Песчаный сон
Песчаный сон
Сон. … Сейчас Светка могла бы даже нарисовать этот сон, если бы умела рисовать толком, а не так коряво и неуклюже, как на психологических тестах.
Вначале она тонула. Очень долго.… Вокруг, насколько позволял обзор, клубился плотный и сырой туман. Вязкая буро — коричневая масса ужасающе медленно, по крохотной частичке, принимала тело в свои леденящие объятия. Даже глазам стало невыносимо холодно, когда очередь неминуемо дошла и до них. Светка так и утонула — молча и с широко открытыми глазами… Она знала, что так и должно быть… Она не сопротивлялась…
А очнулась в очень странном месте…
Ослепительно белый песок, похожий на море мелкого сахара, не колется, не обжигает, а лишь слегка щекочет подошвы босых ног. Она поднимает глаза от песка и смотрит вдаль, туда, где между глубокой синевой недвижного моря и бледно — голубым небесным сводом четко видна более тёмная, почти чёрная ленточка горизонта.
На морской глади — ни единой морщинки, и, наверно, она отражала бы облака, словно зеркало, если бы на небе было хоть одно, даже крохотное облачко. Но и небо — пусто, бледно, безжизненно. … Ни намёка на ветер, даже, кажется, сам воздух отсутствует в этом странном неподвижном мире.
Светка понимает, что солнца здесь тоже нет, а ровный, мягко обнимающий её белый свет, льющийся со всех сторон, не даёт ни малейшей тени.
Только старика не смогла бы, наверное, нарисовать. Старик появился внезапно и словно бы тоже из ниоткуда. Просто уплотнилось и потемнело пространство, и в обрамлении складок восточного тюрбана вдруг возникло перед нею узкое, прорезанное глубокими морщинами лицо цвета крепкой чайной заварки. Подол просторной белоснежной хламиды касался песка.
— Смотри! — слышит девочка у себя в голове голос старика — резкий, жесткий, как скрученная проволока — но видит, что тонкая прямая линия, что находится у того на месте рта, не шевелится. Лишь глаза — огромные, почти чёрные глядят на неё в упор, и она чувствует, что старик покажет сейчас нечто такое, отчего жизнь её уж никогда не будет прежней, и всё то, во что она пыталась верить, окажется пустыми детскими мечтами, вроде пресловутых русалок. В то, что русалки существуют, верилось ей до самой школьной поры, пока однажды учительница не высмеяла перед всем классом эти глупые фантазии.
Старик не указывает направление, в котором нужно смотреть, но неведомым образом Светке и так ясно. И она поворачивает голову от моря и глядит вправо.
Сначала ничего не происходит. Белоснежные песчаные горы всё так же неподвижны. Светка всматривается до тех пор, пока глаза не устают и начинают закрываться сами собою.
Но вдруг между двумя покатыми холмами будто бы что—то мелькнуло, какая—то чёрная точка. Напрягая зрение до предела, она продолжает вглядываться, и не зря: вслед за первой точкой возникает вторая, третья, четвёртая, и далее она теряет им счёт…
Точки увеличиваются в размерах, принимая очертания вполне определённых фигур. Люди. Всадники.
Двигаясь цепочкой, они направляются прямо в её сторону…
Вот уже возможно различить мерный шаг разномастных верблюдов. На их горбатых спинах покачиваются закутанные в чёрные, серые и тёмно — синие хламиды бородатые мужчины. Вытянувшись в бесконечную линию, проезжают они мимо недвижной Светки. Неподвижные взгляды устремлены вперёд. Молчаливый строй разбавлен редкими всадниками на изящных черных конях. Длинные ноги животных не вязнут в песке: они его даже не касаются. Караван не оставляет следов.
Светка не помнит, сколько времени она вот так простояла, вглядываясь в каждое лицо, в каждую складку странных одежд загадочных всадников. Она только знает, что должна смотреть неотрывно. Чтобы найти кого—то. Чтобы узнать кого—то… Острый, пристальный взгляд старика жжёт ей затылок, но обернуться она не смеет, потому что чувствует: у этого блёклого мира — свои законы, и стоит на миг отвернуться — и ради сиюминутного интереса навсегда потеряешь самое важное…
А караван движется мимо, не ускоряя и не сбавляя темп, и кажется — нет ему конца. Светка замечает, что, несмотря на удивительную схожесть этих мужчин, различия меж ними всё же есть. Многие — совсем старики, с глубокими морщинами и длинными белоснежными бородами. Но есть и совсем молодые, почти мальчишки, лишь с лёгкой тенью щетины на гладких загорелых лицах.
Люди, которые прошли всё, что возможно в этой жизни…Люди, что двигались теперь к последней цели, туда, где ждёт отдых и покой. Вечный…
Вереница лошадей и верблюдов, казалось, никогда не закончится. Но, наконец, на горизонте показался последний всадник. Сердце её, до этого момента не подающее ни единого признака жизни, вздрогнуло и стало отстукивать бешеный ритм. Светка изо всех сил вгляделась в этого последнего всадника, и с каждым шагом его великолепного чёрного коня сердце билось всё быстрее. Оно сейчас видело лучше, чем глаза.
Ей отчаянно хотелось верить своим смутным догадкам, и в то же время она желала всеми силами ошибиться…
Пустынный безжизненный мир не пощадил: последним ехал Саша…
Он так же, как и остальные, строго и торжественно глядел прямо перед собою, так же неподвижны были непроницаемые складки длинных тёмных одежд.
Вот он совсем близко. … Так близко, что каждую ниточку пересчитать можно на длинном чёрном шарфе, что обмотан вокруг его головы, каждую волосинку в лошадиной гриве.
«Саша! Оглянись! Это я! Я здесь!» — Светка не знала, кричала ли она, шептала ли, или безмолвно посылала в пространство отчаянное своё желание.
Светка всем существом потянулась навстречу, но, видимо, законы этого странного мира нарушить было невозможно. Ей вдруг стало ясно, что, сколько бы она ни рвалась, сколько бы ни кричала — он просто не заметит и не услышит…
«Ты видела теперь» — не спросил, а утвердительно изрёк неизвестный старец, и от слов его веяло неумолимой и неотвратимой истиной. От этой истины мутило и кидало в дрожь. Проклятый чужой мир с поблекшими красками выталкивал её, живую и беспокойную, из своих незримых призрачных границ.
Очертания белоснежных барханов начали размываться, исчезать, сменяясь серым плотным туманом. И она снова полетела куда—то: то ли вверх, то ли вниз…