IMMORTAL

Стриженое поле, простирающееся до самого горизонта, топило ослепительное солнце, тень от ангара была почти чёрной, а на небе — ни облачка. И каждый вдох изменившегося воздуха вызывал лёгкое головокружение. Нечто похожее Эрвин испытывал в день, когда узнал, что находится вдали от Стен и своей прежней жизни. А сегодня он, похоже, вернётся домой. Из самой продолжительной экспедиции.

Часы в кабинете отмеряли каждую секунду с отчётливым хрустом, а Эрвин опасался даже мерить шагами комнату: что если он не услышит что-то важное? Пропустит какой-то знак? Одно он точно знал: Леви не появится со стороны горизонта. Он придёт с парадного входа.

Это он умеет лучше всего.

Улыбка озарила гладко выбритое лицо, командор Разведки снова стал собой: золотистая шевелюра волосок к волоску, высокий лоб открыт. Только вот одежда на нём чужая. Но это ненадолго. Леви сказал, что их форма изменилась. Наверное, и его размер найдётся.

Эрвин не слышал голоса Леви с ночи, не видел Аккермана наяву и никак не ощущал присутствие «второго разума» в голове. Но кровь будто бурлила, несясь по венам и артериям, насыщенная живым электричеством, одним из местных достижений. Тень от ангара дирижаблей на поле стала минутной стрелкой, медленно, но неумолимо ползущей по траве. К полудню она была короткой и толстой, а после стала вытягиваться и ползти в сторону. Свет теплел. А как только он начнёт ржаветь, значит, день уже становится ранним вечером.

И всё больше шансов на то, что Эрвин спятил.

Всё началось около двух часов дня. Повинуясь чистейшему порыву, совершенно необоснованному предчувствию, Эрвин щёлкнул выключателем электрической лампы. Ничего не произошло. Предчувствие усилилось и потянуло его в коридор, за закрытую дверь глухого массива. Справа окно, за счёт этого под дверью всегда есть полоса света, если погода ясная.

Ручка без труда повернулась, дверь поддалась и со скрипом отворилась вовнутрь. Свет из окна лился на половицы. А коридор, уходящий влево, тонул в темноте. Пара ламп здесь горела всегда. С электричеством что-то не так.

«Он ничего не говорил про то, что нельзя покидать комнату...»

Эрвин двинулся по коридору в сторону зала — обычно там принимали с визитами высшее командование или кого-либо из местной аристократии. Он старался отмерять шаги неспеша и легко, но подошвы тяжёлых сапог всё равно ударяли по камню. И в очередной раз пол будто бы подбросил мужчину над собой. Всего на секунду. Эрвин услышал удар из-под земли — глухой и далёкий, но он точно был. И сердце забилось быстрее.

Ту-дуум!

Эрвина снова подбросило. И из комнаты донёсся высокий стеклянный звон. Это хрусталь. Он дрожит и звякает на полках серванта. Что-то приближается к зданию. Что-то огромное. И движется неравномерно, прыжками. В зале есть огромное окно — Эрвин сможет увидеть, что происходит внизу. Гражданских здесь только повара и прислуга. В случае тревоги они прячутся в подвальном помещении и не должны пострадать. Но где все остальные?

Эрвин почти преодолел коридор, когда пол вдруг тряхнуло так, что мужчина едва устоял на ногах. В комнате распахнулись створки серванта, и хрусталь покатился вниз, разбиваясь вдребезги. Одна посудина, вторая... Распахнув дверь, Эврин ворвался в тёмный зал и наконец-то увидел окно.

Удары и вибрации под полом превратились в землетрясение. Угрожающе качалась громада металлической люстры под потолком. За стеклом стояла ржавая пыль. Знакомая ржавая пыль, поднятая над Стохесом в день схватки Атакующего Титана Эрена с Женской особью. И земляное пятно высилось над низкими крышами немногочисленных строений. Титан. По меньшей мере как Колоссальный в размерах. «Кто-то из Разведки... получивший сыворотку!» Ликование в груди сменилось ужасом: движения чудовища хаотичны, оно горбится и тяжело мечется из стороны в сторону, занимая собою полнеба. Словно пытается поймать кого-то в воздухе или... сбросить со спины. Кого-то из пленных элдийцев бросили против Леви. Это Леви, больше некому!

