2.3
Ещё ни в одном существующем сиквеле Бэтмен и Робин не сливались в откровенном пылком поцелуе. Я ошеломлённо отодвинулся от Мишель, небрежно утирающей рукавом влажный от слюней рот, и тут же нагнулся за зелёной маской, срывая её с раскрасневшегося женского личика. Действительно, это была она... Алкоголь будто только сейчас окончательно впитался в кровь, безжалостно заставляя меня загореться, о, как странно, стыдливым сожалением под непонимающим и осуждающим взглядом серых глаз напротив. Со стороны могло показаться, что меня совсем не заботят чувства Мишель, но ведь это было не так?!
― Прости, я думал, что это не ты... ― Извинения чудным образом донеслись из моего рта, как что-то грязное и не достойное, эхом зазвенев в моей голове, а Мишель менялась на глазах. Вопиющее недовольство на раскрытых от шока губах приняло вид агрессивного разочарования. Желваки заходили на лице от строго сомкнутых челюстей, а я убито забегал взглядом вокруг её напрягшегося тела, чувствуя, как совестливые угрызения испепеляют штормивший алкоголем мозг. Перепившая компания у сцены не замолкая смеялась и выкрикивала неразборчивые фразы в знак поддержки состоявшегося публичного поцелуя.
― Прощаю, ― девушка, с виду растоптанная всей нелепостью ситуации, поднялась с кресла, попутно ухватив с пола стакан разбавленной соком водки, и, стоя, жадно пригубила. Как расценивать её ответ - серьёзно или саркастично - я не понимал, а наружу просились скомканные оправдания.
― Я хотел сказать, что не собирался так поступать с тобой после... И я не знал, кто здесь сидит, не собирался лезть к какой-то конкретной девушке... Но это оказалась ты, ― с пустого стаканчика скатилось пару липких капель ей на ладонь. Танцовщица совершенно непонимающе, медленно хлопая ресницами, и уже как-то снисходительно осмотрела меня с ног до головы, не пряча в своих бегающих зрачках неприкрытое опьянение.
― Слушай, вызови мне такси, ― из заднего кармана узких джинс она вытянула телефон и с немой мольбой на губах вручила мне его, боязливо оглядываясь на развлекающихся у сцены артистов.
― Хорошо, ― вполне себе обычная просьба как-то гулко отзывалась у меня в груди, словно с этого момента неукротимый стыд будет изнывать во мне каждый раз при общении с Мишель. Вот так я сдержал обещание: завтра вся труппа будет обсуждать наши несуществующие с танцовщицей отношения, ковыряться в личных переживаниях, хотя у самих, как выяснилось за этот вечер, грехи посерьёзнее каких-то пьяных поцелуев. Я всеми силами надеялся, что самобичевание - от высокого градуса в крови и вскоре пройдёт, но горячий стыд подпитывался странной реакцией девушки. В её стиле оказалось оставаться сдержанной даже в пьяном состоянии, безжалостно сокрушая любые клишированные стандарты женских истерик. Для меня это было дико.
Предусмотрительно не прощаясь ни с кем из накидавшегося коллектива, я усилием воли прошёлся по рядам концертного зала и гримёркам, отыскивая спортивную красную сумку со светлым пальто Мишель под грудой чужих вещей и разлёгшихся поверх них театральных пьяниц. В моем голодном желудке плескалась водка, я чувствовал, как она жгла стенки изнутри, усиливая и без того сомнительное состояние. Поцелуй всё перевернул вверх дном: я коснулся горьких губ Мишель и голову вскружило далеко не спиртное. Сердце тревожно билось не то от неловкости, которую я собственноручно воссоздал после причинённых ей обид, не то от того, что моя выходка угодила прямо в цель. Я ведь достаточно долго думал о Мишель, чтобы снова мысленно гладить её изгибы... Этот поцелуй такой гадкий, если учитывать мои непоследовательные поступки, и, чёрт возьми, такой приятный, что я не мог не думать об этом оставшийся вечер. О том, как расстроенно Мишель встретила моё признание в том, что я не ожидал угодить с ласками именно в её чувственные неприступные губы.
