PART17: твоя детка
Чимин чувствует, как устали ноги от беготни по лестницам и коридорам, колени обещают в любую секунду подкоситься, а земля — уйти из-под ног.
— Хей?
Юнги то ли о чём-то глубоко и усердно думает, то ли делает вид, усердно игнорируя. Возможно, с интересом ждёт, что будет дальше.
— Это твоя детка.
От чиминового шепота и мартовского ветра из окна по спине бегут мурашки. Омега замечает, как альфа еле заметно вздрагивает; Юнги закалил, научил видеть в людях то, чего мы не видим из-за собственной плёнки эгоизма на своих глазах.
Твоя детка.
Юнги поворачивается к Чимину, который теперь знает, что они слабы друг перед другом так, как не были никогда. Теперь омега единственный, кто сможет заметить на лице старшего тени эмоций в полной мере: смущение, радость и главные сейчас грусть с отчаянием.
Чимин чувствует, как рушится его мир, горячей стеной с шумом падает, оседает с пылью, как будто кто-то надавил на плечи омеги и заставил упасть на колени так больно-больно и удариться, разодрать до крови, но не подать и виду.
В глазах Юнги печальные тернии, сквозь которые Чимин уже видит скромно светящие звёзды, но понимает, что ему придётся постараться ещё, попыхтеть, чтобы после «спорим, я смогу сказать всему миру, что люблю тебя?» на ухо поймать обжигающий шёпот и услышать это «я люблю тебя».
— Прости меня.
Чимину, наверное, стыдно до накативших слёз: за фотографию, за дерзость, за веру в слухи и за то, что не узнал Юнги раньше хоть чуточку больше, чем все остальные.
Но Юнги молчит, пока Чимин, ранее стыдливо опустив краснеющие глаза, снова не поднимает их, и альфа вздрагивает так же незаметно от чужого взгляда. Его чудо еле сдерживает слёзы, и Юнги впервые так хочет прижать к себе кого-то, чтобы успокоить и погладить по спине, но между пальцами всё так же тлеет сигарета.
Чимин понимает, что блеска в глазах Юнги нет, потому что его самого, на самом деле, нет и не было. Физически, конечно, вот он, весь из себя такой неприступный и гордый, а душа втоптана где-то в землю, погребена в гробу на холме под раскидистой кроной могучего дуба и плиты с именем папы.
Чимин всхлипывает, потому что в глазах Юнги боль и попытка снова стать прежним, но всё те же бары, драки, алкоголь, наркотики и разочарование, разочарование, разочарование в себе. Чимин всхлипывает второй раз, шмыгает носом, потому что Юнги разбит и не собран, потому что сам не в состоянии, а никому другому дела нет.
Чимин срывается с места, поняв, что даже самую хрупкую, но разбитую вазу можно снова собрать из миллиона осколков, если она действительно дорога́, и собрать собственными руками, случайно и безжалостно резать пальцы об острые фарфоровые пазлы, но собрать, сколько бы часов или лет для этого не понадобилось.
В третий раз Чимин всхлипывает, уткнувшись Юнги в плечо и цепляясь пальчиками за его толстовку на спине; четвёртый раз, когда альфа крепко обнимает его, так тепло-тепло и по-родному прижимает к себе ближе, что хочется плавиться. В пятый, когда Юнги, сомневаясь, целует в макушку, потом увереннее зарывается носом в волосы, вдыхает аромат лаванды и начинает успокаивать, успокаиваясь и сам. Успокаивать в молчаливой тишине, поглаживая по спине, ероша волосы и не выпуская из объятий.
Дальше Чимин теряется в счёте всхлипов, что вот-вот собирались превратиться в маленькую отчаянную истерику, но быстро счёт оказывается ненужным, сходя на нет. Чимин успокоился, но стена его мира не построилась снова.
— Прости меня, — глухо шепчет он в шею Юнги, опаляя кожу дыханием, пока тот ерошит волосы и иногда целует в макушку, не говоря ни слова. — Не молчи, прошу тебя, скажи хоть что-нибудь.
— Намджун объяснил мне всё, — хрипит альфа, сильнее прижимая Чимина к себе, чтобы он наконец прекратил дрожать. — Что он рассказал тебе?
