Глава 9
Возвращаясь, Джеймс, не отрываясь глазами от дороги, прокручивал в голове, как именно начнёт свой разговор с Нани. Он расскажет все, что узнал у доктора, это обязательно. И о своём решении остаться с ним тоже. Мысль о том, что у Нани могла быть какая-то скрытая цель, присутствовала, отравляя его сознание, но он держал ее под прицелом, фиксируя и не позволяя разрастаться до чудовищных размеров.
– Сначала я хочу услышать объяснение, «его» историю, – думал Джеймс, не зная, даже не подозревая, насколько сильно всего через несколько минут изменится его жизнь.
– Нани! – позвал он, зайдя в дом.
В ответ не раздалось ни звука. Джеймс подумал, что тот еще спит, что было так на него похоже, тем более после вчерашнего. Решив разложить покупки, а затем подняться в спальню и разбудить любимого соню, он пошёл на кухню. Первый же шаг за дверной проем поверг его в шок: тут, казалось, пролетел ураган, снося все на своём пути. Пол был усеян осколками битой посуды и сброшенными на пол баночками и бутылочками с разыми специями и соусами. Что-то рассыпано, что-то разлито, полный хаос и чудовищная смесь запахов. Но не это было самым страшным. В углу между шкафом и холодильником сидел парень, вся одежда которого была в красных пятнах, ужасно напоминающих кровь. Поджатые колени, руки свисают с них, как безжизненные тряпицы, голова слегка опущена, смотрящие в одну точку глаза и никакой реакции на вошедшего.
– Нани! О, Боже! Что с тобой?! – швырнув пакеты на пол, Джеймс дёрнулся к нему, но был остановлен мгновенно изменившимся резким взглядом сидящего и вытянутой вперёд рукой, с зажатым в ней большим, выхваченным откуда-то из-за коленей, кухонным ножом, которым обычно разделывали мясо.
Каштановые глаза дрожали слезами, захлёбываясь от ужаса и отвращения.
– Не подходи ко мне! Не подходи!!! – крик, больше похожий на вопль раненого зверя, то ли прогонял, то ли умолял.
Мужчина застыл, не зная, как реагировать.
– Хорошо, хорошо, – запинаясь, ответил он, поднимая руки ладонями вверх.
Рефлекторный жест, которым люди обычно хотят успокоить, показывая, что они безоружны. Мысли в голове проносились с сумасшедшей скоростью. Абсолютно не понимая, что произошло за те полтора часа, пока его не было дома, Джеймс лихорадочно посмотрел вокруг, надеясь увидеть хоть какую-то подсказку, мельчайший намёк на то, что довело его любимого человека до такого состояния.
– Не это ищешь? – с горькой усмешкой задал вопрос Нани, доставая из-за спины блокнот в кожаной потёртой обложке и рисунок.
У Джеймса все внутри оборвалось. Он забыл о них напрочь, оставив вчера в сумке в коридоре.
– Я все тебе объясню, – начал он, не решаясь подходить, чтобы не спровоцировать. – Пожалуйста, отдай мне нож. Не хочу, чтобы ты себя поранил.
Такого смеха он не слышал никогда в своей жизни: безумие, глухое отчаяние, безысходность и злость – в нем было все это, завёрнутое в агонию обречённости.
– Ха! Ха! Ха! Поранил?! Серьёзно?! Ты думаешь, я могу себя поранить?! О, я хотел бы этого! Ты даже не представляешь, как! И был бы самым счастливым человеком в мире, но в моем личном аду я даже такой мелочи не способен сделать. Смотри!
Нани взял нож и с силой провёл по своему запястью. Тонкая линия мгновенно наполнилась кровью, пульсирующей, выплёскивающейся из перерезанных вен, наполняя его ладонь и капая на ноги. Наплевав на все просьбы и угрозы, Джеймс рывком подскочил к нему и схватил за руку, пережимая запястье, вырывая из второй нож и отшвыривая как можно дальше. Кухонным полотенцем он быстро перетянул порезанную руку и, еле сдерживая злость и страх, бурлящие в нем, заорал:
– Ты что творишь, придурок?! Что ты, мать твою, такое творишь?!
До чёртиков хотелось как следует врезать. Джеймс не помнил, чтоб когда-нибудь был настолько взбешён и так срывался. Дрожащей рукой он достал из кармана джинс мобильный, собираясь вызвать скорую, но Нани выхватил телефон из его рук.
– Не нужно никуда звонить, – усталым голосом сказал он, бросив его на пол. – Видишь.
Размотав полотенце, он поднёс руку ближе к лицу парня и вытер кровь с запястья.
– Теперь ты понимаешь?