Своё пальто я торопливо нацепил в коридоре, наши сумки закинул на плечи, следуя снова в концертный зал и попутно заказывая машину. Мишель не двинулась с места за это время: всё так же пряталась среди множества одиноких бархатных спинок, выглядывая лишь макушкой. Как мог я не узнать её цвет волос, силуэт ― не понимаю. Она ведь вся была соткана из свойственных только ей манер, походки и очертаний во внешнем виде, которые спутать с другими было, наверное, невозможно. Харизматичная девушка с особо принципиальным характером не могла не бросаться в глаза. Вот и мне ― бросилась даже со спины. А что если глубоко в подсознании я догадался...
― Пора на выход, ― попытавшись вырвать её из задумчивого гипнотического состояния, я помог натянуть пальто на пошатывающуюся, неуверенно поднявшуюся на ноги фигурку. Мишель всё кусала губу, пялясь поверх одной неразборчивой точки, мутневшей в её глазах глубокими размышлениями. Боюсь, она думала о поцелуе... Но её просьба о помощи намекала мне на принятие глупых извинений и необъяснимое равнодушие. Я начинал думать, что снова слишком легко реабилитировался в её глазах. ― Пошли, помогу.
― Не нужно, я ведь могу сама, ― Мишель попыталась снять с моего плеча свою спортивную сумку, но я ухватил её за ладонь, безапелляционно отпихивая.
― Я не сомневаюсь, но я всё равно заказал такси на два адреса. Тоже поеду домой. Так что, нам по пути, и пора спускаться.
― А что так рано? Слабовато развлёкся сегодня, ― не удержавшись от маленькой безобидной колкости в сторону моего оледеневшего от досадливого сожаления сердца, Мишель медленно направилась к выходу, придерживаясь за многочисленные подлокотники кресел, сопровождающие бархатные пролёты. Всё это смотрелось странно: мне как всегда не могло быть дела до женских переживаний, но танцовщица так усердно их прятала, а они теперь так безобразно пробивались наружу, что мне становилось очевидно: я ненароком измываюсь над её гордостью.
Её самочувствие оставляло желать лучшего, но девушка упорно шла к двери, игнорируя головокружительное опьянение и ослабевающие в коленях ноги. Мою помощь она не принимала, поэтому я шёл следом, нетерпеливо наблюдая за каждым её неловким шагом: ох уж эта неуместная самостоятельность... Мы неторопясь миновали главный вход в зал и направились по коридорам в сторону лестниц в холле. Я нес наши сумки и отвечал на несколько нетерпеливых звонков от таксиста, попутно незаметно пытаясь придержать Мишель под локоть каждый раз, как она норовила оступиться. Если честно, я бы и сам не отказался, чтобы меня отвели за руку домой.
Скитания по коридорам в сторону уже отключенных эскалаторов в холле и мраморных лестниц отняли у нас приличный промежуток времени, доводя водителя до пика раздражения. Он дал нам это понять, с силой захлопнув дверь заднего сидения, едва позволив расположиться внутри салона.
― Центральный парк и Риверсайд бульвар. Верно? ― Мишель облокотилась головой о холодное запотевшее окно, прикрыв дрожащие от усталости веки. На улице стемнело, магазинные вывески мерцали через плотную тонировку. ― Оплатите пожалуйста поездку.
― Мы и мили ещё не проехали, ― с недоверием потянувшись к портмоне, я застыл в ожидании объяснений, пока девушка тихо засопела. С моих губ едва не сорвался смешок, но недовольное лицо таксиста, следившее за мной в зеркало заднего вида заставило меня нахмуриться.
― Сэр, двадцать пять долларов, пожалуйста. Во время крайней поездки один клиент вышел через заднюю дверь и не заплатил. Я вынужден брать предоплату.
― Чёрт возьми, почему так дорого? ― Удивившись расценкам и предыстории водителя, я небрежно вложил в его руку купюры, и устало опустился на сидение. Вообще-то деньги не были проблемой. ― Без сдачи.
― Сегодня хэллоуин, сэр. Пробки.
