Лондон

Глава 2

Мишель, моя младшая сестра и по совместительству самый родной и единственный человек.

Три года назад, когда ей только исполнилось 18 она укатила в закат, а точнее в Швейцарию, оставив меня одну в большом парк-отеле в Германии.

Немного не так. Сначала я решила, стоит немного прейти в себя после ... а, впрочем, сейчас это не важно. А потом и Мишель решила уехать, точнее учиться.

Парк-отель "Штиль - Юнкерс» был первым отцовским достоянием в поствоенное время.

В 1946 году там размещались солдаты и офицеры, но Святые угодники, отец ненавидел ни их, ни Германию, ни войну.

Хоть мы и были чистокровными немцами, вся война и оккупация деревень на краях великой страны были чужды для отца и его родни.

Когда война закончилась, закончились и мучения народа, в том числе и мучения моих предшественников.

Дедушка умер на линии фронта и задолго до случившегося завешал парк-отель отцу.

Бабушка вскоре после смерти своего мужа заболела, и скоропостижно скончалась.

Отцу на тот момент было не больше 16 лет от роду. На нем остался «Штиль - Юнкерс» и маленькая сестра Эмили. После, отец никогда не рассказывал, что произошло, только знакомство с мамой Софи и мое рождение, а затем и рождение Мишель. Когда Мишель было 8 лет, я заканчивала гуманитарно-педагогические курсы.

А через год я поступила в Берлинский Университет Проектирования.

Ещё через год родители попали в аварию, и мы с

Мишель остались одни, имея парк-отель, квартиру неподалёку и две квартиры в Лондоне.

Родители никогда не рассказывали, как занесла судьба их столь далеко от дома, но что уж тут ещё говорить.

— Ми, ты время видела? Я конечно понимаю у тебя то по более будет, ради всего святого, что за срочность? — с резкостью вырвалось у меня.

— Мертон, он... — Мишель звучно сглотнула и дрожащим голосом продолжила, — при встрече, буду завтра в полдень. Рейс вышлю СМС-й, встретишь?

— Конечно милая, до встречи.

«Мертон? Он? — Подумала я, — что же случилось»

В полдень сегодняшнего дня мне позвонил Мистер Уильям и сообщил, что ждёт мой трудовой договор, он выслал мне его по почте.

А я совсем и забыла проверить почту вчера вечером.

Сделав себе крепкий кофе, усевшись за кухонный стол, я открыла ноутбук и принялась заполнять договор. Через час он уже лежал распечатанный Кристин на столе у Штифта Уильяма.

— Замечательно, — обмолвился мистер Уильям, — ее работы великолепны. Интересно, возьмётся ли какой-нибудь миллиардер за ее последний проект?

Кристин рассматривала папку с надписью: «Алексия Элен, работы мастера архитектора»

— Вполне возможно, мне нравится. Может предложить мистеру Герилья ее проекты? — вопросительно посмотрела она на директора.

— Я согласен. — сказал Штифт и принялся за бумаги, накопившиеся за столь короткое время.

Только я в этой прекрасной комнате стояла и не понимала, что же, черт возьми, происходить.

1991. Берлин.

— Мишель, Алексия, — с кухни звала мама, — мы отправляемся на окраину, в Tüchersfeld .

Tüchersfeld - немецкая деревня, которая находилась в Баварии, это примерно триста - двадцать с половиной миль. Там было очень красиво.

Воздух был настолько чист, и когда его вдыхаешь легкие наполнялись бабочками. Каждые зимним каникулы мы отправлялись туда отдыхать. Но не в этот раз.

— Софи, — донёсся голос отца, — ты сказала им?

— Ах да, милые мои, мы с отцом, — мама взяла нас за руки, — мы едем без вас.

— У нас есть кое какие дела и будет лучше, если вы останетесь дома, — выйдя из кухни тихо сказал отец.

Мы с Мишель никогда не задавали лишних вопросов, поэтому молча отправили их в дорогу. А сами остались в роли хозяек в нашем парк-отеле.

Зима в том году выдалась на суровая, и отец перед уездом сел в кресло-качалку около камина и поведал нам историю войны.

1939.
Польша.

Из записок моего отца, Вилена Гольц.

Мы жили на западе Польши.

1 сентября 1939 года, ровно в 04:45 утра наши соотечественники немцы начали наступление на протяженной германо-польской границы.

Несколько минут спустя, учебный линкор «Шлезвиг Гольдштейн» начал обстрел польской военно-морской базы Вестерплатте в городе Данциг. Этот обстрел считается первыми выстрелами начавшейся войны. Началась семидневная обороны Вестерплатте.

Они обстреливали всех, без разбирательства. Будь-то немцы или враги поляки.

Спустя четыре дня нам удалось бежать на юг, и пересечь границу.

Когда мы успешно добрались до родного Берлина, отца призвали к защите своего народа, а мы с матерью и сестрой Элис остались. В Берлине царила тишина, порядок и только изредка по площади проезжали в фуры с солдатами, а вслед — пленники.

Элис была совсем малышкой, и всего боялась, но виду не подавала.

