золотая молодежь

      Чимин просыпается от хитрых прикосновений холода к его плечам. Он открывает глаза и оказывается один, затерянный в белоснежном одеяле среди подушек. Омега приподнимается, сонно оглядывая пустую комнату. Над городом за панорамным окном снова нависли тучи и будто тяжело давят, жадно съедая пики небоскрёбов на противоположном берегу.

      Чимин пугливо и немного недоверчиво босыми ступнями касается тёплого пола, всё равно встречая странный холод. Он одёргивает полюбившуюся миновскую рубашку, что спала с плеча, и встаёт на ноги, откинув край одеяла.

      Пустые стеклянные коридоры-переходы кажутся длиннее, и какое-то неприятное чувство гонит по спине мурашки. Одиночество. То, с которым Юнги жил здесь. Оно впиталось в стены, и сердце Чимина щемит.

      Омега замечает на террасе широкую спину, уже успевшую стать родной. За ней хочется прятаться с уверенностью и защищать по-своему.

     Чимин выходит к Юнги всё так же босым. Вздрогнув перед лёгким ветерком и запахнувшись, он прижимается. 

 — Юнги, — своим шёпотом щекочет татуированную шею, — снова куришь.

      Омега прикрывает глаза, вдохнув любимый и строгий аромат сосны, а в груди разливается греющее тепло. Не обнимай он Юнги сейчас, наверное, замёрз бы.

      Альфа хмыкает и тонкими бледными пальцами стучит по сигарете, чтобы пепел обрушился на землю. Ветер заинтересованно подхватывает его, уносит куда-то в свою пещеру по соседству с логовом спящего на золоте дракона и возвращается, чтобы поиграть с тёмными локонами Юнги, будто маленький и любопытный, рассеивая новое облачко никотинового дыма и неслышно фыркая от этой вони. 

 — Прекращай, — просит Чимин. 

 — Пытаюсь, — хрипит Юнги и замечает, как редко подрагивает тело омеги. — Замёрз?

     Чимин только прижимается ближе, но альфа разворачивается к нему, расстегивая свою толстовку и собираясь остаться в одной только тёмной футболке. 

 — Нет-нет, — протестует Чимин, — тогда ты тоже замёрзнешь. 

 — Не страшно, — Юнги снимает кофту, накинув на омегу, и хмыкает, когда тот фыркает. 

 — Давай зайдём, — просит Чимин.

     Альфа, задумавшись над чем-то, молчит. Омега зарывается носом в воротник и прикрывает глаза, действительно согреваясь. Он стоит рядом, всё ещё надеясь, что Юнги скажет ему что-нибудь, но тот только шумно вздыхает и тушит недокуренную сигарету. 

 — Пойдём.

                                                                                                   * * *

     Пока Чимин готовит завтрак, Юнги обнимает его сзади, уткнувшись в тёплое плечо, и старается не мешать. Он молчит всё это время, пытаясь отвлечься от роя собственных мыслей, и Чимин перестаёт терпеть, поворачиваясь к нему. Он берёт в свои ладошки самое красивое в этом страшном мире лицо, смотрит в глаза напротив с надеждой на то, что когда-нибудь Юнги откроется ему полностью, как массивные дорогие двери в торжественный зал перед началом бала в веке восемнадцатом. 

 — В чём дело? — волнуется омега. — Что с тобой? 

 — Всё в порядке, — возможно, Юнги врёт или пытается успокоить этим сам себя, но на самом деле просто не хочет заставлять Чимина переживать и быть перед омегой слабым. Поэтому привык думать обо всём в знакомом одиночестве. 

 — Неправда, — замечает Чимин шёпотом. 

 — Я просто... — с тяжелым вздохом Юнги признаёт, что готов вот-вот сдаться. — Просто не хочу, чтобы ты забивал голову таким. То, что происходит со мной, происходит и с другими, возможно, поэтому... 

 — Юнги, — перебивает Чимин и с фантомом ужаса в сердце замечает в глазах альфы тяжесть, — это не значит, что тебе не нужна поддержка. А я хочу дать её тебе. Ты не сможешь быть сильным всегда и при всех. 

 — Малыш, это... Ладно, — Юнги снова вздыхает, пытаясь сосредоточиться и взять себя в руки, потому что звучат правильные слова. — Скоро будет ровно десять лет со смерти папы, и...

     Когда альфа запинается, отводя мокреющие глаза, Чимин обнимает его крепче, поглаживая широкие плечи, и зарывается пальцами в тёмные волосы, ероша их. 