Пореза на руке не было, совершенно. Вся рука в крови, в воздухе сильный характерный металлический запах, а пореза нет. Ни шрама, ничего. От растерянности Джеймс вскочил на ноги и рывком поднял Нани, как не сопротивляющуюся тряпичную куклу. Он еще раз рассмотрел его руку, провёл пальцами по месту, из которого еще пару минут назад билась бодрым фонтанчиком кровь, убеждаясь в том, что глаза не врут.
– Я все вспомнил, – тихо сказал Нани. – Я соврал тебе, хотя и не хотел, честно. Скажи, дневник Пхиравита и рисунок тебе дал доктор? – и видя удивление в глазах мужчины напротив, продолжил. – Я помню тот день, когда Николя рисовал меня. Тогда мы еще были счастливы.
Эти слова чётким, выверенным росчерком лезвия полоснули по сердцу. И скрыть это Джеймсу не удалось.
– Я знаю, что ты чувствуешь, – сказал Нани, и в его покрасневших от слез глазах застыла грусть. – Я уже проходил через это. Если бы только было возможно, если бы моё желание исполнилось, ничего бы не произошло. Но тогда... тогда я бы не встретил тебя...
Чувствуя почти не фигурально, как его мозг лихорадочно пытается обработать информацию, и у него ни хрена не получается, Джеймс не знал, что сказать.
– Прости меня, пожалуйста, прости, – прошептал Нани, рассматривая кухню и кошмар, который на ней творился. – Я не хотел, это было сильнее меня.
Наконец, совладав с собой и видя, что Нани больше не пытается себе навредить, Джеймс взял его за руку:
– Идём, тебе нужно переодеться.
Тот не сопротивлялся – сил не осталось. Он прошёл на второй этаж и послушно поднимал руки и ноги, разрешая снимать с себя испачканную кровью одежду и надевать чистую. Джеймсу пришлось тоже переодеться и спешно вытереть снятой рубашкой руки.
Идти мыть их в ванную он побоялся, не доверяя Нани в этом состоянии. Точно так же, держа его за руку, он спустился в гостиную, усадил парня на диван, сам сел напротив и молча ждал.
– Ты не спрашиваешь меня? – голос звучал уверенно, хоть и тихо. – Доктор, наверное, тебе уже рассказал. Он хороший человек.
– Я хочу услышать от тебя, – перебил его Джеймс. – Я. Хочу. Знать. Все.
– Все... – вздохнул Нани, закрывая лицо ладонями. Через секунд 10 он убрал их и взглянул в лицо мужчины, которому должен был сделать больно. – Хочу, чтобы ты знал, я не планировал ничего, ни единого слова не сказал намеренно или с какой-то задней мыслью. Все, что происходило между нами, происходило само по себе. Понимаю, насколько дико и странно это звучит в свете всего, что ты уже знаешь, но это так. Пожалуйста, поверь мне, – схватив его руку, быстро-быстро шептал он. – Знаю, что уже просил тебя об этом, но я бы никогда намеренно не причинил вреда ни одному из вас.
Джеймс молчал, и это пугало.
Как найти правильные слова, чтобы объяснить любимому человеку что-то настолько дикое, не соответствующее ни единому привычному положению вещей? Два раза его слова обрывали жизни. Вернее, даже три. Он боялся, истово, по-звериному боялся, что это повторится. Внутри его разрывало от противоречий: может, не говорить? Пусть он его возненавидит и уедет, зато будет жить. Может, это будет лучшим выходом? Но тогда будет еще один виток, еще одна жизнь, которую он исковеркает. Он так устал!
– Нани, – голос Джеймса, такой непривычно колючий, но жизненно необходимый, вытащил его из воронки мыслей. Тёплая ладонь погладила щеку. – Расскажи мне.
Зачем? Зачем ты так добр ко мне? Может быть, именно ты – тот единственный, кто сможет понять. Может быть...
– Призраком просто так не становятся, – начал Нани свой рассказ. — Это как тюрьма, выйти из которой ты можешь, лишь осознав свой грех и понеся наказание. Моим грехом был Ким. Это из-за меня он покончил собой, из-за меня не прожил долгую и счастливую жизнь. Видимо, его желание быть со мной оказалось настолько сильным, что притянуло меня даже после смерти. Как именно я умер, не помню, честно. Каждая новая «жизнь», если можно так ее назвать, начинается с появления меня в этом доме в виде призрака без тела.
И каждый раз я испытываю чудовищную панику, не понимая, что произошло и почему все так. Знаешь, как пугает осознание, что ты больше не человек, у тебя нет ни рук, ни ног, нет вкусов, запахов, нет ничего, из того такого привычного, что ты даже не замечал раньше, принимая как должное.
Я прожил три разных жизни, любил трех разных мужчин, а они любили меня. И только в этой почти финальной точке раз за разом я понимаю, в чем смысл моего существования. Это такая насмешка судьбы – открыть мне истину, когда уже ничего не изменить. Именно в этом и есть мое наказание – полюбить человека и потерять его. Ты понимаешь, понимаешь, Джеймс? Это я должен был потерять. Я, не они! Я должен восстановить равновесие, уйти, чтобы вернуться к нему!