Иногда нам приходилось уезжать на окраину, ведь нам казалось, что там безопаснее.

Мы были против гитлеровской Германии, были против оккупации других стран и деревень, были против Гитлера. Однако, чтобы выжить пришлось сражаться.

Письма с фронта приходили редко, и тут стоило гадать - либо связь оборвана, либо бои идут полным ходом.

Через два года мы получили последнее письмо от отца:

«Моя дорогая Фредерика, я предал страну - а значит и предал Вас, моих самых родных и дорогих мне людей.

Мне безумно жаль.

Передай Вилену и Элисон мою любовь.

И тебя, жизнь моя люблю я больше всего на свете. Бегите из страны, бегите туда где спокойно.

За вами придут в любой момент.

Не могу не сказать о содеянном. Вот уже два года как я служу великой Российской империи под званием шпиона и всеми силами верю - они выиграют этот бой. Но вчера меня рассекретили и совсем скоро предадут казни.

Не падайте духом, Бог с вами.

На веки твой Детфлер.»

Моя матушка со слезами на глазах велела собрать самое необходимое и ждать ее в подвале нашего отеля. Когда мой дедушка строил этот отель, он на случай всякого, что могло приключиться, в подвале провёл скрытый от глаз коридор под городом, выходивший за стены Берлина, его протяженность была около 23 километров.

«Мы бежали, бежали как трусы» — мысли в моей голове путались, я ненавидел свой народ.

Через 2 суток мы выбрались за город и отправились в Баварию, в деревушку Tüchersfeld.

Поезда ходили спокойно, и нам без всякого труда удалось купить билеты на ближайшей рейс. На посту перед въездом расположились лагерем офицеры.

Комендант потребовал наши документы и историю почему мы уехали так далеко от дома.

Уж не помню, о чем толковала с ним матушка, но нас впустили, осмотрев с ног до головы.

На следующее утро, как помню, к нам заглянул комендант и я, пробравшись на чердак решился подслушивать.

— Мадам Гольц, известна ли Вам гибель вашего супруга Детфлера Гольц?

— Комендант? —матушка замешкалась, ведь не знала его имени, — не могли бы вы представиться? — Конечно мадам, Эдуард Комель.

— Господин Комель, — продолжила матушка, — меня оповестили о смерти моего мужа, но о причинах умолчали.

Фредерика была на редкость красноречивой, что помогало ей оставаться всегда в тени происходящего.

— Мадам Гольц, вашего мужа казнили за... Вы знали, что он шпион русских?

— Что? — удивленные глаза матушки были настолько правдивы и слезны, никак комендант не мог распознать ее ложь. — Не могу в это поверить, ведь мы - мы немцы! Мы преданные нашей родине!

— И все же, господин Гольц предал страну и

Вас. И если есть хоть малейшее подтверждение в участии с вашей стороны, — комендант закурил сигару, посмотрел в упор на

Фредерику, — вы знаете Вашу участь, и участь Ваших детей.

С этими словами он велел солдатам осмотреть весь дом и найти хоть что-то, о чем можно было судить.

Весь наш дом перевернули с ног на голову, но, Фредерика была умной женщиной, и очень хитрой. Когда мы пробирались по коридору на стены города, она сожгла письмо от Детфлера, зная о последствиях.

Спустя три часа солдаты спустились с пустыми руками и комендант, улыбнувшись матушке пошёл прочь.

Через несколько месяцев Фредерика заболела, а в это время вот уже как две недели деревня находилась в оккупации - и запасов лекарств не было от слова совсем. Ночью на нашу территорию пробрались французы, бежавшие по всей видимости, как шпионы, и на Tüchersfeld немедленно слетелись солдаты и офицеры с целью взять в плен французских разведчиков.

В итоге всех, кто там жил это были в большей части немцы остались как «заложники», потакавшие французам.

С каждыми сутками матушке становилось хуже и спустя четыре месяца она ушла от нас. Мы с Элисон, совсем маленькой и беззащитной девочкой остались на веление судьбы. Но сдаваться не хотелось, хотелось бороться. Нас как детей-сирот через три дня забрали в Берлин.

1991. Берлин.

К вечеру приехала машина и родители уехали.

А мы с Мишель остались под присмотром Миссис Холен, нашей дом-управляющей.

Августа Холен была женщиной властной, во всем любила порядок. Именно поэтому спать мы ложились строго в 20:00. Неделя за неделей шли ужасно долго.

Все по расписанию — танцы, дополнительные по предметам, рисование и изучение иностранных языков.

Ещё через неделю от родителей ни слуха, ни духа и миссис Холен начала заметно переживать, ведь родители уехали в ту самую деревушку, где когда-то семью держали в оккупации. Через три дня нам пришло письмо о гибели Софи и Велена. Мамы и папы.

В ходе судебного разбирательства стало известно о сей причине смерти — авария на шоссе в Магдебурге, в то время это был военный городок. Всех мучал вопрос «почему же путь проложен не через Дрезден, как всегда ездила семья, а порядочно далеко?»
И правда не была раскрыта...

Мы остались одни, как когда-то отец и его сестра.