Про рояль
Стоявший в холле рояль не давал мне покоя. Он стоял на небольшом помосте у эркерного окна. В детстве я занималась музыкой, но родители никогда не приходили на мои концерты. И сейчас, он так и манил попытаться вспомнить. Указательный палец на правой руке вздрогнул, словно хотел снова попробовать. Хм. Вспомнить. Может хотя бы это получится сложить в памяти. Или просто отвлечься.
Я подошла к роялю. Провела по слою пыли на нем. Села на табурет. Осторожно подняла крышку. Невольно вдохнула от предвкушения того, что хотела получить. Признание? Внимание? Уважение? Нет. Точно не сейчас. Сейчас хочется какого-то умиротворения.
Опустила пальцы на нужные клавиши, замерла на миг и начала играть. Моя любимая фортепианная пьеса «К Элизе» Людвиг Ван Бетховен. Я часто ее играла и мышечная память, будто-то что-то вспоминала, но я постоянно сбивалась. Ошибалась. Пальцы нажимали не те клавиши. Попадали не по тем нотам.
Я старалась. Но то ли замерзшие пальцы или напрочь застывшие суставы не слушались меня. Как и все во мне. Я то и дело попадала не туда. Не смотря на то, что я была предельно сосредоточена и внимательна. У меня не получалось сыграть без запинки. Не смотря на то, что хорошо знала ноты, мелодию, но не могла получить тот результат который хотела. Я помнила себя в детстве, школе, университете. Но той ли я была. Настоящей ли? Вроде как все, но все равно другая. Иная.
Почему то, вся моя жизнь, все воспоминания о ней, казались фальшивыми. Не теми. Как будто передо мной нотная тетрадь, но не с той пьесой.
— Хочешь помогу?
Как гром среди ясного неба раздался голос ангела.
Я помнила, как он играл тогда в метель на органе, привлекая наше с Анной внимание. Как бежали мурашки от его игры. Как он будто сливался с инструментом, играя идеальную симфонию. Я сморгнула.
— Да. Давай.
Он не подошел, а словно воспарил ко мне.
— Не знал, что ты умеешь играть.
— А я и не рассказывала. Да и у меня все равно не получается.
— Просто у тебя был плохой учитель. — сказал он ласково.
Он подошел сзади.
— Встань.
Приказал. Не повиноваться было страшно. Я поднялась. Каин повернул табурет на 90 градусов.
— Садись.
Снова приказ. Голос как плеть. Я села. Он сел сзади. Ближе, чем следовало сидеть учителю и ученице.
— Помни: твои пальцы не касаются холодных бездушных клавиш. Они трогают мягкое податливое тело, где каждое прикосновение твоих пальцев вызывает реакцию. Каждое нажатие приводит к результату. Дергает натянутую струну гаммы чувств, где каждая отзывается особенным стоном. Где-то высоким. А где-то вызывает более низкие горловые звуки.
Почему мне кажется, что он говорит сейчас не о рояле. И вовсе не о музыке. Что такое он пробуждает там — внутри? Какие клавиши моей души он нажимает? Какие струны дергает? Что, словно эхом, откликаются на его зов?
— Ты снова почувствуешь то, что давно принадлежало тебе. Выпрями спину, локти не прижимай к телу. Они должны дышать.
Он обхватил меня за руки, поправляя положение, и медленно отвел в стороны. Повел пальцами дальше, вдоль к запястьям. Обхватив их, приподнял и осторожно встряхнув, положил на клавиши.
— Приготовься.
Я положила руки. Нашла нужные ноты. Приготовилась.
— Сделай вдох. Представь, как сейчас мелодия побежит от кончиков твоих пальцев дальше. Закрой глаза.
Он прижался сзади всем телом. И его ладони опустились на мои. Каждый палец нашел мой. И мы начали играть.
Не играть — танцевать.
Он вел. Уверенно. Не давая мне споткнуться, запнуться, оступиться или ошибиться.
Он подстраивался под мой ритм, выбирая тональность, что соединяла наши сердца и ускоряла темп. Пальцы бегали по клавишам, как танцоры по сцене. Без ошибок выдавая нужные па.
Каин наклонялся к клавиатуре, прижимаясь к моей спине грудью, и возвращался обратно следуя определенному такту. А я следовала за ним, и в моменты, когда он отстранялся — я прижималась к нему. Его бедра обхватывали мои, не желая прекращать контакт с ними. А его правая стопа нажимала на форте — педаль вместо меня, отбивая ритм. Я словно кукла была ведома им. Каин заглядывал мне через плечо, прижимаясь к моему уху. Его волосы щекотали мне висок.
Контролируемая им, я расслабилась и поддалась некоему чувству внутри, что заполняло и тепло грело. Что это? Спокойствие? Или так ощущается благоговение. Меня так привлекал наш танец, что я решила еще больше отдаться ему. Мне так нравилось, какой я становилась рядом с ним.