Ни чуть не обрадовавшись чаевым, мужчина припрятал выручку и тронулся, вливаясь в поток медленно подкатывающихся к светофору машин. Сквозь черноту вечера, нарушаемую пестрящими рекламными банерами, я всмотрелся в лобовое стекло, встречаясь взглядом с километровыми колоннами автомобилей. Превосходно: поездка предвещала нам неограниченный по времени муторный путь до отеля, когда как пешком он бы занял двадцать минут.
Девушка сползла на кресло, спрятав покрасневшее от холода лицо от моего наблюдательного взгляда, и сложила под голову ладошки. Ей удалось так быстро заснуть, что невинная доверчивость на моё едва контролируемое состояние привело меня в глубокую задумчивость: как Мишель удаётся оставаться такой терпимой к вечно идиотским выходкам и продолжать со мной общение? Это какой-то мазохистский и жертвенный профессионализм в работе.
От бодрящего холода, просачивающегося сквозь мелкие зазоры стекол, опьянение постепенно отступало, а городские огни и горящие фары сквозь тонированные окна укачивали, как в колыбельной, и вызывали во мне непреодолимое спокойствие. Разлёгшись на заднем сидении рядом с мирно спящей танцовщицей мне уже не было так совестливо за недавний поступок в концертном зале. Она слишком, но по-прежнему добра ко мне, и если откинуть такие мелочи как те, что мы в ссоре и приходимся друг другу никем, подобные мысли очень даже внушали кратковременное удовольствие от момента.
Таксист недовольно бубнил вслед объезжающего его чёрного автобуса, украшенного метёлками, куклами и паутинами, переполненного туристами. Праздник был ему не по нраву, собственно, как и мне пару десятков предыдущих лет. Внушительный срок, который я провёл в отчуждении от бесполезной праздничной возни, превратил меня в чёрствого циника и ярого ненавистника семейных традиций. Но сегодня толпы людей в костюмах и гриме, сопровождающих пешими прогулками пробки вдоль гудящих дорог, от чего-то достучались даже до меня: праздничная атмосфера без спроса и разрешения ворвалась мне в душу, и я любовался красками и шумом оживлённого города, хоть и участвуя в этом лишь как сторонний наблюдатель.
Наряженные пешеходы сновали даже между машин на проезжей части, и передвигались явно быстрее рядов авто. Через томительные два десятка минут мы приблизились к Бродвею, и я смог разглядеть целый парад всевозможных устрашающих образов: средневековые платья, фраки, объемные крылья, шляпы, увесистые парики, волочившиеся по тротуару плащи и подолы, мётла, клоунские комбинезоны, воздушные шары и горящие тыквы, рябившие в глазах, как одна пёстрая неразборчивая какофония, разбавленная множеством людей в полицейской форме. Я даже приподнялся с кресла, рассматривая у самого окна развлекающихся местных и удивляющихся туристов. Я сам был в числе последних.
Припомнив своё унылое утро с намёком на предпраздничное настроение, я вдруг заключил, что желание воплотилось в полной мере: я побывал на параде Бродвея, наблюдая за вспышками фотокамер, в приятной компании. И пускай Мишель сладко спала, я чувствовал, что её присутствие ― именно то, что было нужно. Рядом с танцовщицей я не чувствовал себя одиноко, мог позволить себе глупости и быть за это прощён. Не долго думая, я протянул ей ладонь на плечо и попытался разбудить, от чего девушка испуганно вздрогнула и распахнула глаза.
― Смотри, ― Мишель непонимающе обернулась в сторону пешего перекрытого перекрёстка, и сладко зевнула, сопровождая восхищённой улыбкой компанию молодых людей с разукрашенными лицами в злодейских костюмах. На недолгие пару секунд в её светлых глазах отразилась яркая Бродвеская улица. Она словно и думать забыла, какой сейчас час и куда мы направляемся.
― Забавно, ― отяжелевшие веки неконтролируемо опустились, и девушка осталась дремать лицом ко мне. А через несколько мгновений и вовсе опустилась на плечо.
Красочные вывески, толпы гуляк и неожиданные вскрики сопровождали те долгие тридцать минут до соседнего перекрёстка с Плазой, что показались мне незаметными. Вдоволь насладившись атмосферой неспящего города, я всё оборачивался в сторону танцовщицы, чтобы убедиться, что она по-прежнему мирно посапывает, и никак не мог достаточно вобрать в воспоминания ускользающий вечер, увенчавшийся неторопливой поездкой в такси. Мне так было жаль, что через пару минут машина остановится около отеля, и мне придётся разбудить девушку, чтобы попрощаться на несколько дней. Ведь впереди нас ждали бесполезные выходные.