Пальцы омеги вздрагивают и несильно, ненадолго сжимают ткань тёмной толстовки на миновской груди от воспоминаний о недавнем; на глаза снова наворачиваются слёзы, Чимин всё так же утыкается носом в чужую шею и тихим дрожащим голосом произносит:
— Что твой папа погиб в аварии, — младший закусывает губу, пытаясь уловить глухой стук чужого сердца. — Прости.
— Прекрати извиняться и успокойся, — говорит Юнги. — Это всё, что он сказал?
Чимин кивает, шмыгнув носом. Он чувствует себя ещё ужаснее, поняв, что мог заставить Юнги чувствовать что-то страшное, что он пытался забыть или хотя бы потупить годами. — И то, что было с тобой, когда ты узнал. Как вы познакомились с Джином и Хосоком.
Омега отстраняется, чтобы заглянуть в глаза Юнги. — Но есть что-то, что ты сам должен мне рассказать.
Альфа поджимает губы, теряясь в чужих красных и опухших от слёз глазах, и ищет в них немного потускневшие звёзды, которые видел раньше, но светили они ярче. Юнги обхватывает его горячие щеки ладонями, потирая их большими пальцами, а Чимин ластится, довольно прикрыв глаза.
— Ты узнаешь об этом позже, малыш, — Юнги говорит это с удивительной для него нежностью и молча удивляется тому, что же этот омега с ним делает.
Но Чимин тускнеет, Юнги это замечает, и что-то в уголке его сердца тихо начинает паниковать.
— Что случилось?
— До этого ты так же говорил, — напоминает Чимин, опустив голову, насколько смог, потому что Юнги всё ещё не выпускает, но руки его немного ослабли, — что я узнаю обо всём позже. В конце концов со мной говорит Намджун, а не ты. — Теперь спрашивай меня, ладно? Я попытаюсь ответить тебе, — Юнги снова поднимает его лицо; по спине Чимина бегут приятные мурашки от такой редкой миновской теплоты: его тихого хриплого голоса, крепких объятий и ласки в глазах.
— Надеюсь, того, что ты должен узнать от меня, Намджун не расскажет.
— Надеешься? — переспрашивает Чимин, нерешительно накрыв одну ладонь Юнги своей.
— Надеюсь, — кивает Юнги. В его груди теплеет от мягкого касания маленькой, совсем детской и пухленькой ручки к его большой и холодной. Он сокращает сантиметры между их губами, но Чимин немного отстраняется, когда остаются считанные миллиметры.
— В следующий раз, перед тем, как беситься на меня, потому что я просто поговорил с Намджуном, вовремя пойми, что всегда виноваты оба, — вспоминает Чимин, вдруг улыбнувшись и прищурив глаза. Юнги поцелуем ловит его улыбку на немного солёных от недавних слёз губах несколько напористо, слабо улыбаясь и сам. Его руки перемещаются на тонкую талию и сжимают бока, притягивая ближе к себе. Чимин цепляется за чужие плечи, пальчиками путается в тёмных волосах и мнёт миновскую толстовку, тяжело дыша.
Юнги прижимает его ещё ближе, облокачиваясь на подоконник. Чимин, неожиданно выгибаясь навстречу старшему, вздрагивает и ловит ртом воздух, когда холодные пальцы альфы касаются его горячей кожи, нырнув под недавно заправленную в джинсы футболку. Юнги ведёт по спине Чимина мурашки, перебирается на ребра и почти невесомо считает их подушечками ледяных пальцев. Он кусает нежную омежью кожу на шее до красных распускающихся бутонов на место почти сошедших старых, оставляет мокрые поцелуи рядом, а тело Чимина почти дрожит в его крепких руках, как не дрожал никогда осиновый лист.
— В следующий раз я просто выебу тебя и не буду разбираться, кто прав, а кто виноват, понял? — Юнги дыханием опаляет мочку уха, кусает её, игриво звякнув зубами по холодному металлу серёжки. Чимин сглатывает и кивает, снова шумно выдыхая, и Юнги отстраняется, а на его лице хитрая и довольная улыбка. — Будешь ты мне ещё тут условия ставить.
— Иди ты, — тихо фыркает Чимин, ударив кулачком в миновскую грудь и нахмурившись.
— Смотри сильно не дуйся, а то попа лопнет, — Юнги улыбается шире, видя перед собой пухленькие недовольные щёчки, а Чимин фыркает громче, отвернувшись, упирается ладошками в грудь альфы и отстраняется дальше, но Юнги снова притягивает его к себе, тихо посмеиваясь.