 — Столько лет прошло, но я всё ещё... — Юнги делает новый вздох, чтобы собраться. Чтобы держаться и оставаться сильным. — Отцу, кажется, плевать, а я не могу. Так устал от всего этого дерьма.

     Альфа прижимает Чимина ближе, а тот гладит по волосам и трётся носом о шею — успокаивает. 

 — Этот мир такой, блять, гнилой, — Юнги дышит тяжело и горячо. — Каждый раз мне кажется, что я мог спасти его. 

 — Если это произошло, то так должно было быть, — шепчет омега. — Ты не смог бы спасти его. Всё равно случилось бы что-нибудь другое. 

 — Знаю, но... — Юнги снова затихает. — Но всё равно думаю об этом. 

 — Это не пройдёт, пока не будешь пытаться снова и снова, — Чимин гладит широкую спину. 

 — Но я устал пытаться, — и кажется, будто что-то внутри Чимина разбивается. Там, в грудной клетке, рядом с местом, где бьётся что-то под названием «сердце». 

 — Ради меня, — он испуганно отстраняется, снова взяв лицо Юнги в свои руки. — Пожалуйста. 

 — Малыш, — Юнги грустно хмыкает, — конечно.

     Ласковость во взгляде Чимина греет сильнее долгожданных лучей солнца после затянувшейся суровой зимы. И оба всё ещё помнят это: «Никогда не сдавайся».

                                                                                                   * * *

     Чимин сидит на диване, задумчиво рассматривая родные небоскрёбы на том берегу, пока перебирает чужие локоны. Юнги доверчиво положил голову на его колени и задремал чем-то хрупким и немного пугливым, ночью проспав очень мало и беспокойно.

     Чимин не может объяснить, что за чувство у него в груди, из-за которого на глаза наворачиваются слёзы.

     Юнги добивался его и не уходил, когда уставал, потому что Чимин попросту отталкивал. Сколько сил он на это потратил и сколько попыток и мыслей пережил? Сколько пытался и думал, что падает, но вставал?

      Это какая-то странная гордость горит у сердца, но за что именно? Ведь это чувство нельзя назвать просто одним словом: любовь. Потому что нельзя описать эти бури и грозы с ярким солнцем, туман и сносящий крышу ветер. Не может одно слово собрать воедино всё это сумасшествие.

     Когда Юнги ворочается, прижимается ближе, но в итоге медленно открывает глаза, в них проскакивает в один миг весь мир. Чимин думал, что невозможно, когда всего лишь один человек является причиной всего этого безумия внутри, желания сдаться, пусть даже гарантии на вечное счастье нет. Разве возможно, чтобы кто-то был способен без единого слова захотеть раствориться в своём одном единственном? 

 — Детка? — Юнги тянется рукой, чтобы погладить щёку омеги. Чимин вздрагивает и только сейчас понимает, что слёзы всё-таки побежали. Альфа улыбается так слабо, ещё совсем сонно, что заставляет Чимина вдруг умиляться, а Юнги — недопонимать. —

 Ты чего? —

 Ничего, — Чимин пожимает плечами, склонившись, и шмыгает, — я просто люблю тебя.

                                                                                                   * * *

     Когда они просыпаются на следующее утро раньше, чем стоило, они не встают. Юнги, конечно, пристаёт к Чимину, открыв для себя новое, когда тот ворочается, пытаясь избавиться от холодных пальцев, касающихся его рёбер: омега боится щекотки. 

 — Перестань, — снова просит Чимин, ловя классическую романтику в забавах, и снова выворачивается, отодвигаясь. Юнги прижимает его обратно к себе, решив, что, наверное, уже и правда хватит. Чимин поворачивается к альфе, поправляя его чёлку, чтобы посмотреть снова на звёзды в глазах, а после ныряет руками под одеяло, мстительно ткнув Мина под рёбра. Тот только корчится, но потом успокаивается, с победой смотря на омегу — не боится. 

 — Не человек, — бурчит Чимин, прищурившись. Юнги хрипло посмеивается и замолкает. Глаза Чимина, на самом деле, отражают тёплые лучи, редкие в этом городе. Вот, куда исчезло солнце.

      Внутри, где-то то ли около сердца, то ли под лёгкими что-то искрится, когда Юнги замечает в глазах омеги внимательность к альфе, к его настроению и тем чувствам, что он скрывает.