– Постой, постой, постой, – Джеймс замотал головой, прогоняя мысль, которая вот-вот проберётся в его мозг. – Вернуться к кому?
– К Киму.
– Но как?!
Нани на несколько секунд замер, смотря на парня, а затем сказал одно слово, которое перевернуло всю его жизнь.
– Умерев.
У Джеймса перехватило дыхание.
Смерть! Эта тварь опять добралась до него, протягивая свои костлявые иссохшие ручонки, пытаясь забрать того, в ком весь смысл его существования. Ну, уж нет! Не в этот раз!
– Объясни, – с трудом, сквозь до боли сжатые челюсти, сказал он.
Нани закрыл глаза, словно собираясь с духом, а когда открыл их, Джеймс лишь силой воли заставил себя продолжать сидеть на месте. Такой же взгляд был у Марка, и он, мать его, хорошо знал, что это – смирение, сука! Смирение с тем, что неотвратимо.
– Я не могу убить себя, ты это уже видел. Могу лишь умереть от руки того, кого люблю. Как Ким от моей.
– Но ты не убивал его! Не убивал! Так почему должен умереть? – Джеймс сорвался на крик, не выдерживая этого повторяющегося бреда.
– Нет, убил. Да, не своими руками, но я сделал это. И именно поэтому попал в долбаную замкнутую спираль реальностей. Я появляюсь, оживаю, не помню абсолютно ничего, кроме своей жизни вплоть до злополучного дня. Затем влюбляюсь в мужчину, он любит меня. Я привязан к этому дому в любом своём воплощении, что вынуждает оставаться тут и его.
Мы доходим до точки, когда моя память возвращается. Пути всегда разные, но финал один и тот же. Я понимаю, наконец-то понимаю, какова моя истинная цель, что именно должно произойти, чтобы мне обрести покой. И тогда я... – Нани резко оборвал себя, боясь продолжить.
– И ты что? – уже почти зная, что услышит, но все еще надеясь, что ошибается, выдохнул Джеймс.
– Прошу своего любимого мужчину убить меня, чтобы прекратить это все. Дать мне искупить свой грех и покинуть эту тюрьму.
И если до этого Джеймсу казалось, что он не переживёт потерю снова, то что говорить теперь? Разве может живой нормальный человек пойти на такое?
– Нееет, ну уж нет! – он вскочил и отошёл от дивана, как от проклятого. – Даже не пытайся, этого никогда не будет! Ты меня слышишь?! Ни–ког–да! Я не сделаю этого! Святый Боже!
Пытаясь унять рвущийся наружу крик, он зажал себе рот руками. От внутреннего напряжения из глаз брызнули слезы. Полминуты, долгих полминуты он приходил в себя под гулкий грохот сердца, отдающий тупой болью в груди. Нани не сводил с него глаз, не подходил, ничего не говорил. Он знал, очень хорошо знал, что тот сейчас чувствует, и ничем не мог ему помочь.
Такое же стремительное движение Джеймса, но уже обратно к нему, и крепкие руки обнимают, гладят, губы целуют лицо, покрывая его солёными слезами, и судорожный отрывистый шёпот проникает прямо в сердце:
– Не отпущу, я никуда тебя не отпущу. Должен быть способ это прекратить. Хороший мой, я найду его, обязательно найду. Ведь пока что ты здесь, ты жив.
– Джеймс, услышь меня, – пытаясь отстраниться, сказал Нани. И только Бог или, может, Дьявол, знает, чего ему это стоило. – Это не ошибка в твоих обожаемых программах, которую можно переписать и исправить. Так это не работает.
– А как это работает?! Как?! Ты здесь, дышишь, ешь, пьёшь, я могу любить тебя. Могу остаться с тобой навсегда. Программу тоже можно обмануть. Мне нахрен не сдались другие люди, я уже говорил тебе об этом!
Джеймс заводился, не замечая, как Нани неосознанно подлаживается под него.
– Я знаю, как это будет. Я видел! – на таких же повышенных тонах ответил он. – Ты можешь понять, каково это - найти любимого человека мёртвым? О, да! Ты можешь! Но как это, когда он умер из-за тебя, потому что не смог принять такую реальность?! Знаешь, чья кровь была в моих снах? Моя! А знаешь почему? Потому что я хотел убить себя! Я повторял раз за разом, резал, колол, но ничего не получалось. А потом просто исчезал, и все начиналось заново.
Да, ты другой. И Пхиравит, и Николя были слабее, намного слабее. Но что это изменит? Только то, что все произойдёт позже, больше ничего. Неужели ты думаешь, что я соглашусь на это снова? Видеть, как день за днём самый важный для меня человек разрушает сам себя, уничтожает свою жизнь, теряет связь с миром ради не различимого во мгле будущего, которого на самом деле нет и никогда не будет! Или подождать, пока ты сорвёшься в пропасть?