Громовой рёв чудовища прокатился над крышей, заставляя кровь застыть и затем нестись до разрывающегося сердца с утроенной силой. Эрвин всякое повидал и едва не угодил навсегда в когти смерти, которую так отчаянно искал, терзаемый чувством вины. Искал пусть и несознательно, но всё же... Едва не потерял его навсегда, своего стального, угрюмого капитана. Что ему этот Титан, пусть и такой огромный? Ерунда. Эрвин не мог его видеть, но мысленный взор мгновенно ринулся через стекло, пронесся над крышами, устремляясь к крошечной голове чудища, и показал ему хрупкую, почти прозрачную фигуру его лучшего солдата. На солнце холодно блеснул клинок, серо-голубые глаза, обманчиво полусонные, смотрят в цель. И в следующий миг фонтан горячий крови брызжет из раны, раскрытой как пасть.

— Эрвин Смит, если я не сошёл с ума, и ты находишься там, где я думаю, — будь добр, отойди от большого окна! — картинка перед глазами закрыла всё, даже то самое окно. Эрвин моргнул, услышав голос, явно усиленный ещё одним марлийским устройством — мегафоном, и едва успел отступить за дверь, в коридор. Потому что земляное пятно за стеклом несётся сюда нисходящей лавиной. — Прямо сейчас!

И если минуту назад Эрвин Смит радовался тому, что он точно не сумасшедший, то теперь уже безумие, казалось, охватило его без остатка. Только оно было приятным. Словно самое лучшее в жизни вино, мягкое, лёгкое и уносящее в небо. Металлический голос, доносящийся с огромного расстояния, он ломался и трещал, что неизбежно при усилении, но это был Леви. Его. Живой! Даже если всё это просто сон... пусть он не кончается. Если Эрвин сошёл с ума, пусть так и остается в пасти безумия. Но больше не один.

— Если здесь есть гражданские — уходите! От падения Титана вы не спасётесь! А ему осталось недолго... — снова треск и шумы. Но слова разобрать можно.

И люди непременно спасутся.

За дверью лязгнула и со скрежетом рухнула люстра. Металл ударил о пол, тонко разлетелось стекло. А потом все звуки поглотил шквальный грохот. Пол и стены трясло с такой силой, что Эрвину, вынужденному прикрыть голову единственной уцелевшей рукой, казалось, что камнепад бушует прямиком над ним и под ним, со всех сторон, что крыша и фасад уже погребают его под своей многотонной тяжестью. И только вопрос времени, когда вся эта груда придавит кости черепа и хребет. Конечно, единственная, да ещё и левая рука его не спасёт, это всего лишь инстинкт.

И ему не страшно. Он уже умирал.

Но убивающей тяжести всё не было. Только пыль застилала глаза, да сыпалась сверху штукатурка, ударив Эрвина по спине парой увесистых, но никак не ранящих кусков.

Грохот павшей стены утихал, осыпались на невредимый пол её остатки и щепки. А та пыль, что лезла из-под двери, — это вовсе не пыль. Не совсем она. Это пар, смешанный с мелкой кирпичной крошкой. Долго дышать этим нельзя.

Убрав руку от головы, Эрвин разглядел в грязном мороке блестящую дверную ручку и коснулся её. Не обжигающая. Но очень-очень тёплая!

«Гор-р-рячая!!» — восторженно крикнула бы Ханджи. Может ещё и крикнет.

Задержав дыхание, он выпрямился и без тени страха отворил дверь в другой мир.

Никак иначе.

На миг мужчину ослепил свет погожего денька. Он лился со всех сторон. Вместо потолка Эрвин увидел небо. И клубы грязного пара, тянущиеся почти вертикально вверх, — лишь незначительная его часть попала в коридор и остатки залы. Люстра, пробившая половицы, лежала неподалёку, в россыпи стекляшек, отражающих облачную лазурь. Позади — гора испаряющейся плоти. Голова Титана занимала собой место всего огромного окна, что было тут несколько минут назад. Действительно, почти как Колоссальный, только покрытый кожей. Его глаза казались абсолютно пустыми, но, сделав несколько шагов вперёд, Эрвин заметил в них себя. Как в серых искривлённых зеркалах.

