Мой похититель

От лица Вики

Когда он открыл дверь, у меня перехватило дыхание. Комната оказалась на удивление красивой. Деревянные стены, большое окно в полный рост, уютная двуспальная кровать с горой подушек. По всей комнате мерцала теплая гирлянда.

В углу потрескивал камин, отбрасывая блики на пол. У стены стоял массивный шкаф и письменный стол с удобным стулом, на котором лежал мягкий плед. На прикроватном столике стоял скромный букет лилий в глиняной вазе (мои любимые цветы).

Рядом с камином висели маленькие качели, усыпанные декоративными подушками. На полке аккуратно стояли свечи в стеклянных подсвечниках и несколько черно-белых фотографий в медных рамах. У кровати лежал пушистый ковер, такой глубокий, что в нем тонули ступни.

Мой взгляд остановился на книжной полке у изголовья кровати. Сердце екнуло. Чтение всегда было моим главным способом побега от реальности. Я сделала шаг ближе, будто боясь разочарования.

И выдохнула с облегчением. Никакого Гоголя, Толстого или Достоевского! Ни одной классики, которую терпеть не могла со школьных лет. Вместо этого — ровные ряды корешков с современной прозой, психологическими триллерами, фэнтези-сагами и любовными романами. Те самые книги, которые я бы выбрала сама. Он знал! Он прекрасно знал мои вкусы!

Это осознание ударило сильнее, чем если бы он ударил меня. Его внимательность была опаснее, чем грубая сила. Он не просто похитил меня — он изучил меня, и делал это уже довольно долго.

Я машинально подошла к шкафу и открыла его. Внутри аккуратно висела одежда: шорты, брюки, кофты. На полках лежали свернутые полотенца и халат. Но больше всего меня поразили толстовки — несколько штук разных цветов, все мягкие, дорогие... и все на несколько размеров больше моего.

Я стояла в полном недоумении, не в силах понять этот абсурд. Зачем? Для чего все это? Зачем эта иллюзия заботы, если он удерживает меня здесь против моей воли?

Он кивком указал на следующую дверь. Я осторожно заглянула внутрь. Небольшая, но уютная ванная: душевая кабина с матовым стеклом, раковина на деревянной тумбе, белая ванна на изогнутых ножках. На полочках лежали пушистые полотенца и наборы косметики, все пахло апельсином и мятой.

— Здесь есть замок, — его голос прозвучал за моей спиной. — Но предупреждаю: попытки сбежать будут болезненными и иметь последствия. Без спроса не выходить. Через пятьдесят минут спускайся. Будет ужин.

Каждая деталь была продумана до мелочей — цветы, книги, эта абсурдно большая одежда, в которой я должна чувствовать себя маленькой и беззащитной. Это была не забота. Это был самый настоящий вид контроля. Прекрасная тюрьма, где мне предстояло выяснить, какую цену за нее потребует мой похититель.

Я была так счастлива, что это моя комната, что на мгновение забылась. Порыв благодарности поднял мою руку, я почти потянулась к нему, чтобы обнять... но в последнюю секунду опомнилась и резко отдернула ладони, будто обожглась.

Когда я посмотрела на него, кровь застыла в жилах. В его глазах бушевала буря — чистое недоумение, сменившееся вспышкой удивления, а затем... затем по ним прокатилась такая темная, такая яростная тень, что мне стало физически плохо. Казалось, воздух в комнате сгустился и зарядился молниями.

Он не вышел. Он буквально вырвался из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что задрожали стены.

Я сидела на краю кровати, сжав голову руками, и шептала сама себе: «Идиотка! Что ты наделала? Кого ты решила обнять? Твоего тюремщика? Своего похитителя? Он же теперь...»

Мысли прервал оглушительный удар — дверь распахнулась так, что она чуть не оторвалась от петель. На пороге стоял он. Весь его вид источал такую ярость, что я инстинктивно отпрянула к изголовью кровати, подтянув ноги.

— ПОЧЕМУ? — его голос гремел, заполняя все пространство, давя на барабанные перепонки. Он сделал шаг внутрь, и комната сразу стала казаться крошечной. — Почему ты потянулась ко мне? Ты что, забыла, КТО я? Твои мозги настолько перемкнуло от книг и подушек, что ты перестала бояться?

Он приблизился еще на шаг, и я увидела, как сжаты его кулаки, как напряжена каждая мышца. Его взгляд был ледяным и раскаленным одновременно, он прожигал меня насквозь.