Ты можешь мне не верить, но то, что я чувствую к тебе, особенное. И мне не стыдно сейчас это говорить. Я люблю тебя так, как никого не любил. И не позволю тебе себя обречь. Лучше я переживу этот ад еще раз, но не похороню тебя. Уезжай, забудь обо мне, об это доме, обо всем забудь. Уезжай!
Лоб Нани покрылся испариной, губы побелели, но в глазах была упрямая уверенность.
– Я ненавижу тебя, – прошептал Джеймс, не моргая и не веря в то, что говорит.
– Пускай так. Пусть ты будешь меня ненавидеть, в очередной реальности я об этом даже не вспомню, пока не станет слишком поздно, – устало, как выдохнувшись, но так же прямо глядя в глаза, сказал Нани.
Схватив сумку и ключи, Джеймс выбежал из дома. Запрыгнул в машину, включил зажигание и не тронулся.
– Черт! Черт! Черт! – руки стучали и стучали по рулю, вымещая на ни в чем не повинном пластике всю злость и боль.
Тело беззвучно раздирали рыдания. А ведь только утром он надеялся на совершенно другое. Как же глупо, оказывается, звучат дурацкие лозунги о том, что всегда есть выход. Нет, господа, не всегда! Иногда случаются ситуации, когда любой «выход» не приводит ни к чему хорошему. Когда при любых раскладах ты в проигрыше.
Куда ему ехать, где забиться в угол, чтобы позволить себе выплеснуть эту боль, Джеймс понятия не имел, но и сидеть в машине под домом не мог. Он поехал наугад, петляя по улочкам города, автоматически реагируя на светофоры, пробки, людей, перебегающих дорогу перед самым капотом, и очнулся лишь, когда понял, что добрался до храма, того самого, в который ходил на день рождения Марка.
– Ба сказала бы, что это знак, – подумал он и слабо улыбнулся.
И почему-то захотелось увидеть именно того монаха, услышать его шелестящий голос, похожий на звуки ветра в листве.
Старик сидел под тем же деревом на коврике, в той же позе, и создавалось впечатление, что он никуда не уходил с этого места с их первой встречи. И так же, как и тогда, Джеймс сел перед ним на колени и опустил глаза. Тут ощущалось спокойствие, неспешность, вечность. И это бытие маленькой частичкой чего-то большего дарило хоть и слабую, но иллюзию защищённости.
– Твоё сознание теперь открыто, – прошелестел знакомый голос.
– Но мне больно. Невыносимо больно.
– Боль – это не зло. Она лишь показывает нам, что мы делаем что-то неправильно. Сопротивление истине порождает боль, – старик смотрел спокойно и расслабленно, как смотрит тот, кто познал саму суть бытия.– Стремящегося уйти не удержать. Жаждущего умереть не остановить.
Джеймс содрогнулся, не понимая, как монах смог узнать, что именно кровоточит в его сердце. Как?
– А любовь? – это была его последняя надежда.
– Любовь питается свободой. Если это не так, спроси себя, на кого на самом деле она направлена. Ты знаешь ответ, твоё сознание знает.
Старик, вздохнув, закрыл глаза морщинистыми веками и снова погрузился в себя.
Выйдя из храма после приношения, Джеймс опять нырнул в волну большого, никогда не спящего, города. Этим Бангкок ему нравился: своей неуёмней жаждой жизни, улыбками на лицах людей, неиссякаемым оптимизмом. Конечно, он видел все недостатки, грязь и дикость, но каждый выбирает сам, на что смотреть.
Сев за столик на открытой террасе маленького кафе, он наблюдал, как яркая разномастная толпа снуёт как единый организм, огромное растекающееся нечто. Шум и гул голосов людей и звуков машин и тележек, мопедов и ножей поваров в киосках с уличной едой сливался в единую музыку, через какое-то время становясь белым шумом.
Это была его медитация. Джеймс умел отключаться в такой обстановке. Как и сейчас.
Нет, он не ненавидит Нани. Это в принципе невозможно. Он его любит. Любит, несмотря ни на что. Отправляясь в Таиланд, ни о каких новых чувствах он не думал совершенно. Даже сама мысль, появись она, показалась бы кощунством и бредовой фантазией воспалённого мозга. В то время все его существование было нацелено лишь на то, как не сдохнуть, начиная каждый день с ожидания его конца. Или как сдохнуть, что казалось куда лучшей идеей.
И все же каким-то чудом он смог полюбить снова. Но какая она, его любовь? Даёт ли его чувство любимому то, что ему необходимо, то, в чем он нуждается? Счастлив ли он, и что делает его счастливым? Нани прогонял его сегодня, но это ли его истинное желание? Да, уехать можно. Хоть завтра. А что будет потом? Нани опять исчезнет, и когда будет его следующий шанс выйти из этой тюрьмы, неизвестно. Конечно, для него время идёт по-другому, но так или иначе, он снова придёт в ту же точку и ощутит ту же боль за еще одну жизнь.