Но вот таксист остановился у Центрального парка, включил задние габариты и неминуемо распахнул двери перед входом в Плазу.
― Прошу, сэр, ― я снова разбудил Мишель, встретившись с сущим непониманием на её заспанном личике, и помог ей выбраться из авто, придерживая под локоть. С таким самочувствием ей явно потребуется помощь, чтобы добраться до номера.
― Вы не могли бы подождать пару минут, я провожу девушку и вернусь.
У водителя не было выбора, но кислая мина быстро разоблачила в нём неприязнь, и он попытался вежливо улыбнуться на мою утомительную просьбу.
― Конечно, сэр.
Взыгравшие джентльменские манеры и умиротворение после приятной прогулки на такси пробудили во мне контроль над сознанием. Похоже, я совсем уже не был пьян. Зато танцовщица готова была распластаться по асфальту, клюя головой по пути до ресепшена. Мы неторопливо вошли в Плазу, волоча за собой сумку, под приветствие швейцара в фешенебельном костюмчике, и я ощутил тепло помещения, приятно обдающее лицо с мороза. Обстановка в холле была вычурная и богатая, впечатляла лоском интерьера и чистоты.
― Добрый вечер, как могу вам помочь? ― Любезная девушка с ресепшена наградила нас широкой улыбкой, едва пряча на смутившимся личике волнение за состояние моей спутницы. Мишель облокотилась о мое плечо, засыпая на ходу, благо, удерживаясь на ногах. Могу поспорить, от нас разило алкогольным ароматом ещё у входных дверей.
― Это мисс Грэхем, она у вас проживает, ― я попытался потеребить танцовщицу за плечо, чтобы она собралась с последними силами перед крепким ночным сном, но она, видимо, решила, что я транспортирую её до апартаментов без помощи их хозяйки. Администратор недоверчиво покосилась на компьютер и что-то быстро сообразила на клавиатуре.
― Назовите, пожалуйста, имя гостьи.
― Мишель, ― танцовщица слабо отозвалась на своё имя, едва слышно промычав. ― Вы не против, я провожу её до дверей номера?
― Да, всё верно. Мишель Грэхем... ― Столкнувшись с моим пытливым взглядом, молоденькая работница неловко улыбнулась. ― Кхм... К сожалению, уже слишком поздний час. Посещение гостей разрешено строго до двенадцати. В целях безопасности наш администратор проводит мисс Грэхем самостоятельно.
― Думаете, если бы я хотел от неё избавиться, привёл бы убивать в номер?
Не оценив безобидную шутку, стушевавшаяся администратор потеряла и намёк на приветливое выражение лица, тут же подозвав жестом консьержа. Я потерянно осмотрелся вокруг, не находясь, как поправить ситуацию. Спасибо, что не позвали охрану.
― Джордж, проводи гостью в двести семидесятый номер, ― девушка поправила галстучек, словно бы он ей мешал ровно дышать, и безапелляционно завершила наш идиотский диалог.
― Спасибо, сэр. Всего доброго!
Названный Джордж в презабавном головном уборе взял Мишель под руку, во вторую прихватив её вещи, и послушно направился к лифту.
С несколько секунд я ещё постоял на месте, не находясь, что делать дальше. Меня здорово отшили в сторону выхода, уведя из обозрения пьяненькую танцовщицу, и почему-то настроение было уже и не таким оживлённым, и мысли тут же нахлынули какие-то отрешённые, унылые. Но вовремя придя в себя, я вспомнил, что снаружи ждёт разозлённый таксист, больше меня желавший прокатиться по адресу до моего дома...
Смерив холл гулкими шагами я проигнорировал прощание швейцара и толкнул массивную стеклянную дверь на своём пути, не дожидаясь его помощи. Влетел в центральный проход и направился вниз по ступенькам, устланным ворсистым красным ковром. И вдруг увидел под ногами в свете уличных фонарей светлую прямоугольную карточку с фамилией и инициалами.
