Пролог.
«Прекрати ныть, ты же мужик!» — так бы сказал отец, если бы увидел его забившимся в угол комнаты и трясущимся от ужаса.
Может отец и прав, только ему всего десять, он один дома в полночь, и ему страшно.
Когда это началось, мальчишка заперся у себя в комнате, выключил свет и сел в углу за письменным столом. За окном гремел гром, сверкали молнии, а дождь будто решил выполнить свою норму на месяц вперёд.
Мама должна была приехать из города только через два дня, потому пока только они с отцом обживали старый бабушкин дом на краю леса. Бабушка при жизни была женщиной обеспеченной и в конце семидесятых, когда дочери исполнилось восемь, построила в посёлке большой двухэтажный дом. Со временем посёлок практически вымер: ни школы, ни больницы, ни работы. Улицы заселены лишь на четверть, в километре от дома единственный магазинчик, где постоянно ничего нет, потому приходится ездить в город за тридцать километров. Место совершенно неудобное, но этим летом родители мальчика решили немного здесь пожить и восстановить дом, которому всего-то двадцать с небольшим лет.
Мальчик не хотел сюда ехать — ни друзей, ни знакомых, связь почти не ловит, электричество работает плохо, телевизора нет, чтобы хоть денди подключить, а тетрис он как назло потерял две недели назад. Из развлечений — заброшенные дома, только исследовать не с кем. А ещё он не хотел ехать сюда без мамы. Отец часто выпивал и вёл себя просто ужасно. Мама надеялась, что в такой глуши он не найдёт спиртное, потому всё будет нормально. Мальчик тоже на это надеялся, но всё равно не хотел оставаться с ним наедине.
Сейчас же он бы с радостью выбрал компанию пьяного отца, только он ещё вечером ушёл из дома на поиски собутыльника.
Мальчик дрожит, вжавшись в угол, и не отводит взгляда от двери, за которой воплощается в реальность один из его кошмаров. За стенкой комната отца, из которой доносятся стоны и хрипы.
Но в доме ведь только мальчик.
Здесь нет ни телевизора, ни радио, ни новенького музыкального центра, который мама обещала привезти из города, если появится возможность. Да и не может техника издавать звуки так... натурально. Жутки, тяжёлые стоны, словно человеку не хватает воздуха.
А может и не человеку.
Мальчик концентрирует внимание на запертой двери, прижимая колени к груди. Всё внутри сдавливает, сердце бьётся как бешеное, и он боится, что это нечто за стенкой его услышит. Мальчик старается дышать тихо, прислушивается к каждому шороху и надеется, что отец скоро вернётся домой. Но за спиной ливень и грохочет гром, а впереди... Что-то скребётся. Водит когтями по деревянному полу, сдирает старые обои со стены.
Отцу они не нравились.
«А может это он? — мелькает мысль. — Вернулся опять пьяный, а я просто не заметил».
Это бы успокоило — он хотя бы знает, что в таких случаях делать, — но мальчик уверен, что это не отец. Он бы узнал его, обязательно узнал. Это кто-то другой.
Стоны сопровождаются скрипами и шарканьем — кто-то ходит в соседней комнате, под его весом продавливаются доски.
Мальчик сжимается ещё сильнее, до последнего надеется, что этот кто-то не выйдет из комнаты, но с ужасом слышит, как скрипят заржавевшие петли двери. По щекам катятся слёзы, но мальчик быстро стирает их, нервно сглатывая. Звуки резко прекращаются, и он замирает. Неужели всё? Неужели закончилось? Мальчик медленно встаёт, не сводя взгляда с двери, и вдруг осознаёт то, из-за чего волна ужаса накатывает с новой силой.
За окном тишина.
Ни грома, ни дождя, ни ветра. Ни-че-го.
Краем глаза ловит движение справа и вздрагивает. Но там ничего нет. Только шкаф с большим зеркалом, в котором отражается побледневшее лицо десятилетнего мальчика.
«Кровавая Мэри», — раздаётся в голове незнакомый женский голос.
«Может я сплю? Может это всё не по-настоящему?»
«Позови Кровавую Мэри», — продолжает голос, и в этот миг все исчезнувшие звуки возвращаются.
Шаркающие шаги и стоны доносятся уже из коридора, медленно приближаясь к комнате мальчика. Шаг, ещё шаг. В свете молнии он видит, как ручка медленно поворачивается, но защёлкнутый замок не даёт открыть дверь. Что-то хрипит, рычит и воет, пытаясь прорваться. Всё настойчивее и настойчивее. Дверь ходит ходуном, но пока не поддаётся. Мальчик стоит, прижавшись спиной к стене. Гром будто усиливается — грохочет так, что закладывает уши.
Второй этаж. Окно не открывается. Выхода нет.
Мальчик смотрит в зеркало.
Кровавая Мэри — страшилка для лагерных посиделок при свете фонарика. История со множеством вариаций, где одна хуже другой и лишь единственная не вписывается в общую картину.
«Кровавая Мэри помогает детям».
Не сходится, совсем не сходится. Не может такого быть.
Но мальчик теряет всякую надежду, когда замок ломается. Так какая тогда разница, что именно его убьёт: неизвестное существо из комнаты отца или героиня детской страшилки.
— Кровавая Мэри, приди. Кровавая Мэри, приди. Кровавая Мэри, приди.
Дверь распахивается с грохотом. Мальчик всхлипывает и смотрит в тёмный дверной проём. На полу на четвереньках стоит сушество с длинными взлохмаченными волосами. Длинные когти, старые тряпки. Медленно подняв голову, оно смотрит на мальчика и улыбается обезображенным ртом. Мальчик не помнил ей при жизни, но у мамы на комоде стояла её фотография. Фотография умершей шесть лет назад хозяйки дома.
— Бабушка... — невольно произнёс мальчик, перед тем как она бросилась на него.