А он, сможет ли он спокойно жить дальше, зная, что просто повернулся спиной и не освободил его? Действительно, будет наслаждаться жизнью, как сказал полгода назад Марк?
Живое человеческое море продолжало шуметь, убаюкивая, и даже нереальное количество чашек кофе, выпитых за пару часов, не справлялось с его мощью. Дымчатые сумерки постепенно поглощали город, размывая цвета и резкие грани, а Джеймс все не мог встать и уйти. И лишь когда официанты стали зажигать на столиках свечи, и маленький живой огонёк в них как будто разогнал демонов, притаившихся в темных закоулках и подворотнях его измученной души, он почувствовал, что готов вернуться.
***
В доме было темно и тихо. Тот, кого он искал, лежал на диване, свернувшись клубком под пледом и свесив одну руку вниз. Присев перед ним на корточки, Джеймс просто смотрел, не прикасаясь, чтобы не разбудить. В последнее время, с тех пор, как начались кошмары, он часто смотрел на спящего Нани по ночам, и это стало привычкой. Не выдержав, он все–таки взял его ладошку и, поцеловав внутри, приложил к щеке. Она была холодная.
– Как обычно, – улыбнулся сам себе парень. – Вечно холодные руки и ноги. Как только умудряется в этой жаре.
Нани заворочался и медленно открыл глаза. Горькая радость почти как черный шоколад, вот только приятного гораздо меньше — именно это было сейчас в каштановых, все еще подёрнутых дымкой сна, глазах.
– Ты вернулся, – хрипло прошептал он. – Вернулся.
– Я подумал о твоих словах, – начал Джеймс, но Нани перебил его.
– Прости, это было грубо, – он хотел убрать руку от лица, но тот не позволил, наоборот прижав крепче.
– То, что ты хочешь больше всего, я сделаю это для тебя.
Сказать, что это было шоком, не сказать ничего. Замерев на несколько секунд, Нани медленно сел. А его лицо? Это сложно передать словами, нужно увидеть. Такое лицо может быть у безнадёжно больного человека, который уже, ни на что не надеясь, вдруг получает лекарство, способное его вылечить. И если у Джеймса и были какие-то сомнения относительно правильности своего выбора, сейчас они развеялись полностью.
– Ты... ты действительно сделаешь это? Но почему? – сдавленный шёпот, тихие, еле слышные слова.
Джеймс отнял его ладонь со своей щеки и прижался к ней губами.
– Я люблю тебя. Но что толку от моей любви, если ты несчастлив?
– А ты, что будет с тобой?
– Не знаю. Это важно? Вернусь в Штаты для начала.
Джеймс все еще сидел на полу возле дивана, так что Нани наклонился, обхватил его лицо ладонями и сказал:
– Я никогда не соглашусь, пока ты не пообещаешь мне кое-что. Ты вернёшься в Лос Анджелес и будешь жить дальше. Не натворишь никаких глупостей, не навредишь себе, не заставишь свою семью волноваться. Твоя жизнь будет счастливой, поверь. Ты еще встретишь того, кто останется с тобой навсегда. Джеймс Антонио О'Доннелл, пообещай мне, что так все и будет. И только на таких условиях я приму твоё предложение. А иначе тебе придётся уехать.
Серебристый свет луны, проникая в окна, освещал лицо Нани, отчего его глаза казались черными, как ночное озеро, такими же глубокими и непредсказуемыми. И Джеймс тонул в его темных водах, добровольно, совершенно не желая спасаться.
– Хорошо, – ответил он, – я обещаю.
Нани облегчённо выдохнул и прижался холодным лбом к его горячему.
– Спасибо, – тихо сказал он и поцеловал губы. – Спасибо тебе.
После этого разговора все, казалось, вошло в привычную колею. Принятое решение было обсуждено единожды, Нани хотел знать, когда, но Джеймс попросил дать ему время. После того, как неделя прошла привычно счастливо, ему стало казаться, что все еще можно изменить. Убивать себя он точно не намерен. И если в этом была основная проблема двух прошлых витков, то, быть может, у них есть шанс. На такую вот простую жизнь вместе, как сейчас, ничего не меняя. Эти мысли он держал при себе, по крайней мере пока.
Но проклятый «режиссёр» оказался хитрее – к Нани вернулись кошмары. И когда ночью Джеймс опять проснулся от его криков, разбудил его и увидел полуобезумевшие глаза парня, не понимающего, в какой реальности он находится, ему стало страшно. Он быстро сел, притянул любимого к себе и обнял трясущееся тело, обхватив одной рукой за спину, а второй за голову, раскачиваясь из стороны в сторону. Нани был напуган сильнее, чем когда-либо до этого. Он дышал урывками, а сердце колотилось так, что, казалось, еще чуть-чуть, и оно не выдержит таких оборотов.