Грэхем М. № 270
Какая жалость... Отсутствие идей на ближайшие выходные дни, внезапно нахлынувшая грусть и, в добавок, ключ от номера Мишель в моих руках ― сама судьба противилась отбытию в сторону дома. Повертев в руках находку с отметкой номерного фонда Плазы, я бросил беглый взгляд на водителя такси, двумя вытянутыми руками обхватившего нетерпеливо руль и зло поглядывающего в боковое стекло. Буйная фантазия сразу нарисовала мне исход, где я сел в такси, прикарманив ключ, а потом заявился внезапно в гости к рассеянной танцовщице в ночное время, чтобы прекрасно его провести вдвоём... Но я, конечно, отбросил эту пакостную мысль быстрее, чем представил ошеломительную ярость на женском личике, и решил вернуть пропажу на ресепшен... Хватит с нас первой репетиции и публичного поцелуя подшофе.
Глаза таксиста сузились прежде, чем я успел развернуться в сторону входа отеля: мне показалось, он что-то прокричал. Но я был уверен, что заставляю ждать его последний за сегодня раз, учитывая, что поездку я оплатил заранее. Я даже был не против доплатить.
Также стремительно, как покинул холл, я вернулся обратно под непонимающий и даже слегка осуждающий взгляд администратора, но поспешил показать ей карточку в своих руках, которую, она тут же признала. И вот я снова подошёл к стойке регистрации.
― Девушка обронила ключ, ― работница понимающе кивнула и, кажется, даже поблагодарила, пока я уже спешил к выходу, чтобы, наконец, покинуть злополучный отель. Итого: я зашёл и вышел по длинной лестнице по два раза, хотя ни разу не был постояльцем Плазы, а после испитого количества водки это даже походило на достижение.
Швейцар предусмотрительно распахнул передо мной дверь, и на этот раз я любезно поблагодарил его, а когда торопливо выскочил на улицу, мне предстала картинка со свистом разворачивающегося такси и спортивной сумки, расположившейся на бордюре. Чёртов ублюдок!
Прежде, чем охрана и разукрашенные прохожие, прогуливающиеся среди патрулирующей город полиции, сочли мои вещи боевым подкладом, я подбежал к дороге и схватил брошенную сумку с асфальта, пугливо озираясь по сторонам. Неужели, и я стал так доверчив к посторонним людям, что позволил таксисту уехать с моими деньгами, не закончив маршрут? Видимо, пьянки действительно больше не моё... Издав тяжелый звучный вздох, едва справляясь с разочарованием сегодняшнего, никак не заканчивающегося дня, я бросил взгляд на наручные часы, убедившись, что сейчас глубокая ночь. Дела как всегда превосходны... Силы меня покинули под лавиной внезапно накатившей усталости и агрессии: номера машины я не рассматривал, а потому даже не смогу пожаловаться на смывшегося водителя.
Снова искать и ждать такси... Я было мельком подумал наведаться в алкогольный магазин, чтобы добить себя перед выходными или хотя бы согреться, но ведь время перевалило за двенадцать. Иди пешком до дома было полчаса по оживлённым улицам... Всего полчаса по холоду в пьяном бреду. Но тут я залез в сумку, нащупывая паспорт, с коварной догадкой и невыносимым облегчением вдруг обернулся на горящую вывеску пятизвёздочного отеля с видом на Центральный парк и подумал, что артист труппы Крэга Макарти может себе позволить остановиться и здесь.
В третий и последний раз за сегодня я взобрался по лестнице, вальяжно и непринуждённо нарушив тишину в холле, намереваясь лечь спать в ближайшие пятнадцать минут. Администратор уже устала вставать и здороваться; встретила меня ещё большим непониманием, чем в предыдущих два раза, явно не понимая, что теперь-то я забыл в их стенах, но я измученно швырнул на стойку документ и деньги, облокотившись головой о ближайшую колонну, и опустил сумку на мраморный пол. Девушка закопошилась в компьютере. Спустя пять минут улаживания всех организационных вопросов, я начал клевать носом, а работница, наконец, принялась готовить мне ключ.
― ... Предпочтителен вид на Центральный парк или Пятое авеню, мистер Форд?