     Глаза большие, как у котёнка, доверчивые и добрые, оказывается, но по-своему наивные. Не влюбиться в них — всё равно, что не дышать, считает Юнги и тонет. Влюбился слишком сильно. Больше не всплыть и не спастись. Всё без желания.

      Весь Чимин красив. Во всех смыслах. И у него всегда красные щёчки, маленькие ладошки, будто правда ребёнка. Вот ещё немного и потянется, чтобы ухватиться за чужой мизинчик и не потеряться. Его губы, Боже, такие пухлые и сладкие, они... 

 — Поцелуй меня, — хрипит Юнги. Глаза лисьи и хитрые.

     Чимин сначала удивляется, смущается, но хмыкает, что-то вспоминая. — Почему я должен целовать тебя? 

 — Я хочу, — посмеиваясь игриво, альфа нависает над хихикающим омегой, что кулачками упёрся в его грудь. Чимин прикусывает губу, смотря в глаза напротив с игрой и огоньком той похоти. И этот взгляд нравится Мину, поэтому он, улыбаясь (actually: «скалясь»), словно волк, загнавший в угол ягнёнка, опускается к ключицам омеги, невыносимо медленно касаясь их губами, и мажет обжигающими масляными.

     Омега делает шумный вздох, зарываясь пальчиками в тёмные волосы альфы, и терпит взрывы в груди, что заставляют нетерпеливо ворочаться под старшим. Холодные длинные пальцы приятно касаются горячей кожи, нырнув под рубашку, и пересчитывают будто рёбра, так легко ведя мурашки за собой.

     Дыхание Чимина сбивается и тяжелеет, поэтому он хватает губами воздух, вжимаясь головой в подушку, потому что губы Юнги невыносимо приятные. Мягкие и, кажется, пекут (от сигарет; режут сухостью, как словами), оставляют на теле мокрые следы и красные метки, как бутоны роз. Альфа целует мягкий живот омеги так нежно, что хочется пропасть, и спускается всё ниже. Его руки гуляют по бёдрам, сжимают до белых пальцев и красных следов от них или вовсе еле касаются. Чимин сходит с ума, не находя себе места, то цепляясь за простыни, то зарываясь в волосы Юнги, и, честно, не думал, что когда-то станет таким сумасшедшим желающим кого-то.

      Целовать Юнги и ощущать его — всё, что нужно Чимину, и альфа снова возвращается к омежьим губам, как доктор, знающий ту панацею, целует их, будто они то, что заставляет жить, оставив руки на чужих бёдрах. Чимин берёт его лицо в ладошки, притягивая ближе, и тонет без стыда в мокром поцелуе, переплетая языки и невыносимо сгорая внутри себя, как сотня сигарет одновременно.

     Запах омеги сводит Юнги с ума, и он целует шею, покусывая нежную кожу, пока Чимин нетерпеливо под ним ворочается, запрокидывая голову, и разрешает оставить больше следов. Простынь уже сбилась, на самом деле, ещё больше. В комнате жарко настолько, словно конец света, в котором солнце сжигает всё живое на поверхности планеты, уже наступил.

     Юнги пальцами цепляет резинку чужих манящих кружев и, когда ловит новый томный вздох омеги под собой, медленно их стягивает, слабо улыбаясь. Тот сводит брови, его голова невыносимо кружится, потому что слишком хорошо. Он только начинает царапать спину альфы, поддаваясь миновским губам, когда Юнги, словно археолог с амнезией, снова изучает чужие ключицы поцелуями, поверх старых ставит новые, вдыхая больше запаха омеги и становясь совсем жадным.

      Только его Чиминни.

     Омега ловит ртом воздух, когда Юнги вставляет сразу два пальца почти медленно, прячась в изгибе паковской шеи, и обжигает кожу горячим дыханием, не переставая целовать каждый сантиметр. Хочет быть осторожным, но это сложно, когда тот, кто сносит крышу, стонет под ним весь красный и растрёпанный, в его рубашке и пахнет им, на ухо шепчет что-то сладкое, будто издевается, догадываясь, что заставляет сорваться и вдолбить хрупкое чувствительное тело в кровать.

     Так и получается. Юнги неожиданно переворачивает омегу на живот, тот сначала охает, но после расплывается в довольной улыбке. Альфа резко тянет к себе бёдра Чимина, заглядываясь на мягкие ягодицы. Настолько не сдерживаясь, что сжимает их так, что пальцы белеют.