– Шшшш, все прошло, все прошло. Опять кровь? Это просто сон, он уже закончился, – тихо уговаривал Джеймс, целуя его, хоть и видел, что в этот раз все гораздо хуже.
– Нет, нет, – замотал головой Нани, пытаясь высвободиться из его рук. – Я видел не кровь, я видел тебя!
– Меня?! И что я делал в твоём сне? – сдавленно спросил парень.
Он хотел сейчас только одного, чтобы его догадка, та короткая мысль, всполохом промелькнувшая в голове, не оказалась правдой. Иначе последняя тоненькая ниточка, удерживающая надежду, оборвётся, и она улетит, как улетает разноцветный лёгкий воздушный змей, потеряв связь с землёй.
– Ты был мертв! Я нашел тебя мёртвым! – по щекам Нани текли слезы. Он все же вырвался и молотил кулаками подушку.
Джеймс попытался перехватить его руки, и вся волна эмоций обрушилась на него. У Нани началась истерика. Стуча, вместо подушки, по его груди, он кричал, не в состоянии остановиться.
– Я не могу больше ждать! Я не переживу, если с тобой что-то случится. Только не ты! Джеймс, я не хочу больше тянуть. Ты обещал мне, обещал! 20 мая погиб Ким. Все должно произойти в этот день. Должно! Ты понимаешь?!
Это звучало как приговор, по сути, и было им с той лишь разницей, что именно палач, а не жертва, чувствовал, как рушится мир вокруг. Крепко держа в руках выдохшегося от эмоций Нани, Джеймс с ужасающей ясностью осознал, что это конец.
Чтобы осуществить задуманное, он был вынужден обратиться за помощью. И когда через два дня они снова встретились с друзьями, разговор был не из лёгких. Что Атин, что Брук были в шоке от услышанного. Теперь вся история больше не казалась увлекательным приключением, чем-то необычным и захватывающим. А когда Джеймс дошёл до части с доктором, показав дневник Пхиравита и рисунок Николя, они и вовсе онемели. Было видно, как побледнел даже Брук, несмотря на все его хладнокровие. Его парень, не стесняясь, вытирал слезы. Дав им время прийти в себя, Джеймс молчал. Осталось спросить о главном, о том, ради чего они тут собрались, но Атин опередил его, в который раз поразив своей прозорливостью:
– Вы же пригласили нас не просто так, верно? – спросил он, сверля глазами парочку в кресле напротив. – Ты... – и по тому, как сильнее Джеймс обнял Нани, и по грустному, мудрому взгляду парня, его осенило. – Ты хочешь сделать это?! Ты хочешь его убить?!
– Да, – прямо ответил тот. – И мне нужна ваша помощь.
Если бы еще каких-то полгода назад кто-то сказал ему, что он будет планировать убийство, Джеймс бы рассмеялся говорящему в лицо. Сейчас же ему было абсолютно не до смеха. И пусть они с Нани называли это по-другому, суть не менялась – он будет убит. Что произойдёт с ним дальше и как, никто не знал. В гробовой тишине раздался голос Брука.
– Что именно ты хочешь сделать и какая помощь тебе нужна?
В который раз Джеймс поблагодарил богов за то, что парень Атина, похоже, единственный из них не терял самообладания ни при каких обстоятельствах.
Обсуждение плана заняло около двух часов. Прощаясь на крыльце дома, Атин не выдержал и крепко обнял Нани.
– Прости меня, прости. Я думал о тебе плохо, подозревал. Это я отправил Джеймса к доктору, найдя его адрес. Мне так жаль, – слова лились из него потоком.
Остальные не вмешивались. Нани же мягко гладил мужчину по спине, понимая и принимая его слова.
Когда друзья уехали, Джеймс заметил, что парень как-то неестественно притих.
– Что с тобой? – спросил он, разворачивая его к себе, лёгким движением убирая волосы, упавшие на лицо.
Пауза перед ответом затянулась, не предвещая ничего хорошего. Пухлая нижняя губа задрожала, и Джеймс аккуратно приподнял его лицо за подбородок, чтобы по глазам прочитать то, что пока не было сказано.
– Я боюсь, – честно ответил Нани. – Боюсь, что расстанусь с тобой и никогда больше не буду так счастлив. Боюсь, что забуду тебя, оказавшись там, в другом мире. Боюсь, что ты забудешь меня, хотя это, пожалуй, было бы справедливо.
Два слова, всего два, как тонкий однодневный лёд, покрывающие бесконечную пропасть отчаяния под ним. И грустные глаза, доверху наполненные мольбой.
– Забери мой страх, Джеймс, пожалуйста. Ты можешь его забрать?
Даже если бы Нани не сказал это вслух, он сделал бы так. Это его мужчина, его чувства и их время, которого почти не осталось. Нежно, почти невесомо он прикоснулся губами к его глазам.
