+/- Чувство

С той истории прошло чуть больше двух недель. А я не перестаю работать. Слова идут сами собой, изображая мерзкое лицо сумасшедшей, что было навеки упокоено усилием крохотного существа. «Кажется, не всегда означает быть» - подвожу я не утешительный итог. И чувствую, как вина уже готовиться петь реквием по моему новому произведению.

Не хорошо, так использовать чужое горе. Одно дело, когда используешь собственную боль, но ковыряться в чужой душе – не лучшее занятие. Но вдохновение безжалостно, он не считается с моралью. Только потом, когда муза оставляет тебя, ты вспоминаешь о том, что не кажется правильным. О реальности.

И в этой реальности маленький человечек в одиночку пытается смириться с ужасом собственного поступка. Хрома сказала, чтобы мы дали ей время. Не лезли к ней с «братской» любовью. Конечно, в этот момент она смотрит исключительно на меня. А я и не лезу ... ни с какой любовью. Или...

Не лез, последние две недели, пока работал. Но сейчас первый черновик закончен. Я остаюсь наедине со своими мыслями. И в них бродит это крохотное создание. За утро это третья чашка кофе. Когда я засыпаю, вижу её обесточенное личико... с моих собственных слов. В этот раз оно хватает меня за нутро и пытается вырвать его из моей грудины. Я просыпаюсь из-за входного оповещения. Что же делать? На этот раз она реальна.

На пороге объявляется знакомый силуэт. Волосы собраны на макушке, хотя редкие прядки все также нелепо торчат в стороны, а хрупкие плечики явно напряжены. Раньше я видел это личико каждое утро. Заспанное, оно недовольно скукоживалось от света, который я впускал в комнату. Лили что-то недовольно бормотала тонким голоском, но все равно улыбалась каждый раз, когда растягивала вслед за руками свое юное тельце. Потом я заставлял её есть кашу. Она сжимала губки от неудовольствия, но мама целовала её в макушку и Лили сдавалась под уговаривающие взгляды всех нас. Она всегда была в центре внимания и любила, когда мир смотрел на нее, не отрывая взгляда. А мир и не мог не смотреть...

Но даже он не знал, что в какой-то момент стоит один раз отвести этот взгляд и он больше не увидит её. И пусть сейчас я вижу её лицо. Я знаю, что это девушка другая...

Удивительно, насколько разными быть практически идентичные глаза.

Она другая. Совсем другая...

Иногда я спрашиваю себя: если бы ни сходство с Лили, чтобы я чувствовал?

Еще совсем ребенок...но такая взрослая... Она видит в мире слишком многое. Временами она замирает и настороженно озирается вокруг, как будто картинки возникают перед ней впервые. И снова видит, но еще больше...

А сейчас...

«Убила» - на тонкой губке появилась кровавая трещинка, да и глаза стали серьезнее. Теперь они уже не наблюдают, а предупреждают о возможной опасности.

- Извини. Пришла без предупреждения – трещина становится все глубже, когда губы начинают шевелиться.

- Ничего. Я почти закончил – я проводил Селену в свой кабинет и сейчас она смотрит, как я пишу эти строки.

- Хрома сказала, что ты писатель. Не думала, что еще остались те, кто пишут от руки.

Я чувствую, как она медленно приближается и останавливается у меня за спиной.

- Я не буду читать. Не волнуйся. Просто мне нравится это действие. Когда перо ходит по бумаге, получается такой, скрипящий звук. Меня это успокаивает. Папа часто пишет чернилами. Говорит, что работа у него такая – любить все, что стирается во времени... и сохранять это, если не для других, то хотя бы в собственном сердце. Думаю, некоторые писатели делают то же самое.

- А кем работает твой отец? – спрашиваю я. Меня удивляет её речь. Она говорит тихо, но так четко, что я могу даже понять, в каком положении находятся её губы.

- Он археолог.

- Хорошая профессия. - Говорю я. - А главное – очень редкая.

Я разворачиваюсь к ней и вижу, как улыбка медленно нанизывается на тугое лицо, но глаза также красноречиво серьезны.