Этот Титан был человеком. Совсем недавно. И отдал жизнь за то, во что верил. Все одинаковы. Только по разные стороны баррикад.

Вдруг Эрвин почувствовал взгляд. В глазах Титана мелькнула серная тень, словно птица. Перенасыщенный воздух рассекло, слабый ветер коснулся спины. А пол скрипнул под спрыгнувшим человеком.

— Обернись.

Дрожь пробила насквозь, со спины. Этим глухим и, казалось, безжизненным словом. А каким ему ещё быть? Ведь все эти годы Леви был один. Думая, что он один. Думая, что, возможно, теряет разум.

И это оказалось неправдой. И никто из них не погиб.

Корпус поворачивался сам собой, его словно тянуло, а Эрвин ещё не был готов! Потерял счёт ударам в груди, не знал, куда единственную руку деть, взмокшую и непослушную. Едва не пригладил ею волосы.

В метре от него стоял человек. Вот какая теперь их форма. Металл, привычные ремни и сажа, копоть бесконечной войны. Сперва Эрвину показалось, что спаситель полностью чёрный. Пока пронзительной белизной не сверкнуло лицо в обрамлении как лезвием отсечённых волос цвета воронова крыла. Всё время в разлуке Эрвин так боялся забыть его. Забыть все чёрточки и крошечные недовольные морщинки, как случилось это за годы с образом отца. И не забыл.

Серо-голубые стальные глаза смотрели не веря. С вызовом. С надеждой. И чем дольше Эрвин смотрел в ответ, тем отчётливее проявлялась каждая черточка. А за ней и всё новые. Те, которых не было пять лет назад. Правый глаз с поредевшими ресницами рассечён заживающим шрамом. Осколки увечий тремя короткими чертами вонзились и слева — в скулу и щёку. Левый глаз невредим, и ресницы на нём такие же, как и были.

Он живой, его Леви напротив! Только что же он перенёс, что оставило эти следы? Даже мысленно он ничего не сказал! Не пожаловался. И пришёл за Эрвином на другой континент. Как самый преданный солдат. Самый близкий. Вопреки даже смерти.

— Леви..! — Оцепенение спало.

Как и голос. Он словно скатывался обратно, не решаясь вырваться и разрушить возможный мираж. Что же Эрвин стоял до этого как истукан?! Чем быстрее он прикоснётся к нему, убедится, что перед ним плоть и кровь, тот, кого он ждал последние годы, тем быстрее Леви снова окажется с ним! Теперь насовсем. Сколько бы им двоим не осталось.

Но тот шагнул навстречу сам. Моргнул. Ещё раз. Стальные глаза вдруг стали ярче — или это просто небо отразилось в них, Эрвин не думал. Дрогнули тихой озёрной водой. И Леви ринулся к нему. Эрвин протянул руку, но обманчиво хрупкий мужчина вывернулся из объятия, размахнулся и с силой ударил бывшего командора в плечо. Уж куда дотянулся!

Эрвин качнулся и выстоял. Он даже не понял что произошло. И вид наивного лица большого, вечного ребенка, похоже, разозлил Леви только сильнее.

— Идиот! — прошипел он, снова занося руку. — Тебе очень не повезло выжить, потому сейчас я убью тебя, как и хотел!

Эрвин принял новый удар, довольно сильный, болезненный, но не настолько, чтобы не вытерпеть. Это не всё, на что тот способен, и Леви не хочет причинить Эрвину боль. Ему самому очень больно. Было больно все эти годы. Он стал страдать гораздо раньше «смерти» командора Разведки.

И всегда молчал. Держал в себе обиду, недовольство, как это и положено солдату, а тем более — ему, стальному капитану, лучшему из лучших. Теперь стена рухнула. Не та, что с огромным окном. Очередь Эрвина потерпеть. Вынести всё, что сыплется на него градом ударов, становящихся всё слабее и тише.

Наконец Леви опустил голову, опираясь руками на плечи своего Избранного. Настоящими и тёплыми. Да и тумаки настоящими были, отметины останутся, Эрвин и не сомневался. Впервые он был так рад, что его кто-то лупит. Его, живого, другой живой. Вот только... Леви всё не поднимал голову. Его тело едва заметно сотрясала дрожь. Да быть не может... неужели...