– Я сделаю для тебя все.
Джеймс еще никогда не волновался так сильно, даже в свой первый раз. Любимый человек сейчас был полностью обнажён перед ним в самом глубинном смысле из всех возможных.
Поцелуй начал Нани, проведя языком по губам Джеймса, отчего тот сдавленно рыкнул, перехватывая инициативу и проникая в его рот.
Мягкий велюр языка, сладкий, вкусный, до дрожи знакомый. Всего несколько глубоких движений, и его член превратился в ноющий каменный стояк. Не разрывая губ, Джеймс шаг за шагом продвигал их вглубь гостиной по направлению к дивану. Остановившись, быстрыми движениями снял одежду с Нани и свою. Наконец-то стройное горячее тело, от прикосновений к которому внутри все сладко и болезненно вибрировало, было в его руках.
Он спустился губами к шее, пройдя по ней поцелуями снизу вверх. Затем к уху, обведя раковину языком, и пососал маленькую мочку. Нани глухо застонал. О да!! Это был оно, его любимое начало, как первая сыгранная нота соло-гитариста на рок концерте, как начало офигенной, сносящей крышу баллады, когда ты уверен, что к ее концу в твоих штанах будет тесно и мокро.
– Я хочу тебя слышать сегодня, – жарко выдохнул он Нани в ухо, продолжая играть с ним языком. – С каждым стоном, с каждым криком я буду забирать твой страх, проглатывать его по кусочкам, освобождая тебя.
Джеймс прикусил зубами мочку, и улыбнулся, услышав желанный звук.
Повернувшись спиной, он сел на диван и потянул Нани на себя, но тот не сел, а встал над ним на колени, и аккуратный ровный член с розовой головкой чуть крупнее ствола в полной боевой готовности оказался прямо перед его лицом.
– Я хочу почувствовать, как твои губы плотно сжимаются на нем, как твоё горло принимает меня, как язык скользит и порхает. Хочу тебя так.
Одной рукой Нани упирался в спинку дивана, второй держал член у основания и, говоря это, водил головкой по губам Джеймса, наслаждаясь предвкушением. Он был прекрасен, как древний бог, собиравшийся принести сакральную жертву. Желание, по силе близкое к трансу, такое же глубинное и мощное, управляло им.
Джеймс втянул воздух. Боже! Как Нани пах! Мускусно, терпко, откровенно. Крышу сносило напрочь даже от запаха, а ведь был еще и вкус, который давно стал его персональным фетишем. Джеймс провёл языком по стволу снизу вверх, плотно, влажно, смакуя каждую выпуклую венку. Повторил снова, балдея от того, какой мягкой и гладкой ощущалась кожа. Потеребил кончиком языка уздечку, вырвав еще один сладкий стон у ее хозяина. Капли предъэякулята на кончике были просто призывом к действию. Слизав их, он едва ли не замурчал от удовольствия. Все рецепторы во рту блаженствовали – да, именно этот вкус был их любимым, чуть солоноватый, насыщенный, пряный, принадлежащий только одному мужчине в мире.
Губами обхватил головку, посасывая ее, не углубляясь, не спеша. Одновременно он ласкал мошонку, то обхватывая ее полностью ладонью, то перекатывая яички пальцами. По стонам, доносившимся сверху, можно было с лёгкостью понять, насколько правильно все то, что сейчас происходило между ними. И он бы продолжал еще долго эту сладкую пытку, но рука парня над ним нетерпеливо обхватила его голову за затылок и подтолкнула вперёд.
Джеймс прекрасно понял, что необходимо его мужчине, открыв рот шире и вобрав член в себя глубже, до самого упора. Ощущения оказались настолько острыми и приятными, что теперь стонали оба. Сдерживаться было просто невозможно. Покачивая бёдрами, Нани начал двигаться сам, выходя и входя снова.
Любимый мужчина хотел трахнуть его рот? Пожалуйста. Как угодно и сколько угодно! Даже если он задыхается от напора и успевает дышать лишь рывками, и слюна, стекая по подбородку, капает на грудь, на все наплевать, если человек в его руках счастлив.
Джеймс постарался максимально расслабить горло. Нани сегодня сорвался с катушек, вколачиваясь без устали, крепко удерживая его голову рукой, терзая его рот и не задаваясь вопросом, удобно тому или нет. Брал своё, жадно, ненасытно, с бешено горящими глазами. Таким властным он еще никогда не был, и это охренеть как вставляло.
Собрав слюну с подбородка, Джеймс раздвинул ягодицы Нани и провёл пальцами по дырочке. Тугая, нежная, она непроизвольно сокращалась в ожидании, когда же на неё обратят внимание. Подстроившись под ритм их движений, он вошёл в неё сразу двумя пальцами на всю длину.