Администратор всё что-то спрашивала и спрашивала, нарушая мою подступившую дремоту. Я тяжело вздохнул, пытаясь понять, какие ещё у меня есть предпочтения помимо крепкого сна...
― Хочу номер рядом с мисс Грэхем, ― девушка чуть вскинула брови, слабо контролируя неожиданный интерес к развитию событий, но тут же понятливо кивнула. Наверное, уже сделала все очевидные и неочевидные выводы.
Пара мгновений и консьерж уже вёл меня по коридору к лифту именитой Плазы. Сквозь приглушённый свет и слипающиеся веки я рассматривал не без удовольствия расписные потолки, витиеватые люстры с увесистыми переливающимися камнями, и всё больше наслаждался спонтанным решением остановиться по соседству с лапулей. Будь я доставлен по адресу, бессонница в стенах моей квартиры на Риверсайд уже бы испортила мне и без того странный вечер, но исправить ситуацию оказалось проще, чем могло показаться на первый взгляд.
На тринадцатом этаже двери лифта плавно и бесшумно распахнулись, мы дошли по тусклому спящему коридору до моего номера, приложив к датчику ключ: консьерж убедился, что дверь открылась, а я тут же нашёл взглядом двести семидесятую комнату, прямо напротив своей.
Мужчина пожелал мне "спокойной ночи" и уехал на лифте, а заглянул за порог номера и, не долго думая, закрыл его. Замер у двери, за которой, наверное, уже спала Мишель...
Со дня мастер-класса я успел вызвать её на танцевальный поединок, устроиться в паре на работу, переспать и замучаться угрызениями совести за приятно проведённое время, пообещать хранить это в тайне, чтобы напиться и показать, что мои слова не стоят и цента. Я был "хорош", и это ещё не предел.
― Тук-тук, мисс Грэхем! ― Я настойчиво постучал, рассчитывая разбудить девушку, как обычно, совсем не подумав о последствиях. Постучал и тут же осёкся, представив себе, как прервал крепкий тёплый сон, как Мишель сползает с кровати и видит на пороге меня, не понимая, зачем я притащился. Велит мне убираться и захлопывает дверь... И ведь я сам искренне не знал, зачем это делаю.
― Да?
Она вдруг открыла. Такая сонная, уставшая. Облокотилась о косяк, часто моргая, пытаясь привыкнуть к свету в коридоре. Сосредоточившись на мне, Мишель испуганно закопошилась, потуже завязывая халат, пока её глаза раскрывались всё шире от изумления. Я замер, осознавая всю нелепость недоразумения.
― Сколько время? ― Меньше всего ожидая такой вопрос, я растерянно пожал плечами и бросил взгляд на наручные часы. Без пятнадцати час...
― Поздно, пустишь поспать? ― Изо всех оставшихся сил я хитро улыбнулся, бесцеремонно следуя внутрь номера без приглашения и оставляя сумку на тумбе у входа в надежде воспользоваться растерянностью танцовщицы.
Девушка совершенно убито осмотрела меня с ног до головы, лишаясь остатка сонливости на помятом личике, и медленно закрыла дверь изнутри. Женские брови неумолимо нахмурились, губы раскрылись в немом недовольстве и затаенных вопросах, но Мишель напряженно выдохнула и смолчала. Значит, пустила. Я благодарно улыбнулся и плюхнулся на застеленную сторону двуспальной кровати, подмяв под голову пуховую холодную подушку.
― Ну чего ты стоишь? Выключи свет и ляг, ― танцовщица совсем не моргала, не находясь, как прокомментировать моё появление. Я решил ускорить процесс её неминуемого смирения. ― Я буду вести себя прилично.
Её реакцию на мои слова я не рассмотрел во внезапно окутавшей комнату темноте. Шоркающие шаги оказались совсем вблизи, затем послышался странный лязг, и на моё лицо упал лунный свет, заставляя сощуриться. Мишель раскрыла плотные шторы и осторожно легла на край кровати, с подозрением заглядывая мне в глаза.
― Не понимаю, что он в тебе рассмотрел?! ― Её ровные русые волосы рассыпались по подушке.