— Леви! Ну что ты... — воскликнул Эрвин, сгребая его в охапку и крепко.

Как только возможно с одной уцелевшей конечностью. В грудь ударило сопротивление. Такое отчаянное и яростное, что крупный мужчина преодолел его с огромным трудом. Но преодолел. Не пустил.

И Леви также яростно обнял его в ответ. Схватил. Как и в самый первый раз, когда позволил себе прикоснуться к Эрвину Смиту не как к врагу или сослуживцу. Обе его руки сжались на сильной спине Избранного до треска ткани и боли в пальцах. А тело уже не дрожало, оно трепыхалось. И Эрвин чувствовал всё. Всё, что так разрывало самого дорого для него человека, словно это его страдания и его боль. Потому что так оно и есть. И ничего и никогда с момента их встречи не было важнее для него, чем Леви. Чтобы там он по глупости ни сболтнул.

— Ну и что ты, блядь, будешь делать теперь, когда мечта твоя сбылась, Эрвин Смит? — натужный шёпот сквозь зубы обдал жаром ярости, давней обиды, всё ещё живой в нём, и... даже не надежды. Требования. Требования быть с ним.

Всё маленькое тело Леви как сталь, как его новые доспехи. И сам он был таким сильным в последние годы. Служил, сдерживал Эрена как мог, делал своё дело и стремился к Эрвину, контролируя себя денно и ночно, во всяком случае — на людях точно. Он такой. Он солдат.

Но теперь можно выдохнуть. Правда. Довериться. Если не целиком, то хотя бы в тех вопросах, что Леви доверял ему прежде.

— Быть с тобой, — ответил он, опустив ладонь на черноволосую макушку, нагретую солнцем.

И пусть дерётся. Но Леви спокойно, без рывков и дёрганий, поднял голову — совсем как во снах. Посмотрел на него воспалёнными и покрасневшими глазами с мокрыми дорожками тихих слёз под ними.

— На слове ловлю тебя, сволочь. И чашку куплю тебе.

Эрвин кивнул.

— Да. Мне не хватало нашего фарфора.

Не дав договорить, Леви потянул мужчину к себе. Встал на носки, вытянул шею и цеплялся руками за его локти и плечи, словно кот, карабкающийся на дерево. Его горьковатый поцелуй обжёг как укус. И немедленно растаял в оглушающей, ранящей нежности. Объятия застыли, оба не двигались. Только там, где губы сомкнулись на губах. Как в первый раз. В такой же удивительно неподходящий момент. Эрвин щекой чувствовал его шрамы, осторожно целовал поверх, словно заглаживая эти следы, стирая его слёзы — всё, что могло ещё мучить Леви. Тот не ворчал. Шумно дышал, прикрыв глаза. Но крепко держался за своего командора.

— Ва-а! Какая эта скотина горячая!!

Звонкий голос на высоких до зубного скрежета тонах вызвал мурашки. А потом тепло растеклось по груди. Беспомощное и неуправляемое совершенно, да и смысл теперь тут кому-либо держать себя в руках? Леви притих и отошёл на шаг, а Эрвин всмотрелся в клубящийся пар.

— Ханджи? — прошептал он, щуря глаза. Там что-то движется в клубах. И становится плотнее. Это человек. И он приближается, карабкаясь по обломкам рядом с испаряющейся плотью Титана. — Ханджи!

Леви, пусть ещё и разнервированный и не вполне способный адекватно воспринимать происходящее вокруг, отреагировал немедленно:

— Куда ты прёшься по обломкам? Ты бы ещё по самому Титану полезла, без кожи останешься, ненормальная!

— А кто тебя просил заваливать вход? Кхе-кхе!.. Больше тут забраться негде. И по бокам испарение гораздо слабее!

Выплеснув все переполняющие чувства и импульсы в утрированное раздражение на Ханджи, к которой на самом деле давным-давно привык, Леви притих и остался стоять рядом с Эрвином. А из толщи пара наконец-то появилась обладательница звонкого голоса, зашедшаяся в приступе кашля от поднявшейся с паром пыли. Как и миниатюрный капитан, облачённая в чёрное и металл.