На самом деле Чимин жутко краснеет и пытается скрыть это, потому что улыбка старшего слишком сладкая. Такой улыбки омега ещё не видел на лице альфы. Теперь это цель Чимина — сделать так, чтобы Юнги искренне сиял чаще.
До конца пары ещё около сорока минут, идти на неё смысла никто из этих двоих не видит, да и не ищет, если это время можно провести друг с другом. Это первая пара, которую Чимин пропустил и пропустил из-за Юнги, ради Юнги. Ради них двоих.
* * *
— Давай поговорим сейчас? — начинает Чонгук, как только они с Тэхёном заходят в дом, и входная дверь за ними закрывается.
— Я же сказал, что мы поговорим тогда, когда я решу, что это нужно? — вспоминает омега, проходя на кухню за стаканом воды. В горле пересохло от неловкости и напряжённости, атмосферы недосказанности и хоть и туманного, но вздора.
Чонгук поджимает губы, покусывая. Прячет руки в карманы, сгорбившись, и опускает взгляд в пол.
— Вообще-то я хотел поговорить о наших отношениях, — низкий, немного хриплый голос Тэхёна с хрипотцой заставляет сердце вздрогнуть и забиться громче от этих слов.
— А что с ними не так?
— Они изменились, Чонгук, — омега одаривает младшего пробирающим взглядом, в котором играет еле заметная тень осуждения из-за того, что альфа ничего не заметил. — В последнее время ты слишком занят, не думаешь?
— Я работаю, Тэхён, и ты понимаешь это, — голос Чонгука ниже, чем обычно. Парню не нравится, что его сердце и душа так волнуются, но ничего сделать с этим он не может, кроме как сесть напротив омеги на диван.
Тэхён кивает.
— Да, Чонгукки, но я не понимаю, зачем ты работаешь сейчас, когда даже родители советуют тебе пока не делать этого.
— Рано или поздно компания отца перейдёт в мои руки, — Чонгук откидывается на спинку. — Я должен знать, как работать с этим, чтобы не паниковать потом.
Тэхён шумно выдыхает.
— Тогда не ныряй в работу слишком глубоко, — кидает он напоследок, возвращает стакан на кухню и не замечает, как Чонгук кивает сам себе.
Когда Тэхён ступает по ступенькам всё выше и выше, на его глаза всё больше и больше наворачиваются слёзы. Омега поджимает губы и сдерживает всхлипы. Закрыв за собой дверь в комнату, Тэхён спиной прижимается к ней и сползает на пол, зажимая рот рукой. Его тело потряхивает от отчаяния.
Чонгук медленно и мучительно холодеет, всё реже улыбается омеге, всё меньше говорит с ним, будто темы для разговоров иссякли. Реже смотрит в глаза, чаще — куда-то в сторону. Теперь Чонгук забывает обнимать по утрам. Теперь Чонгук спит к Тэхёну спиной и не прижимает во сне крепче. Он односложно отвечает, не задает даже простых взаимных вопросов. Теперь Чонгук в кабинете, хотя не так давно они с Тэхёном всю ночь напролёт говорили обо всём, о чём только можно. Теперь Чонгук находит отговорки, чтобы не пойти с Тэхёном по магазинам, съездить в кино или посмотреть вместе на закат.
Тэхён не хочет верить в это, ведь совсем недавно всё было настолько хорошо, что, оказывается, слишком, чтобы длиться долго. Тэхён боится, что дело не в работе Чонгука, а в самом омеге. Может, он что-то не так сделал или продолжает делать? Что-то не то сказал или чего-то не заметил?
Теперь Тэхён просто чувствует себя птицей, которую под предлогом со странным понятием свободы закрыли в ещё одной клетке.
И Тэхён не хочет досаждать своими разговорами и вопросами, потому что Чонгук стал вспыльчивым, но Тэхён боится, что однажды альфа скажет, что все стало по-другому, он больше не заинтересован в омеге, он так устал от Тэхёна, что у него есть кто-то другой. И Тэхён знает, что это будет конец, ведь тогда для Чонгука он больше ничего не будет значить, и хрупкий мир Тэхёна, который он долгое время пытался скрывать ото всех, но решил открыть Чонгуку, разрушится.
Тэхён не представляет, как будет жить без Чонгука, который стал для него всем.