Пламя в ночи
Ночь опустилась на город, сгущая тени и тишину вокруг дома Байерсов. В мастерской, где ещё недавно они обсуждали тайны лаборатории и страшные сны, теперь царила особенная атмосфера — тёплая и почти осязаемая.
Ада сидела рядом со Стивом, её пальцы нервно переплетались с его. Её глаза искали поддержки, а его взгляд был полон нежности и твердой уверенности.
— Ты знаешь, — прошептал он, — как сильно я боюсь потерять тебя?
Она кивнула, чувствуя, как сердце бьется всё быстрее. Этот страх, смешанный с надеждой, согревал их обоих.
Стів осторожно подтянул её к себе, их лица сблизились, дыхание смешалось. В этот момент весь мир перестал существовать — остались только они, и мягкий свет лампы, и тихий шёпот.
Он провёл ладонью по её щеке, как будто запоминая каждую черту, каждую мелочь, которая делала её такой уникальной. Ада ответила на его прикосновение, закрывая глаза и отдаваясь ощущению тепла и безопасности.
Постепенно расстояние между ними исчезло, и их губы встретились — сначала нежно, словно робкое признание, а затем глубже, крепче, как обещание быть рядом несмотря ни на что.
Стива руки осторожно скользнули по её спине, и она почувствовала, как напряжение последних дней начинает растворяться, уступая место покою и любви.
В их объятиях не было ни страха, ни сомнений — только взаимное доверие и нежность, которые были сильнее любой тьмы.
Когда ночь медленно переходила в рассвет, они остались рядом, соединённые не только телами, но и душами, готовые встретить любые испытания вместе.
Он смотрел на неё, как будто видел не просто лицо — видел душу.
В глазах Стива не было спешки, только несказанное: «Я здесь. Я с тобой. И ты — в безопасности».
Ада провела пальцами по его груди, остановившись там, где билось його серце. Он был живим, теплим. И этот момент принадлежал только им.
— Если мы не выберемся, — прошептала она, — я хочу запомнить, что значит быть не одной.
Слов больше не надо было.
Стив поцеловал ее медленно, мягко, удерживая губы на ее коже чуть дольше, чем раньше. Его руки обнимали ее, как будто он боялся, что она исчезнет. Она не убегала — наоборот, приближалась к нему все ближе, с каждым движением снимая с себя тело тревоги.
Ее рубашка легко соскользнула с плеч — он остановился, посмотрел ей в глаза.
— Можно?
Она кивнула. И этого было достаточно.
Его прикосновения были осторожны, как у того, кто понимает: тело — это не просто тело, а нечто священное. Пальцы скользили по ее спине, по бедрам, по линии ключиц, оставляя после себя тепло, которое не обжигает, а успокаивает.
Ада дрожала — не от страха, а от того, как он к ней прикасался. Как будто собирал разбитые части и складывал их обратно, целостно, бережно.
Их движения стали глубже. Дыхание - тяжелее. В комнате не было ничего, кроме мягкого света, вдохов и ощущения, что две души сливаются в одну.
Он что-то шептал ей на ухо — то, что она даже не всегда слышала, но чувствовала кожей.
Она отвечала ему тише, чем когда-либо:
— Я здесь. С тобой. Не оставлю.
Их близость была нежной, но в ней было что-то более глубокое — как будто все болезненное, что они носили в себе, наконец-то нашло выход. И все, что осталось — это тепло, медленное, глубокое, молчаливое принятие.
Позже, когда они лежали вместе, прижавшись лбами, Стив прошептал:
— Я никогда не чувствовал себя так... полностью.
Ада улыбнулась, и ее глаза были влажными — не от сожаления, а от того, что впервые за долгое время она узнала: ее трогали не как эксперимент. А как женщины. Как равной. Как единственной.