     Омега скулит, когда Юнги пару раз шлёпает так, что задницу начинает немного печь, и Чимин сжимает простынь, закусив губу. Красиво выгибаясь, на рефлексе подаётся бёдрами вперёд, отстраняясь от Юнги, но альфа грубо заставляет вернуться.

     У Чимина перехватывает дыхание, когда он задницей чувствует, насколько Мин возбуждён, и улыбается. Юнги это замечает и думает, что омега слишком довольный. Чимин же думает, что альфа просто охрененный. Его характер, возможно, грубый, а омега сумасшедший, если это заводит? То, какой Мин жадный и, блять, горячий, когда закусывает губу и сверху вниз рассматривает омежье тело. Определённо заводит.

     Юнги спускает домашние спортивки, пока Чимин снова ёрзает и просит сделать с ним, наконец, то, чего они оба хотят. Альфа правда не хотел бы быть таким жестким со своим омегой, но входит грубо и срывает с пухлых обкусанных от желания губ Чимина надрывный стон, сам запрокидывая голову от наслаждения. Омега такой узкий и мокрый, приятно давит на его член, что стоит закрыть глаза — посыпятся звёзды.

    Юнги двигается медленно, но грубо, и тело под ним извивается. Чимин стонет громко и глухо, уткнувшись лицом в подушку, сжимая простыни и впиваясь в собственные ладони ногтями. 

 — Я хочу слышать тебя, — хрипит Юнги на ухо, и Чимин готов кончить только от этого.

     Альфа тянет за волосы, чтобы омега стонал для него громче, а у того от удовольствия закатываются глаза, всё кажется сейчас невъебенно пошлым, но обоим это нравится, и останавливаться никто не собирается.

     Юнги вбивается в хрупкого Чимина, вколачивая того в кровать до самого её скрипа.

     Альфа рычит, а омега выгибается и хочет кричать, потому что ему слишком хорошо от того, какой Юнги грубый. Тот впивается в его бёдра пальцами до синяков, и Чимин чувствует, как от стонов начинает болеть горло. Юнги переворачивает его на спину, продолжая остервенело вдалбливаться в податливое тело, и омега цепляется за широкие плечи, царапая их почти до крови, оставляя жгучие полосы от ноготков на спине.

     Юнги покусывает кожу шеи и рычит, грубо толкаясь быстрее, когда крышу срывает. Чимин чувствует, как в глазах мутнеет от слёз удовольствия, и шепчет Юнги на ухо что-то неразборчивое для самого себя о том, как любит. Альфа больше не может мыслить, тяжело дыша, берёт Чимина за руку и переплетает пальцы. Омега не может объяснить, что ещё он чувствует в этот момент, но, определённо, там дикое счастье. 

 — Я так люблю тебя, — словно среди тумана, Чимин отчётливо слышит эту хрипоту. Вот-вот перед глазами взорвутся такие фейерверки, каких не видели фестивали, внутри давно горят огни, будто кто-то перепутал и поджег вместо рыжей ведьмы душу.

     Чимин цепляется свободной рукой за крепкие плечи альфы, царапает спину и в последний раз гортанно стонет громче, запрокидывая голову, и, выгибаясь, кончает белёсыми каплями, расплывающимися по животу. Юнги плавно толкается глубже, кончая следом и порыкивая, уткнувшись Чимину в шею.

     Альфа тяжело дышит и устало падает на омегу, закрыв глаза. Чимин счастливо улыбается, правда, слабо, на сколько хватает сил, и перебирает мокрые миновские пряди. 

 — Я тоже люблю тебя.

                                                                                                   * * *

— Ты всегда пьёшь латте с лавандой? — прикусив губу, чтобы сдержать улыбку, Чимин спрашивает у Юнги, поглядывая на него и тоже держа в руках стаканчик кофе. 

 — Да-а, — отвечает альфа, не отвлекаясь от дороги, и улыбается. — And u?

     Чимин посмеивается, от чего его глаза превращаются в счастливые щелочки. — Нет, я люблю экспериментировать. 

 — И нет фаворитов? — Юнги уже паркуется, поэтому точно не отвлекается и выворачивает руль, осматриваясь по сторонам, пока Чимин разглядывает его бледные руки и в который раз понимает, что они заставляют его тихо скулить и глотать слюну. 

 — Есть, — омега выходит из машины вслед за альфой. Он улыбается и, закончив фразу, игриво подмигивает. — Красное вино.

     Университет встречает их шумом и несколькими предстоящими парами, иногда скучными до тошноты. Приехавшие недавно студенты галдят и провожают любопытными взглядами, вдруг, кажется, на секунду замолкая и начиная перешептываться о чём-то.