— Я — тот, кто может сломать тебя одним движением руки. Тот, кто держит тебя здесь взаперти. Тот, от чьего прикосновения у тебя стынет кровь. Или мне нужно снова это доказать?

Я не могла вымолвить ни слова, лишь беззвучно замотала головой, прижимаясь спиной к холодной стене. Страх, острый и животный, сковал горло. Казалось, сердце выпрыгнет из груди.

Он наблюдал за моей реакцией несколько секунд, его грудь тяжело вздымалась. Казалось, он ждал какого-то ответа, оправдания, которого у меня не было. Потом он резко, с презрением фыркнул.

— Значит, еще не совсем дура, — прошипел он почти что с ненавистью. — Не забывай своего места. Не забывай, КТО я. И никогда — слышишь? — НИКОГДА больше не смей ко мне прикасаться. Ты поняла меня, Виктория? Или мне по-другому объяснить?

С этими словами он резко развернулся и вышел, снова захлопнув дверь.

Мне не нравилось, когда меня называли Виктория. Всегда предпочитала сокращения — Вика или просто Вик. Мысль о родителях и друзьях, возможно, поднимающих на ноги полицию, пронзила меня острой болью. Предательские слезы выступили на глазах, и я смахнула их рукавом.

Я сидела, обхватив колени дрожащими руками, пытаясь перевести дыхание. Это была не просто ярость. Это было глубинное, сокрушительное негодование. Я нарушила негласные правила его игры, пересекла невидимую черту. Его реакция доказала простую и ужасающую истину: его забота была иллюзией, но его гнев — единственная подлинная валюта в этом месте.

После его ухода я направилась в ванную. Мне отчаянно хотелось смыть с себя весь этот кошмар — запах сырого подвала, холод прикосновения наручников, леденящий ужас в его глазах. Горячая вода должна была смыть все. Хотя бы на время.

Спустя двадцать минут я вышла, завернувшись в мягкий халат, и сразу услышала его голос снизу:
— Ужин через десять минут! Не появишься — останешься голодной!

В его тоне не было никаких сомнений. Я наспех надела шорты и мягкую худи и спустилась вниз.

Кухня поразила меня. Просторное помещение с массивными деревянными балками и стенами из светлого дуба. Огромные окна в полный рост, через которые лился последний солнечный свет. В центре стоял большой круглый обеденный стол из цельного спила дерева. Повсюду мерцали теплые огоньки встроенной подсветки. Как такой ужасный человек мог жить в таком прекрасном месте?

На столе уже стояли блюда: свежий салат с рукколой и сыром, украшенный гранатовыми зернами; нежные кусочки курицы в сливочно-грибном соусе; графин с апельсиновым соком и дымящаяся чашка кофе. Все пахло невероятно, но у меня комом стояло в горле.

Он уже сидел за столом. При моем появлении его лицо странно преобразилось — тень недовольства исчезла.
— Пойдем, покажу, где будем есть, — сказал он почти мягко.

Я молча кивнула. Он принес дополнительную тарелку с круассанами, но я не могла заставить себя притронуться к еде.

— Почему не ешь? — спросил он с легким раздражением, но без злобы.

Я молчала, не в силах оторвать от него взгляд. Исчезла та угроза, что висела между нами час назад. Он просто наблюдал — пристально, изучающе. И это пугало больше открытой ярости.

Тишина стала оглушительной. Я понимала, что должна есть, но как можно принимать пищу, когда твой тюремщик внезапно примеряет маску гостеприимного хозяина?

Его голос сорвался на крик:
— Почему ты не ешь? Я спрашиваю в последний раз!

— Я... я боюсь, что ты отравишь меня, — выдохнула я, сама испугавшись своей откровенности.

Воцарилась мертвая тишина. Его лицо исказилось от ярости.
— ВОН! Если увижу тебя в ближайшие два дня — прикончу! Слышишь? Прикончу!

Я пошла в свою комнату, захлопнула дверь и рухнула на кровать. Какая я дура! Зачем сказала это? Надо было солгать. Теперь все стало только хуже. Я разрыдалась, уткнувшись лицом в подушку, и проплакала до самого вечера.

Меня разбудил в шесть утра громкий шум внизу. Грохот падающей мебели и его грубый, раздраженный голос. Сердце упало. Два дня не прошло. Он что, и правда собирается...? Я замерла под одеялом, боясь пошевелиться, прислушиваясь к каждому звуку с первого этажа.