Решившись отдать ему соло, я высвободила свои ладони и накрыла ими его. Несмотря на то, что мои пальцы теперь оказались сверху, сама я полностью была в его власти и под его контролем. Я чувствовала, как его пальцы под моими бегают по клавишам. Как напрягаются его мышцы. Как он дышит. Я закрыла глаза. Представила как его пальцы трогают мое тело.
Я позволила себе маленькую вольность. Медленно откинула голову назад — облокотившись на его плечо.
Каин не оставил этот жест без внимания.
— Ты играешь с огнем. — холодно отрезал он.
— Разве? Я думала мы играем на пианино.
— Это рояль.
Его голос стал ниже, почти шепот. Он повернул голову, ближе, так что наше дыхание стало общим.
— Сосредоточься, Лэйн
Он словно сбросил с меня оковы неги.
— Чувствуешь, как я двигаю кистями, локтями?
Я качнула головой в знак согласия. Продолжила наблюдать за немым танцем его кончиков пальцев по клавишам. Безупречно.
— Я чувствую, как ты сжимаешь меня бедрами и прижимаешься ко мне спиной.
Мои ладони продолжали лежать сверху и вдруг, теперь он накрыл мои своими, предлагая продолжить. Он обхватил ими мои и на секунду сжал.
— Замерзла?
Этот жест заботы взявшийся из ниоткуда шокировал.
— Может перерыв?
Я покачала головой.
— Мне нравится, как ты играешь. Сыграй что-нибудь?
Ангел словно ждал подвоха. Он наклонил голову набок.
— Сыграть?
— Да! Что-нибудь твое любимое.
И он, не выпуская меня из объятий, продолжил практически сразу. Не размышляя, не вспоминая и даже не смотря на клавиши.
Он играл с закрытыми глазами. Полностью погруженный в мелодию. Он был ее частью. Пальцы — продолжением. А я — вдохновением. Он и правда не играл — танцевал. Его тело двигалось в такт, то приближаясь к пианино, то отстраняясь. Голова склонялась над клавишами и откидывалась назад. А я была между двух огней. Преграда между ангелом и роялем. Он так умело и по наитию опускал пальцы на клавиши. Не ошибался. И я ему не мешала. Будто всегда так играл. И я двигалась под такт ему. Или это он мной двигал.
Снова вел в воображаемом танце прошлого и настоящего. Я повернула голову к нему. Облокотилась лбом о него, закрыла глаза и представила, как мелодия высвобождается из-под его пальцев. Как течет дальше. И мелодия кажется знакомой. Я знаю этот мотив. Кажется, я слышала его где-то. Может и не раз. Но где? Она так забирается мне глубоко под корку. Разбивает стены безразличия. Будто написана для меня. В моей личной тональности.
— Каин. А что это за мелодия? Не могу вспомнить. Кажется такой знакомой.
Он замер. Сбился.
— Каин?
Он лишь молча продолжил играть. Мои пальцы чувствовали, как опускаются его. Как будто я была дирижером его тела. Руководила. Управляла. Но так и не могла добиться правды и ответов на вопросы. Мелодия. Ее он играл тогда в церкви. Почему она так будоражит меня? Дергает за что-то внутри. Пробивается глубоко в сердце за чем-то нужным, необходимым.
Он вдруг остановился и обхватил меня за талию, притягивая к себе в каком-то порыве. Сильно. Как будто эта мелодия тоже его задобрила.
— «К Элизе». Почему она? Ты знаешь кем была Элиза Бетховену? - задавал он вопросы, дыша в мой затылок.
— Она была той, кому он посвятил эту пьесу. Разве нет?
— Логично. — грустно ответил он.
— На самом деле никакой Элизы не было. — продолжила я. — А была другая девушка — его ученица. И звали ее по-другому. Он был влюблен в нее и хотел сделать предложение. Но...
— ... не успел — тихо прошептал он.
— Что?
Он словно забылся. Потерялся в своих мыслях или воспоминаниях. Лишь сильнее прижимал меня к себе, сомкнув руки вокруг талии.
— Ты чего? — заинтересовалась я.
— Да так. Вспомнил. Прошлое.
Он с сожалением вздохнул, отводя взгляд.
— Знаешь, та мелодия, что я играл тогда на органе в церкви, когда ты вспомнила что-то, была тоже написана для моей невесты.
Я замерла. Это ее я узнала. И она мне показалась знакомой.
— Что с ней случилось?
Он посмотрел мне в глаза с такой грустью и надеждой. Ему было сложно говорить. Очень.
— Она... она ушла.
— Ушла?
— С моим братом.
Такая беспросветная тоска и боль в его глазах кольнули в самое сердце. Его взгляд будто иглой пронзил его насквозь. Он с таким укором посмотрел на меня, как будто это я сбежала у алтаря. Не объясняя...