — Ещё, скоро бабушка приедет, хочу к ней на время уйти жить. Как думаешь, так будет лучше? — он склонил голову чуть вправо и, щурясь глазами месяцами, спрашивал Джисона. У которого сердце давно остановилось от их света.

— Конечно! Это же огромная возможность! А... — Джисон остановился в замешательстве, — а где всё это время была твоя бабушка?

Минхо на этот вопрос лишь моргнул. И, улыбнувшись, сказал:

— Они с моей мамой в очень плохих отношениях. Бабушка звонила часто, но мама не отвечала, потому что терпеть не может свою свекровь. И папа из-за мамы перестал с ней общаться. А я бабушке не рассказывал о том, что происходит у нас дома. Боялся за её здоровье. Но она узнала, когда ей позвонили с работы родителей. И вот она приедет уже в конце мая. Я так её жду! — Хан видел радость в глазах. Такую искреннюю и счастливую, что желание ярко улыбаться в ответ не покидало его. А ещё совсем тихая мечта, что сидела на кончике розовых ушек, хотела крепко так обнять, поцеловать в кончик носа и громко крикнуть, что вот и всё. Что всё стало хорошо!

Но делать этого нельзя. Поэтому, сверкая тёплой улыбкой, Джисон, сказал:

— Я так рад!

И всё-таки он не сдержался. Пододвинулся и крепко обнял Минхо. Вдыхая аромат его шампуня, он растворился в теплоте его касаний и чуть дрожащих от неожиданности рук. Оранжевое солнце, что укрывает парней своим мягким одеялом, желая сохранить эти воспоминания навсегда. Джисон боится, что ошибся, вот нечаянно и просто. Не справившись со своими чувствами. Он ощущает, как приятная волна вибрацией растекается и обжигает кожу на спине. Родные касания оставляют горящие следы. И здесь так прекрасно. И так чудесно осознавать всё это. Джисон счастлив. По-настоящему счастлив. Неужели это конец?