― Кто? Макарти? ― Девушка задумчиво закусила губу, а пепельного цвета глаза пристально рассматривали моё смутившееся от негодования лицо. ― По-твоему, я плохо танцую?
― Нет. Ты просто какой-то легкомысленный, ― наконец, Мишель озвучила в мягкой форме то, что обычно хотят донести до меня остальные, обзывая рогатым скотом. То, что она умалчивала, но всегда подразумевала, глядя на меня вскользь во время репетиций на том самом полу, где мне отдалась. ― Разве тебе подходит играть серьёзную роль принца?
― Не знаю, со стороны виднее, ― я равнодушно хмыкнул в ответ на сомнения в моём профессионализме. Какой толк сравнивать личную жизнь с работой... ― Зато ты у нас - злодейка! С этим ты согласна? ― Девушка, расположившаяся на подушке напротив моего лица недовольно поджала губу.
― Странно, что эта роль не твоя... ― Мишель задумалась над своими же словами. И я вдруг тоже задумался, хотя из раза в раз слышал подобные вещи от посторонних людей: но перед танцовщицей мне сделалось стыдно. Она продолжительное время напряжённо молчала, заставляя меня мысленно рыться в оправданиях, ведь судя по всему назревал серьёзный разговор. Я хотел было спросить, считает ли меня Мишель злым, но она вдруг мило улыбнулась. ― Но со стороны виднее.
Сна не было ни в одном глазу.
― Что бы Крэг ни говорил, это всего лишь работа. Наша и его. Макарти ничего не стоит убедить тебя в правильности какой угодно роли, если ты превосходно танцуешь, ― я вдруг поймал в глубине души теплящееся удовольствие, почти как тогда, когда Мишель взялась предупреждать меня о сплетнях. Ведь я уже привык разговаривать с танцовщицей односложными предложениями то время, что она держала меня на расстоянии, обмениваясь дежурными "любезностями".
― Я? "Превосходно" танцую? ― Девушка как-то скептически уставилась на меня, ожидая подвоха в приободряющей речи.
― Ну конечно, тут даже я вынужден признать. Ты думаешь, стал бы я задираться и приглашать кого попало на баттл? ― Едва разговорившись, Мишель снова замолкла, что-то усердно анализируя и явно ища подвох в моей шутке. А потом резво вскочила с подушки, напугав меня своим громким разоблачающим открытием.
― Я только сейчас поняла!.. Ты пришёл на мастер-класс, чтобы тебя заметили! Ты - Брэндон Форд! ― Она так пренебрежительно и подчёркнуто язвительно выплюнула моё имя, что лишь по одной интонации можно было определить род моей предыдущей деятельности. Не выдерживая зародившегося накала, я сердито поднялся, чтобы видеть её изумлённое лицо вблизи. ― Ты рисовался перед Макарти, вёл себя, как раздолбай, когда все вокруг выстилались! ― И тут Мишель приготовилась озвучить главную свою догадку, приподнявшись на коленях и тыча в меня пальцем. ― Но когда он заметил меня, когда похвалил нас с Клэр за задание, ты решил урвать себе кусочек славы, чтобы запомниться! И спровоцировал меня на перерыве! Мы танцевали вдвоём, когда Крэг зашёл! А потом он следил за нами двумя, и о чудо, мы получили эти роли!
Странно, но я ведь ничего этого не скрывал, а потому непонятливо усмехнулся на коварный оскал Мишель, которая будто пытливый детектив уличила меня в грязном преступлении. Напротив, я решил довести её мысль до конца.
― Всё это верно, но я ведь совсем не знал о сценарии. Откуда мне было знать, что он позовёт нас двоих, да ещё и принципиально в паре?
Мишель тут же обессиленно опустилась на подушку, замерев и тихо дыша. Правда настигла её поток мыслей, и теперь танцовщица поняла, что в этой судьбоносной случайности по-прежнему не было никакого злого умысла.
― Я стремился попасть к нему в постановку, а по итогу он хотел видеть либо нас двоих, либо никого. Ты умотала в Сан-Франциско на полмесяца "думать", а я ждал, когда мисс Грэхем соизволит почтить нас приездом, ― исковеркав в недовольстве её фамилию, которую она ненавидела, я лёг обратно и схлопотал подушкой по лицу.