Всё такая же. Растрёпанная, подвижная, не способная усидеть на месте. Вот только теперь горят у неё не глаза, а глаз. Второй скрывает повязка. Эрвин подавил вздох. Все трое покалечены теперь. Как члены некоего сообщества или ордена, вступить в который можно лишь отдав часть себя. В прямом смысле этого слова. Многие солдаты теряют конечности и калечатся в бою, безусловно! Но это чувство сопричастности не отпускало. Эрвин понял — они, трое, повязаны. Их роль ещё не сыграна. Возможно, именно за это и уплачена цена здоровьем. И Ханджи тоже отдала свою долю. Но это по-прежнему Ханджи! Живая, неугомонная, умная.

Все они живы, пусть и побиты. Им троим ещё есть, что сказать безумному миру, который вдруг разросся до размеров себя самого, в то время как с рождения Леви, Ханджи и Эрвин принимали за него крупицу. Единственный остров.

Увидев Эрвина, Ханджи остановилась как вкопанная. Искра в глазу задрожала. А губы разомкнулись, не выпустив ни звука — кашель как рукой сняло. Леви тоже молчал. И Эрвин не знал, что ему теперь делать.

Короткая перепалка этих двоих перенесла командора в уже почти мифическое и далёкое прошлое. Пусть его давность и всего лишь чуть более четырёх лет. За время пребывания в Марлии, силясь не потерять и не утратить красок дорогих ему воспоминаний, Эрвин всё же принял внутри себя мысль о том, что всё это безнадёжно позади. Будто и вовсе — не с ним. Озорная женщина-учёный, раздражающая Леви своей неуёмной энергией, сам он — грубоватый педант, неустанно препирающийся с ней по самому незначительному поводу. Эрвин рядом — и командор, и друг, и, нередко, громоотвод. Как давно это было. Как давно он потерял их обоих.

И вот теперь... и Леви, и Зое снова с ним. В настоящем. Таком же невозможном и мифическом. Но случившемся. Вопреки.

— Эр-вин... — она знала, куда Леви ведёт её.

Несомненно. Слышала своими ушами рассказ Микасы о том, что та видела на крыше в Шиганшине, и что видел Леви. Но сама Зое не видела этого. И потому, как учёный, прекрасно понимала, что оба Аккермана могут быть не в себе. Да, оба!

Несколько позже выяснилось, что нет, не могут. Только не Аккерманы. Как и члены королевской семьи, они имеют иммунитет к манипуляциям Координаты с памятью. Но даже если Леви и Микаса не бредили... где гарантия, что Эрвин именно здесь, ждёт и помнит? Они пришли сюда, преодолев огромное расстояние, а после — разнеся целый блокпост. Даже с новой информацией о мире, механизме превращения человека в разумного Титана, физиологии Аккерманов и прочем, не было ни единой гарантии что безумство, задуманное Леви, приведёт их не в очередную пропасть и очередной Ад. А к спасению. И надежде.

Но всё подтвердилось. Всё самое сумасшедшее и самое невозможное. Это как провести опаснейший эксперимент, уповая лишь на собственные предположения, а он возьми и выдай до мелочей результат, превзошедший даже самые смелые ожидания. Как дело всей жизни. Нечто грандиозное без возможности описать.

Казалось, женщина была на грани нервного срыва. Только... хорошего. Счастливого. Она ведь тоже похоронила друга почти пять лет назад! Думала, что похоронила.

Эрвин обеспокоенно всмотрелся в её лицо и, сделал, наконец, решительный шаг навстречу, протягивая руку.

— Зое, всё хорошо, — заверил он. И улыбнулся. — Это я. Можешь проверить, я настоящий.

Не так давно он сам не мог в это поверить. Но теперь готов. Готов снова взять ответственность и указывать путь. Леви, ей, человечеству. Себе самому.

Ханджи сделала ещё шаг вперёд. Коротко всхлипнула. И искорка в её глазу пропала на ресницах. Прежде чем побежали слёзы, она бросилась к Леви и Эрвину, с неожиданной силой хватая обоих и прижимая к себе.

Леви досадливо крякнул было, мол, с ним она виделась вот буквально час назад, а тискается без надобности, но не стал — чужая дрожь вынудила замолчать. И принять эмоции боевой подруги такими, какие они есть. Вся горячая от пара Титана, Ханджи рыдала навзрыд. Почти без звука, сдавленно и безутешно. Никто из мужчин не пытался её остановить. Только поддерживали с двух сторон как могли. Её хватка причиняла ощутимую боль.