     У Мин Юнги — известного тусовщика и, наверное, самого популярного альфы универа, как бы громко это не звучало — действительно появился омега?

     «Вряд ли это надолго», — тихо шепчет кто-то на ухо другу. 

 — Приве-е-ет, — Хосок поспевает к ним, как только замечает, весь переполненный энергией, как батарейка, а Намджун и Джин спокойно идут позади. 

 — Как вы? — Чон пожимает Юнги руку и хлопает по плечу, затем обернувшись к омеге рядом с другом. — Как ты, Чиминни? 

 — В порядке, спасибо, — посмеиваясь тому, какой Хосок солнечный, отвечает Пак.

     Они здороваются с остальными, Юнги отвлекается на бурное обсуждение чего-то с Хосоком, иногда слышны и забавные протестующие вскрики Джина (потому что он не согласен с обоими альфами, которые, кажется, совсем уже потеряли совесть и уважение к нему). 

 — От тебя пахнет Юнги, — тепло улыбаясь, тихо, не мешая друзьям, замечает Намджун так немного неожиданно для Чимина, что омега вздрагивает. 

 — А, это... — отчего-то Паку становится неловко, и он немного краснеет, поджав губы и уткнувшись взглядом в пол. — Спасибо? 

 — Не за что, — Намджун посмеивается. — Я правда рад, что вы вместе.

    Чимин осторожно поднимает на него глаза, чтобы понять, искренен ли альфа, и приятно удивляется. Действительно честен. 

 — У Юнги хорошие друзья, — улыбнувшись, проговаривает омега, наблюдая, какими забавными выглядят те трое со стороны, спорящие о чём-то, скорее всего, совершенно не важном.

     Намджун кивает, тоже наблюдая за ними. — Потому что Юнги важен для нас. Думаю, он достоин того, чтобы рядом с ним был кто-то вроде тебя.

      Чимин снова поворачивается к Намджуну. 

— Думаю, вы тоже дороги ему. 

 — Спасибо? — альфа посмеивается. 

 — Прости, я отнесу вещи в аудиторию и вернусь, ладно? — извиняется Чимин, и Намджун кивает ему.

     Омега спешит подняться по лестнице. Мысленно он недоволен, что многие студенты сидят здесь на ступеньках, но он только быстрее перешагивает, действительно надеясь скоро вернуться к Юнги.

— О, Чимин, привет, — сидящий в аудитории Тэхён отвлекается от конспектов сразу, как видит друга, и будто веселеет на глазах, расцветая нежной сакурой. Улыбается и встаёт, чтобы обнять Чимина. 

 — Я так понимаю, твои выходные прошли отлично? — с ухмылкой замечает Тэхён в запахе Чимина нотки сосны и вина. 

 — Ох, Боже, ты прав, — отвечает старший, посмеявшись. — А ты как? 

 — В порядке, — Тэхён садится обратно за парту. 

 — Не против, если я сяду с тобой? — на самом деле, Чимин уже с ним. 

 — Конечно, — Тэхён кивает, улыбаясь. 

 — А где Чонгук? — но Чимин думает, что лучше бы не спрашивал, потому что улыбка друга тускнеет. Сердце сжимается, и ответ появляется сам, заходя в аудиторию. 

 — Привет, Чимин-а, — Чонгук, подойдя, здоровается и, взглянув на Тэ, прочищает горло, кивнув ему тоже в знак приветствия. Но омега отводит глаза, пытаясь понять текст в тетради. — Как твои выходные? 

 — В порядке, — недовольно отвечает Чимин. Снова эти двое ссорятся, и он просто надеется, что когда-нибудь это закончится, они будут счастливы снова. Друг с другом. — А твои могли быть лучше. 

 — А... Да, наверное, но, — Чонгук ищет что-то в рюкзаке, — я должен показать тебе кое-что.

     Он достаёт телефон. — Прости, мне жаль, правда, но... Ты видел это?

     Чимина будто что-то бьёт. Он забывает о словах и мыслях, только обращает внимание на сердце, что словно обливается кровью и стучит беспокойной птицей.

     Чоновское «показать тебе кое-что» — это фотография в смартфоне, сделанная где-то в клубе, немного размытая, будто было скорее дело до общего веселья, чем до неё.

     Там Юнги кусает шею какого-то омеги, прижав к стене, и руки его гуляют под чужой футболкой.