― Иногда я жалею, что согласилась, ― девушка печально нахмурила брови, и мне даже показалось, что её подбородок дрогнул в преддверии разрождающихся слёз. От подобного заявления мурашки закрались мне на спину, вызывая неприятный озноб. Она снова озвучивала своё мнение обо мне, и оно ничем не отличалось остальных...
― Это из-за меня? ― Больше всего на свете боясь задавать такие откровенные вопросы Мишель, я всё же взглянул в её поблёскивающие от слёз светлые глаза, и ощутил, как в груди что-то неумолимо сжалось. Я знаю, что ходил по тонкой грани между её несбыточными надеждами и безнадежной горечи от нездорового общения...
― Нет, ― не ожидая такого ответа, я чуть не поднял голову с подушки. Гадкая волна дрожи понемногу утихла, и я уже слегка облегчённо выдохнул, интересуясь её другими личными проблемами. Узнать то, что гложило мою напарницу казалось мне правильным и даже заманчивым.
― Так почему? ― Кажется, Мишель действительно всплакнула, и это здорово заставляло меня внутренне паниковать так, что сердце застучало в горле. Она, наконец, утёрла редкие слёзы, и решилась мне поделиться.
― Мне было трудно оставить сестру одну, мы живём вдвоем. Хоть ей и семнадцать лет, она умна и самостоятельна, но мне тяжело далось это решение. Вот и всё. Я до сих пор иногда жалею, даже при всех прелестях театральной жизни, ― танцовщица облегчённо выдохнула, словно избавившись от груза, тяготившего её всё это время, и убрала со лба соскользнувшие пряди волос. Осторожное признание дало мне понять, что у Мишель и её сестры нет больше родственников, а потому я слегка стыдливо припомнил, как требовал от девушки сиюминутного согласия на работу в театре. Как будто это я её вынудил. ― Думаю, дело в том, что Молли встречается с плохим парнем.
Услышав такое несдержанное трепетное замечание, я тут же добродушно улыбнулся.
― Насколько плохим?
― Он транжирит родительские деньги, танцует в клубах и, похоже, ночует у нас. Хамоватый, самоуверенный мажор, который узнал, что такое алкоголь ещё в средней школе... ― Красочное описание вызвало во мне смешок, ведь всё это было так на кое-кого похоже...
― Ты же знаешь, если твоей сестре будет плохо, она сама откажется от общения с ним. Просто нужно время... Но если им хорошо вместе... ― Я не стал продолжать фразу, казавшуюся мне нравоучением и даже слегка садизмом для взволнованной девушки. Она понимающе кивнула, в то же время поджимая в сожалении губы. На ней лежал слишком тяжелый родительский выбор, и этого мне уж точно было не понять. ― И я могу ошибаться, но вроде бы ничего криминального. Мало ли во сколько подростки пробуют алкоголь...
Мишель наградила меня взглядом, состоящим из злостного осуждения и нехорошего подозрения.
― Сама-то когда пить начала?.. Хотя, неважно, ― танцовщица начала вдруг сладко зевать, прикрывая ладошками рот, и потянулась за одеялом. ― Всё равно пить так и не научилась. ― Она слабо хохотнула.
― Я, знаете ли, не люблю крепкие напитки, особенно в шумных компаниях. Мне нравится попивать вино при свечах, ― танцовщица укрылась до шеи, придерживая краешек одеяла тонкой ручкой, и я увидел, как неконтролируемо начали закрываться её глаза.
― Какое вино, Мишель?
― Красное, в пакетах.
Девушка тихо засопела, потратив все имеющиеся силы на наши ночные бдения, а я, посмеиваясь над непритязательным вкусом, ещё долго наблюдал за ней в холодном свете луны. За светлой ровной кожей, приоткрытыми, красиво очерченными губами и подрагивающими ресницами. Всё это было необычно ― откровения перед сном, да и сама ночевка в её номере. Я понятия не имел, с какими мыслями и на сколько сильной неловкостью мы разойдёмся с утра по важным и не очень делам, но одна очевидная догадка непреодолимо вертелась в моей тяжёлой голове: засыпать с Мишель было хорошо.