— Ханджи была спокойна. Всё это время, — глухо произнёс Леви, подняв глаза на Эрвина. В них читался испуг. — Она будет в порядке. Наверное.

Тот просто улыбался и ждал, пока женщина придёт в себя. Ну конечно же она будет в порядке! Теперь все они будут, никуда не денутся. Их огромное дело не только не сделано, оно даже не начато.

Эрвин почувствовал лёгкий толчок у руки — она так и повисла вдоль тела, хватка женщины совершенно не позволяла её приобнять и хоть как-либо ответить на эмоциональный жест. Только подставлять плечи и грудь.

Это Леви. Он пытался взять командора за руку. И Эрвин немедленно откликнулся на робкий жест, переплетая пальцы с вновь обретённым и самым близким. Пара пальцев в перчатке пустая. Леви потерял больше, чем показалось на первый взгляд. Считав движение, миниатюрный капитан помрачнел.

— Это не мешает держать клинок как и всегда, — огрызнулся он на несуществующее замечание.

Эрвин покачал головой.

— Нужный палец на месте.

Всегда прищуренные светло-голубые глаза вдруг расширились и округлились. Леви разомкнул покусанные губы, но вопрос повис в воздухе. Как и тот, на который он, видимо, должен будет в скором времени ответить. Ему же не послышалось? Эрвин же не издевается? Ведь Леви ему поверит.

Командор сжал его руку. Не шутит. Не издевается. У него пальцев ещё меньше чем у Леви, но рука же не имеет значения. Он салютовал левой. На левую и всё, что положено, напялит, раз так.

— Простите... — выдавила, наконец, Ханджи, отстраняясь и утирая рукавом зарёванное лицо. — Баба, что с неё взять...

— Не говори так, дура, — недовольно перебил её Леви. — Ты командир, а не баба. У всех бывают трудные времена. И ты справилась. Другие бы вообще обделались на месте, прямо под Шиганшиной. И ещё много где. Всё ты сделала и делаешь правильно.

Та с ним не согласилась — Эрвин по глазам понял. Но была благодарна. Тяжело ей пришлось. Слишком быстро Ханджи Зое приняла командование и тонну всей сопутствующей ответственности. Эрвин называл её преемником, и не раз. Но одно дело предполагать, другое — действовать. С места в карьер. Она устала.

— Леви прав, — Эрвин соглашается и треплет её, наконец, по плечу. — Ты сделала всё, что смогла. Но мне всё ещё нужна твоя помощь.

— Посвящаю сердце! — воскликнула она, выпрямившись и приложив кулак к груди. — Но... мы бросили буквально всё, выдвинувшись сюда, вон, дирижабль увели... Это было просто самоубийство! А в Стенах неизвестно теперь что ещё творится. Эрвин, скажи, что у тебя есть план!

Леви взглянул на своего командора, чувствуя лёгкий ветер. Свежий и прохладный. Он трогал светлые волосы Эрвина. А в его глазах снова забрезжил огонь. До боли знакомый, безумный огонь, словно солнце, вдруг засиявшее из недр чёрной пропасти. Он снова видит будущее. В мельчайших подробностях. Идёт решительной поступью по дорогам, что ещё не проложены, под тем небом, что ещё не рассвело, и среди людей, которых ещё не встретил. Снова смотрит сквозь Леви и Зое. Но в этот раз не больно. Не обидно. Потому что Тьма внутри отступила. Может, не навсегда. Но на сегодня точно!

— Есть, разумеется, — ответил он, улыбаясь. — Только мне понадобится стать шифтером Звероподобного Титана. Так, чтобы Эрен не понял, что происходит. Это может быть атака с громовыми копьями, дымовая завеса, падение со Стены... Лишь бы Зверь выпал из поля зрения Эрена. Ненадолго. И вернулся уже не Зиком Йегером. Сможем?

Зое повторила жест посвящения сердца, а Леви произнёс то, чего не говорил уже много лет. По крайней мере, вслух. А теперь можно.

— Так точно, Эрвин. Я доверяю твоему решению.

Конец.