– Да! Давай еще! Пожалуйста, двигай ими! Быстрее! – хрипел Нани, извиваясь от удовольствия, получаемого с двух сторон. – Я скоро, но хочу тебя везде.
Конечно, любовь моя. Все, как ты скажешь.
Пальцы буравили тугой канал. Джеймс специально старался избегать простаты, желая продлить удовольствие. Но когда внутренние мышцы Нани характерно сжались, он понял, что тот близок к финалу, и несколько раз ритмично надавил на нужную точку, вырывая такой долгожданный крик и кайфуя от того, как ему спускают в рот.
Горячие струи стекали прямо в горло. Он жадно глотал их, прижимая одной рукой задницу парня к своему лицу, пальцы второй все еще наслаждались внутри неё, ощущая пульсацию плоти как особый вид экстаза. Через секунд пятнадцать, когда ощущения стали чуть менее острыми, Джемс аккуратно вытащил пальцы из Нани, а его член из своего рта, и, не удержавшись, облизал невероятно чувствительную в этот момент головку.
– Ты был прекрасен, малыш. Никогда тебя таким не видел. Я безумно хочу продолжения, но, если тебе нужен перерыв, подожду, – чуть сиплым голосом сказал он, убрав мокрые от пота волосы со лба парня, сидевшего на его бёдрах.
Нани наклонился и впился губами в его рот, ощущая в нем свой запах и вкус.
– Нет, никаких перерывов, – прошептал он. – Ты обещал забрать каждый мой крик. Сделай это, заставь меня кричать.
Резко развернувшись и уложив Нани на спину на диван, Джеймс закинул его ноги вверх, приказав держать их руками. Сам же опустился губами к малышке, в которой сегодня еще никто толком не побывал так, как она того заслуживает. Облизав ее, максимально увлажнив, он приподнялся, приставил к входу головку и сильно качнул бёдрами вперёд, удерживая себя одной рукой за деревянный подлокотник. Его член был немаленьким, и первое проникновение для Нани всегда было ощутимым. Сейчас же он намеренно действовал резче, чем обычно. И да! Этот крик того стоил. Смесь боли и острого удовольствия.
Перекинув ноги мужчины себе на плечи, Джеймс входил, постепенно проникая глубже, выходя назад и снова резко подаваясь вперёд. Его движения скоро стали размашистыми, глубокими. Одной рукой Нани скользил кулаком по своему члену, второй также держался за подлокотник – от резких толчков он то и дело ударялся об него. Его разрывало от удовольствия, разматывало, горло саднило от стонов. Оргазм приближался, заставляя выгибаться сильнее, прося разрядки. Но Джеймс не хотел так, не хотел просто взрыв, ему был нужен фейерверк.
Он положил свою руку поверх руки Нани на его члене, контролируя движения, замедляя их. Выходя полностью из уже пульсирующей припухшей дырочки, резко входил сразу на всю длину, задевая простату и вырывая каждый раз вскрик удовольствия. Не спешил, прекрасно понимая, что ни он, ни Нани так долго не протянут, но сжав челюсти, максимально удерживал на грани их двоих. Через несколько минут такой пытки Нани не выдержал:
– Не могу больше, не могу! Умоляю, дай мне кончить!
Какими же долгожданными были эти слова. Как безумец, он сорвался, в едином темпе бёдрами и рукой. И когда разрядка накрыла их одновременно, в финальном аккорде этой сумасшедшей баллады звучали два голоса. Хватая губы Нани своими, еще изливаясь в него и чувствуя, как тот кончает в его руку, Джеймс глотал его стон, наслаждаясь тем, как он прокатывается вниз по гортани.
– Отдай мне все, Нани, все свои страхи, всю свою боль. Я заберу это себе, – как в бреду шептал он, выцеловывая его рот.
Это заклинание сломало последние барьеры, и Нани закричал. Громко, отчаянно, как раненный зверь в агонии. Джеймс был все еще в нем, и в этот момент такой полной, глубокой близости, он крепко прижимал к себе дрожащего всем телом мужчину, зная, что сдержал своё слово. Чуть позже, когда Нани затих, лишь изредка вздрагивая и всхлипывая, Джеймс вышел из него, обернул в покрывало и просто сидел с ним на руках, пока тот окончательно не успокоился и не заснул.
Джеймс так и отнёс его в спальню, как ребёнка, на руках, уложил в кровать и аккуратно вытер, стараясь не разбудить. Сам принял быстрый душ и лёг рядом. Эта ночь была другой. Он ощущал это даже физически. Они отдали друг другу все. Все, в чем каждый из них нуждался, чего искренне хотел. Все, что только может один человек дать другому, когда они любят друг друга. Возможно, у кого-то на это уходят долгие годы, но их время текло по-другому, с самого начала отсчитывая секунды в обратном направлении. Все, что осталось – желание Нани. Засыпая, Джеймс крепко обнимал его, не желая отпускать.